Prosodia представляет британо-тринидадского поэта Роджера Робинсона, который позволяет себе жёсткое прямое высказывание от первого лица по поводу самых последних событий.
Роджер Робинсон (р. 1967) — британский поэт, писатель и музыкант с тринидадскими корнями, автор четырёх поэтических книг и трёх музыкальных альбомов. Книга «Отель бабочек» (The Butterfly Hotel, 2013) была удостоена Карибской премии в области литературы Bocas Prize. Книга «Карманный рай» (A Portable Paradise, 2019) получила Премию Т. С. Элиота (Робинсон стал вторым после Дерека Уолкотта поэтом-лауреатом с карибскими корнями). Также в 2020 году эта книга получила премию Королевского литературного общества им. Ондатже. Живёт в двух странах — Великобритании и Тринидаде и Тобаго.
Поэзия Робинсона исповедальна и прямолинейна. Его поэтическая речь лишена украшений, приближена к разговорной и адресована широкой аудитории. Задача Робинсона — рассказать свою историю и таким образом прикоснуться к историческому опыту всего общества. Особое значение для поэта имеет обретение своей социокультурной идентичности через собирание семейной и всеобщей истории. Кроме того, Робинсон воспринимает поэзию как инструмент борьбы за права различных дискриминируемых сообществ.
Разговор от первого лица
Роджер Робинсон пишет о себе и от первого лица, то есть дистанция между автором и лирическим героем сокращена до минимума. Разговаривая с читателем напрямую, Робинсон использует в основном разговорный тон, намеренно бедную образную палитру и избегает всевозможных художественных украшений.
Для Робинсона частный опыт метонимически отражает общность, к которой принадлежит его носитель. Если наиболее достоверно записать частный опыт, удастся собрать на его основе коллективное свидетельство о переживаемой истории. Из отдельных жизней, семейных историй и маленьких трагедий, домашних традиций, шумных застолий и суеверий, бабушкиных рассказов, папиного храпа и маминого старья собирается большое полотно мира одинаковых, но на самом деле разных людей.
Составляя описи семейных историй и разномастных событий, из книги в книгу Робинсон рассказывает собственную историю, исповедальное жизнеописание одного из себе подобных, собирая свидетельства окружающего мира и дополняя ими свой рассказ.
«Карманный рай»
Для Робинсона, человека двух культур — британской и тринидадской, — особое значение приобретает столкновение и взаимопроникновение цивилизаций. Поскольку Британия представляется местом тягот и испытаний, Тринидад приобретает черты «карманного рая», безопасного пространства на Карибах, где тихо и спокойно, где осталось детство, родная культура с яркими красками, вкусами и музыкой. Проговаривание семейного прошлого также является частью процесса сборки своего личного рая, потому что рассказывание историй связано с обретением социокультурной идентичности.
Однако Робинсону не свойственна тоска по утраченному раю, он предлагает носить метафорический рай с собой и периодически вдали от всеобщего внимания обращаться к нему, вдыхать его запах и жить дальше, не забывая о своих корнях. И говорит Робинсон об этом крайне прямолинейно, обращаясь к массовому читателю-слушателю, всячески избегая тёмных мест.
«Карманный рай» может также пониматься шире — как мифологема некоего личного уютного места, ограждённого от внешнего вмешательства, идентичности, которую следует оберегать и прятать.
Личное и политическое
В основе последней книги Робинсона «Карманный рай» лежат актуальные исторические события и связанное с ними политическое высказывание, сращивающее личное с общественным.
14 июня 2017 года в 24-этажном жилом здании Гренфелл (Grenfell Tower) на севере Лондона случился пожар, унёсший жизни 71 человека в результате некорректных действий эвакуационных бригад. Большинство жильцов и погибших при пожаре были выходцами из стран Африки и Ближнего Востока. Тем же летом, 22 июля 2017 года, в результате полицейского преследования скончался 20-летний афробританец Рашан Чарльз, что повлекло за собой серию протестов в восточном Лондоне (тогдашние протесты движения Black lives matter напрямую перекликаются с событиями 2020 года и смертью Джорджа Флойда). Эти события укладываются в череду подобных — в диапазоне от пожара в Нью-Кросс 1981-го до Уиндрашского скандала 2018-го.
Трагедии коснулись жизней афробританского населения и эмигрантов из бывших британских колоний, все они наглядно демонстрируют уязвимость каждой отдельной низкооплачиваемой жизни и становятся катализатором для поэтического высказывания, равно как и вышеупомянутый Уиндрашский скандал.
