О романе Владимира Набокова «Подвиг»
«Конформисты полагают, что говорить о “вдохновении” безвкусно и старомодно, как и о пресловутой башне из слоновой кости. Тем не менее, вдохновение существует, так же как башни и бивни».
Набоков, «Твёрдые суждения»
«Подвиг» – роман, который можно в какой-то степени на-звать биографическим, уделяет много внимания понятию времени, точнее – нематериальной длительности времени. Набоков начал его писать в 1930 году, сама же история в романе начинается в 1918 году, во время революции в Рос-сии, и оканчивается в 1924 году. То есть, «Подвиг» описывает реальные события ХХ века, времена войн, страха, убийств, побегов, Гражданской войны, оккупации и миграции. Однако удивительно, что первое название, данное произведению, было «Романтические времена», – и, как объяснял Набоков, это было сделано для того, чтобы не называть его «материалистическим, практическим или утилитарным», а скорее «событийным и романтическим».
Мартин[1], главный герой, тоже считает это лучшим временем, лучше которого он и представить себе не мог: такой невообразимой отваги и возвышенных идей не было ни в одной другой эпохе! Всё, что проявлялось во все предыдущие времена – страсть к исследованию неизведанных земель, смелые эксперименты, поиск новых идей умными людьми или какие-то личные героические заговоры против множества противников, — теперь стало вдвойне увлекательным!
Несмотря на то, что это восприятие всё же расходится с нашим взглядом на реальности XX века, Набоков подтверждает, что он, как творец, хотел подарить своему герою «светлую сторону жизни, трепет и славу самых обыкновенных удовольствий и кажущихся бессмысленными приключений, предлагаемых одинокой жизни». Таково набоковское видение Мартина.
Чтобы лучше понять логику этих противоречивых восприятий, я хочу увидеть главного героя «Подвига» Мартина Эдельвейса через призму жизненной философии Анри Бергсона, которого Набоков назвал одним из своих «любимых». Французский философ Анри Бергсон (1859-1941) утверждает в своих книгах «Творческая эволюция» и «Время и свобода воли», что интеллект формируется в результате непрерывного прогресса. «Он призван закрепить осознанные ощущения нашего тела к окружающей среде, чтобы представить отношения внешних вещей между собой и обеспечить адаптацию сознания живых существ к тем условиям существования, которые созданы для них, короче говоря, осознать их “материальность”». Но помогает ли это нам познать источник смысла жизни? Можем ли мы узнать не только о механическом времени, но и решить проблему выражения реальности творческих эмоций, таких как любовь, и таким образом преодолеть вульгарность материи?
Для материализма восемнадцатого века Бергсон был известен как философ, озабоченный природой субъективного, интуитивного, но не аналитического сознания. Это не было оценено господствующей философской традицией анализа и логической достоверности, но вполне подходило для творческих искусств, хотя некоторые критики видели Бергсона как иррационального философа, исследующего ощущения и мистицизм.
В эссе «Время и свобода воли» Бергсон говорит о пред-расположенности человека к иллюзорному взгляду на мир. Реальность лишь частично приемлема для людей, и она часто искажается. Даже само понятие времени проявляется не столько как продолжительность времени, сколько как предрасположенность человека к иллюзорному взгляду на мир. Философия Бергсона – это сопротивление механическому взгляду на вселенную, к осознанию нематериальной длительности времени, в котором само произведение искусства и есть торжествующее выражение индивидуального сознания.
Для Мартина Эдельвейса жизнь – это загадка. Всё началось с акварельной картины на стене его спальни, которую он воспринял как своё будущее. С тех пор воображением Мартина движет «магический и требовательный порыв, наличие чего-то, ради чего только и стоило жить». Он вдохновлён детской сказкой, прочитанной ему его матерью, о мальчике, который прыгает в картину на стене и исчезает в лесу. Детское воображение уводит его в неизведанные дали сказочного путешествия.
Однако неудачи сопутствуют ему на каждом шагу, не давая добиться реальных достижений. Было поздно, подражая некоторым его сверстникам, стать героем Гражданской войны, – она уже закончилась, и Мартин потерял этот шанс. Набоков признаётся, что щедро наделил Мартина многими дарами, но не дал ему творческий талант: он не писатель, как сам Набоков или же как друг Мартина – Дарвин,. Он и не политик, как многие из разных патриотических групп людей, стоящих справа или слева от «большевистов». Но Набоков дал ему «особую чувствительность», которая обычно ассоциируется с творческим существом. Он не художник, но, к счастью, ему дано важное качество, он провидец. «Свершения – очень существенная тема его судьбы; он из той редкости – человек, чьи мечты сбываются», – щедрый подарок Набокова Мартину.
Рассматривая идею Бергсона об иллюзорной ложной интерпретации реальности, мы видим неспособность Мартина жить, сводя реальность к бессчётным неудачным достижениям, как это воспринимает его идеалистический ум. Это заставляет Мартина подвергать сомнению все свои действия и быть одиноким. Он постоянно отмечает свой страх перед восхождением на швейцарские горы; или то, что ему не удаётся привлечь внимание Сони, в которую он безнадёжно влюблен. Он чувствует себя чужаком, изгнанником в равнодушном мире. И в то же время он сравнивает себя с вечным странником Байроном, с его драматическим наслаждением своим душевным одиночеством. Мартин тоже ощущает себя гордым «избранником», имеющим неведомую миссию.
