***
…но никуда от счастья нам не деться,
серебряный поток не прекратится.
Гадаешь на восходе и закате –
то кажется: родился ты в сорочке,
то кажется: обижен ты судьбой.
Судьба – она прикинется индейкой
или другой какою-нибудь птицей.
Роняет перья, как меняет платья.
И помни, что судьба не ставит точку,
а ставит только точку с запятой.
Афродита
Когда-то очень давно, когда-то, –
не помню я точной даты –
у берега Кипра волны бились сердито,
зеленела вода.
И тогда
из пены морской родилась Афродита.
Она встала, раскрыла зелёные глаза и сказала:
– Эй вы! те и эти!
Вы, конечно, жизнь в безвкусные краски красите.
Но, все равно – будете шагать по жизни,
как пьяница от одного питейного заведения
к другому, –
от страсти к страсти!
Мир вашему дому!
Будете остервенело хотеть сбыться,
жуя солому быта.
Будете биться в истерике время от времени,
приюта искать у чужого племени.
Богач рассыплется деньгами,
сластолюбец откроет для себя моногамию,
а поэт, как туберкулезник кровью,
исхаркается стихами!
Все это назовут любовью.
Будут перелистывать мысленно жесты
и реплики дальних и ближних встреч.
Сосчитают, что шестью шесть
тридцать семь.
Кто-то прорвётся сквозь оковы слова,
а кто-то выберет могильный склеп.
И это –
мой хлеб.
Сто лет войны – баллада
Аркебузы, мечи, походная грязь – тяжела доля солдат.
Ни покоя ни крова, и смерть по пятам, сто лет длится война.
Вся-то радость у нас: вечерний костёр да похлёбка погорячей,
да вечерняя песня или рассказ, чтобы стало чуть веселей.
И однажды, когда разгорелся костёр, а на небе горел закат,
незнакомец какой-то к нам подошёл – колченогий смешной горбун.
Он присел у костра, попросил поесть, и мы накормили его.
А потом спросили, кто он такой и куда же он держит путь.
И ответил уродец : “Я был шутом у герцога при дворе.
Я диковинок дивных много видал, но чудеснее всех одна:
молодая инфанта, герцога дочь, улыбалась мне одному
и смеялась, а прочих гнала прочь. Ах, любовь у меня была…”
Будто гром прогремел вокруг костра – это мы хохотали над ним,
до того уж потешен он был, когда прижимал к сердцу ладонь.
Мы держались от смеха за животы, ну а он опустил глаза
и сказал тихонько: “А всё же была, а всё же была любовь”.
Мы не стали гнать его от себя, а позволили с нами идти.
По дорогам он ковыляя шел и старался всегда помочь.
Он забавен был, небылицы плёл, ну а если подтрунивал кто –
как, мол, та милашка, что так мила – говорил, что любовь была.
Аркебузы, мечи, походная грязь – тяжела доля солдат.
Заболел наш бедный горбун и слёг, мы лечили его как могли.
У него был жар, он в бреду шептал, повторял опять и опять
про инфанту – ту, что как день светла, про любовь, что всё же была.
Мы его схоронили в лесу под холмом – по пятам смерть, по пятам.
Постояли и дальше пошли вперёд: сто лет длится война.
Отошли мы, наверное, сто шагов и вдруг обернулись назад.
Обернулись все, будто кто-то велел, велел обернуться нам.
Над холмом, где мы схоронили его, разливался свет золотой,
и сияли два облака, как два огромных белых крыла.
И запела птица вдали, и нет прекраснее песни той.
Потому что была у него любовь, потому что любовь была.
Джекил и Хайд
Доктор Джекил, что нового в мире научных открытий?
Мистер Хайд, почему вы не спали сегодняшной ночью?
Кто любезно кивнёт – или зубы ощерит по-волчьи?
Кто займётся вопросом – как быть, или вовсе не быть ли?
Чья поломана трость, кто виновен в ужасном убийстве?
Чей стеклянный флакон, чьи тетради, чей шкаф с порошками?
Как заслуженный доктор становится злобною крысой?
Как пример благородства навек обращается в камень?
Не гадайте, не надо: ведь он двоеликий, как Янус.
Он исчадие ада, но также исчадие рая.
Это я виновата – с нечистою силою знаюсь.
Это я виновата – ведь я это всё позволяю.
***
“Я вас люблю”, – он молча говорит.
“Мне надо хоть кого-нибудь любить.
А вас любить легко и безопасно:
вы в меру недоступны и неясны,
и разной быть умеете, к тому же
вы матримониальной жажде чужды.
А я, – он молча говорит, – я скоро,
презрев воздвигнутые веком горы,
рвану, или взорвусь я, может быть,
но в общем, что-то вверх, а там, тогда…
Я смехом, искоркой, в глазах растаю,
как, может быть, смеется, пролетая,
не узнанный землёй метеорит.”
Август
Цикады поют
их звон заполняет всё
наши уши
высокую – в висок – траву
кусты малины и тени от них
Мы идём по тропинке
неважно сколько нам лет
семь или семьдесят
важно что так будет всегда
полдень
жаркая тень
кислинка малины на языке
цикорий в траве
где всегда будут
петь цикады
Поэтка
Я рифмую слова “кровь” и “любовь”
и читаю на ночь стихи, чаще всего Ли Бо.
И, засыпая, шлю воздушный поцелуй этому даосу, хулигану отпетому.
В общем, получается, что я – поэтка
поэтому.
***
А небо отражается в реке.
И твердь одна, прозрачна и бездонна,
на твердь другую смотрит благосклонно.
Река лукавит. Блики вдалеке.
А звезды отражаются в цветах.
Цветы вбирают всеми лепестками
вечерних звезд безмолвное мерцанье
и отвечают трепетом листа.
Вот так же, расточительно нежны,
мои глаза в твоих отражены.
***
вода и песок, розоватые камни и чайки
волна набегает, пророча всему растворенье
не верит пророчеству, спорит, не верит, смеётся
моё наречённое имя, витальное имя
велит возвращаться всегда и на новом витке
велит удержаться ракушкой на мокром песке
велит пробиваться травой через серые камни
и чайка взлетает, и стряхивает с крыльев капли
прозрачные капли, которые блестят на солнце
Опубликовано в Витражи 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!