Поэтому Робинсон отпевает погибших в гренфеллском пожаре, скорбит по ним, изображая их фантасмагорическое воскрешение и призывая общество обратить внимание на произошедшее. Поэтому он фиксирует экспрессивный монолог «гражданина» из Уиндрашского поколения, которого выгоняют из родного дома. И поэтому он пишет короткую эпитафию на смерть Рашана Чарльза — буквально три строки, которых достаточно, чтобы выразить, что такое жизнь небогатого афро-эмигрантского населения в современной западной стране.
СТИХОТВОРЕНИЯ РОДЖЕРА РОБИНСОНА ИЗ КНИГИ «КАРМАННЫЙ РАЙ»
Пропавшие без вести
Памяти жертв пожара в Башне Гренфелл
Будто их тела потеряли
в весе, те десять, что сидели
на передних скамейках,
всплыли и опустились
обратно, словно
на кровать. Потом прошла
меж рядами в церкви,
как по конвейерной ленте
из чистого воздуха, медленно
похоронная процессия
мимо прихожан, кто-то
преклонил колени
в молитве.
Одна женщина, раскачиваясь из
стороны в сторону, бормотала «Боже,
почему не забрал меня?»
Воскресшие неспешно проплывали,
неспешно выходили за готические двери
и дальше в небеса, увёртливо шмыгали
вьюрками среди дверных створок.
В десяти улицах отсюда
муж вцепляется в ногу
возносящейся жены. Подчас
его слегка приподнимает
над землёй её сила,
пальцы соскальзывают. Он
падает на колени с туфлей
на высоком каблуке в руках.
Он щурится, глядя,
как солнце освещает её
со спины.
Сотня людей выплывает
из окон многоэтажной
башни, если смотреть издалека,
они кажутся чёрным дымом
над рассеянным пламенем.
Отец с ребёнком на плечах,
мужчины в песочных галабеях*, женщины
с элвисовскими чёлками в винтажных очках,
ветер колеблет хиджабы цвета густого индиго;
художник с повязкой на голове из вощёной ткани;
все плывут по воздуху, супергерои,
воздушное шествие веры,
стая верующих.
Ведь они возносятся, потому что мы верим?
Ведь многие верующие, и я среди них,
смотрим вверх. В нашей ли вере дело
или это чистота душ?
Среди перистых облаков, порхая, как волосы,
они походят на отдельное поселение.
Смотрящий мог бы их принять
за прибывающих на землю.
Это поселение пропавших без вести.
А мы — поселение оставшихся здесь.
* Галабея — национальная одежда народов Северной и Центральной Африки, длинная мужская рубаха без ворота.
Портретная галерея
На следующее утро на улицах были портреты
пропавших людей — густобородых братьев,
смуглокожих бабушек с лицами в морщинах,
улыбающихся дочек с косичками и красными лентами
на стволах деревьев, на стенах, на заборных досках,
с неоново-красным ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ над головами.
В мгновение чистейшего прозрения мы сознаём,
что на многих фотографиях лица умерших,
у некоторых даже такой вид, будто они прощаются,
позируя для фото на семейном торжестве.
Всю ночь на ногах, бережно разглаживали постеры,
боролись с прилипающим ко всему скотчем.
То были лики надежды на жизнь на хлипкой бумаге,
какие-то отклеивались и летали по округе.
В первый день многие с постерами отказались скорбеть;
шли дни, ветер сорвал большинство лиц.
Вина
Здание сгорело,
управа обвинила подрядчиков,
те уничтожили бумаги;
подрядчики обвинили
службы безопасности за их
соответствие всем нормам;
премьер-министр
пришёл, увидел, ушёл,
ни с кем не переговорил,
никому не пожал руку.
Между тем жильцов бросили
горевать в стерильных отелях,
хоронить разве что прах,
вот бродят выжившие, как зомби,
стараясь не поднимать глаз
на обугленное надгробие.
Люди ещё плачут.
Никто не взял на себя вины.
Двойник
Прошла неделя, как сгорело здание,
я видел мёртвую жену, она мне улыбнулась.
Прямо сейчас мне трудно отличить
живого от мёртвого.
Обручальное кольцо утопает
в отёкшем пальце.
Он распухает всё сильнее,
но я не хочу намыливать и снимать.
Хотя она и мертва,
я всё ещё на ней женат.
Я смотрю на играющих детей,
они похожи на жену в молодости.
Я знал жену в молодости.
Мне хотелось заговорить с той женщиной,
похожей на мою жену,
хотелось прижать её к себе,
на самом деле мне хотелось к жене,
но она мертва.
Бутылки летят в полицейских в замедленной съёмке
Пока вы публично
нас убиваете, кто ещё за нас вступится,
кроме летящих бутылок?
Берегись
Когда полицейский зажмёт тебе глотку
коленом, ты скорее всего не выживешь,
чтобы поведать об удушье.
Журналистка всё время спрашивает меня о расе
Ну я ей и говорю, бывало, что моя бабушка ругалась
покрепче любого матроса. К тому же она пила ром.
Была способна перепить крупного мужика, играла
на скачках, парой случайных ставок выручала себе
немного деньжат. Она считала, что я приношу удачу,
поэтому, когда я шёл к букмекерам делать за неё ставки,
бабушка просила сделать ещё одну, куда сам захочу.
Я всегда выигрывал и отдавал ей деньги.
Мне нравилось приносить удачу.
Она как-то спросила про поэзию, и я прочёл ей стихотворение,
над которым работал, что-то про тринидадский традиционный
карнавал. Помню, первая строка была об огорчённом священнике,
который смотрит, как пьёт и гуляет на карнавале его приход.
Она сказала, у неё есть кое-что подходящее для моих стихов.
Несколько лет назад она читала в газете статейку о том,
как африканская принцесса обратила войска английских
оккупантов в деревья, и те стали лесом на городской окраине.
Самое странное, сказала она, что ко мне тогда в дверь постучали
люди в чёрных пальто, потребовали отдать им газету,
и потом она видела из окошка, как они исправляли новости.
Гражданин I
То есть после рабства, колонизации, двух мировых войн,
тедди-боев, скинхэдов, рек кровавой болтовни,
неонацистов, тэтчер, 3 детей, 5 внуков, уютного
муниципального жилья, 20-го этажа, ничтожной пенсии,
вы хотите отправить меня домой. Да ладно!
Даже фургон с сэндвичами возле вокзала
торгует сэндвичами с вяленой курицей, а вы твердите,
что не знаете, откуда он там взялся. Да лааадно!
Я куплю говяжьи котлетки и на литфестивале в Йоркшире.
На самом деле вы ведь давненько готовили мой отъезд,
с того самого момента, когда я сошёл с мостика
и отречитативил «В Лондоне мне самое место».
Я ж тогда приметил, что не хлопали, не… улыбались.
Не могу отделаться от мысли, что такой у вас был план.
В этой долгой жеребьёвке мы вытянули короткую палочку.
Мы слышали, как вы об этом шептались, пока мы
расправляли простыни у вас на кроватях, опекали ваших
деток с голубыми прожилками. Как только наш труд
завершался, мы слышали, повернувшись к вам спиной —
«Черномазый! Обезьяна!» Думаете, мы тупые.
Тупые? С рабовладельческих суден на мировые войны,
в подземку и по больницам, всем всегда было дело
только до нашего труда, не до нашей жизни.
Дешёвые мускулы да кровь, чтоб строить вам империю.
Никому не было дела до нашей жизни, не было дела
до тамбуринов в церквях, до рождественского кекса с ромом,
до нашей акустической науки. Наши отношения
всегда были только чрезвычайно натянутыми.
Каждое второе название улицы кричит о моём надзирателе.
Вот эта в честь Уилберфорсов, которые хлестали
чуть послабее Бекфордов. И это улицы, по которым
мы ходим. Бабуль, если так вот бывает, когда бродишь,
склонив голову, то я уж лучше сдохну от
припадка самоуважения. Нам нужны чёрные дощечки
на этих чёртовых зданиях. Здесь жила
Флоренс Скарборо между 1960-м и 2005-м, и она,
твою мать, не позволяла на себе ездить. Бабуля говорит —
Пускай Энох Пауэлл заедет в Брикстон, выльет
этого кровавого дерьма ей в лицо, и он тогда
у себя во рту на вкус попробует солёной крови.
По сей день её внуки по-прежнему носят с собой
эту ярость. Так что в воздухе повисает невысказанный
вопрос: что же делать с этими черномазыми,
когда мы выдавим их отсюда…а вот и нет. Ну-ка разогревай
самолёт, парни, мы вам обратно везём груз под названием
Уиндрашское поколение*. Как это, мой папа не может
вернуться из отпуска? Что, говоришь, мы обязаны сами
доказывать? Опять? Подумайте о легальности и родстве,
ну хотя бы об этом. Засадите внуков в тюрягу на пару сроков,
а лучше убейте… на улице, на камеру видеонаблюдения,
на телефон, да как угодно. Так пойдёт, они полагают.
Эти ребята — лёгкая мишень. Они не организованы,
разобщены, каждый за себя, у них толком нет поддержки
в прессе или внятного представительства в государстве.
Мы можем отправить их обратно на месяцы
без особых хлопот. Чую мухлёж и ловкость рук.
Эти люди всему ведут щепетильный счёт,
даже своим геноцидным приказам. Черт, да я могу
прямо сейчас посмотреть в сети точный рост, вес,
состояние и стоимость рабов, которых вы покупали
и продавали в своей семье, а наши данные (хлоп!)
испарились. Как можно изгнать тебя
из твоего же дома? Поздравления!
Вы нас обдурили. Оплачивайте свою работу, не свои жизни.
Таков, пожалуй, новейший ответ на старый вопрос.
Дешёвые мускулы да кровь, чтоб строить вам империю —
где нам нет места. Бабулю не видели
с субботнего утра. На брикстонском рынке? Никто
не хмурится над качеством батата, никто не спрашивает,
почему у окуня мутные глаза. Субботнего супа не будет.
* Уиндрашское поколение — так называют поколение людей, эмигрировавших в Великобританию из стран Карибского бассейна с 1948 по 1971 гг. Поколение названо по имени корабля «MV Empire Windrush», в 1948 г. вывозившего в Великобританию жителей Ямайки, Тринидада и Тобаго и других островных государств для восстановительных работ после Второй мировой войны. В 2018 году разгорелся Уиндрашский скандал, когда британское правительство усомнилось в легальных основаниях для проживания представителей Уиндрашского поколения на территории Соединённого Королевства.
Уистлджэкет Стаббса
Если рассматривать во тьме лошадь с картины,
становится ясно — Стаббс не упивался мускулатурой,
не наслаждался фетишом кожи и гривы.
Будучи убеждён, что в теле поселяется
дух лошади, он стал делать из лошадей
мучеников, надевать на них ярмо смерти —
бусины пота скатывались
по бочковидным туловищам,
хлопали пышные ресницы,
а он накачивал их тёплым животным жиром,
пока постепенно не прекратится пульсация
у них в венах и артериях.
Подвешивал их в определённой позе, стоя или рысью,
при помощи крюков и прочего оборудования,
среди ведёрок со свернувшейся кровью,
сперва соскабливал кожу,
потом трудился с усердием, мускул
за мускулом, косточка за косточкой, рассекая
и скрепляя конечности.
Листаю страницы лошадиной книги
и даже в тёмном музее
чувствую, как дышит лошадь.
Середина зимы
И ворона
горлопанит в 6 утра
на чёрном бархате
зимнего утра:
я уже принял холодный
утренний душ из дождя,
накормил птенцов смесью
червяков с мокрыми слизнями.
Встреть солнце до восхода,
подготовь себе утро.
Возьми деревянную ложку,
замеси эту кашу
своей семье на завтрак.
Подготовь себе день,
ленивый человечий ублюдок.
О свисте
В семье нам было запрещено
свистеть по ночам. Родители говорили,
что мы накликаем духов.
Они прерывали нас в панике.
Будто собственным свистом однажды
накликали что-то плохое,
а нам такого не желали.
Порой я смотрю вверх
на чёрную ночь, сложив губы
трубочкой, размышляю о духах
перед нырком, как горгульи
Нотр-Дама.
Карманный рай
И если я говорю о рае,
я говорю о бабушке,
которая советовала мне держать
всё при себе, в тайне, чтоб никто
не знал об этом, кроме меня.
Так они не смогут ничего отобрать, говаривала она.
И если однажды станет совсем тяжко,
нащупай ребристую материю жизни в кармане,
вдохни её сосновый запах с носового платка,
промычи её гимн себе под нос.
И если неврозы множатся ото дня ко дню,
запрись в пустой комнате — будь то отель,
общага или шалаш — отыщи лампу,
разложи свой рай на столе:
белый песок, зелёные холмы, свежую рыбу.
Посвети на него лампой, как свежим утренним светом
надежды и внимательно разглядывай, пока не уснёшь.
Переводы Дениса Безносова
Стихотворения публикуются с согласия издательства Peepal Tree Press
Опубликовано в Prosōdia №14, 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!