Посмотрим на концепцию «жизненного порыва», «Elan Vital» в описании Бергсона. Бергсон объясняет это, используя изображение фейерверка, увиденного в ночном небе, разбрасывающего искры в ночи. Фейерверк – это «Elan Vital», а искры – это инерционная материя, движущаяся в противоположном направлении от источника огня. Итак, «Элан Витал» – это и есть творческое сознание, которое существует для преодоления всех форм инерционной суб-станции, препятствующих развитию жизненных форм. Свойство материи – поглощать поток энергии с целью за-блокировать развитие творческого процесса. Материя имеет тенденцию к энтропии и отклонению от курса; это постоянная деградация свободного и непредсказуемого творчества. Жизненная сила возлагает на жизнь ответственность за рост, изменение и адаптацию к «творческой эволюции», которая медленно готовит человека к преодолению препятствий, к развитию восприятия творческого мира, обеспечивая, в частности, «воспитание его чувств» (education sentimental), а также его духовный рост.
Учёба в Кембридже резко изменила жизнь Мартина. Он просматривал разные курсы, читал книги, погружался в реальность новой культуры. Вскоре он встретил новых друзей, среди которых Дарвин, научивший его неписаным правилам Кембриджа, чтобы Мартин не выглядел старомодным «петербуржцем»; – но это заставляло его чувствовать себя ещё более чужим. «Студенты должны ходить на улице без шапки и пальто, не пожимать друг другу руки, а встречать знакомого ухмылкой и беззаботным междометием» – и многое другое.
Мартин долго не мог определиться с областью своих исследований, хотя они были увлекательны, и он везде находил один и тот же волшебный источник «жизненного эликсира». Набоков сравнивает его с «впечатлительным археологом», который стучится в дверь, прежде чем войти, и, как только попадает внутрь, теряет сознание от волнения.
Очевидно, Мартин приближается к тому, что Бергсон называет «жизненным порывом» (Elan Vital), и к тому, что На-боков назвал «жизненным эликсиром» (Vital Elixir).
Волшебная дверь открылась в кабинете истории. Мартин нашёл книги английского философа Томаса Карлейля. Он влюбился в Карлейля. Набоков так описывает впечатление: «Он живо представил себе дрожащий белый день, простоту чёрной гильотины и неуклюжую возню на помосте, где палачи тискают голоплечего толстяка, меж тем как в толпе добродушный гражданин поднимает под локотки любопытную, но низкорослую гражданку». Потрясающее впечатление от «Французской революции» Карлейля, и её героические персонажи, такие как Кромвель, Мирабо, король Людовик XVI, – вызвали у Мартина эту искру, жизненный толчок творческого сознания; она оказала на него решающее влияние и, в частности, дала ему сигнал в определённом направлении. Мартин смог отчётливо представить себе историю такой, как он всегда это предпочитал, – к примеру, что такое человеческая жизнь – в поразительных подробностях. «Сама история есть наглядная демонстрация тайны жизни, и историк становится пророком или поэтом, – пишет Карлейль. – История одновременно мистична и реалистична, как человеческая жизнь, чередующая реальность и сон».
Набоков упомянул, что с раннего детства Мартин боролся с собой, чтобы контролировать и скрывать свои эмоции: «Он твёрдо решил всегда вести себя так, как поступил бы бесстрашный человек на его месте». В то же время в нём были сильно развиты тщеславие и самомнение. Мартин постоянно репетирует свои действия, чтобы убедиться, что он на высоте, но его так и не признали; и не отметили его достижения. Теперь его вдохновляют героические мужчины Карлейля, их жизни и характеры. Он сам хочет стать героем, лидером, и добиться признания людей этой смутной эпохи. Но существует конфликт между материализмом действительности и идеализмом устремлений Мартина, его мечтами и реальностью жизни. Набоков часто создает ситуацию внешней материальной вселенной, с которой его герой сталкивается, – иначе говоря, конфликт между миром и «разбавленным» разумом главного героя
Мартин всё ещё думает, что же он будет изучать; он всё ещё не уверен. В этот момент он слышит «какой-то таинственный голос… шепчущий, что он не свободен в выборе, что есть одна вещь, которую он должен изучить». Слово «изгнание» приходит ему на ум, оно звучит для него восхитительно. «Блаженство духовного уединения и азарт путешествия приобрели новое значение. Как будто Мартин на-шёл правильный ключ ко всем осаждавшим его смутным, нежным и жестоким чувствам. Он чувствовал, что обречён жить вдали от дома в изгнании».
Сам Набоков пережил годы скитаний. Отвечая на вопрос Олдена Уитмена в сборнике «Твёрдые суждения»: «Сны о бегстве или побеге повторяются во многих ваших стихах и рассказах. Это отражение ваших собственных лет скита-ний?» – Набоков говорит: «Да, отчасти. Странный факт, од-нако, заключается в том, что в раннем детстве, задолго до того, как наступили чрезвычайно скучные перипетии рево-люции и гражданской войны, я страдал от кошмаров, полных скитаний и побегов, и пустынных вокзальных платформ».
Иммиграция в Берлине (1922-1937) оставалась для На-бокова борьбой за выживание. Европа была чужой и не-предсказуемой. Набокову потребовались месяцы, чтобы получить «визу на выезд» (Visa de sortie), и чтобы, в конце концов, получить разрешение приехать в Америку. Хоть он и чувствовал себя в бо́льшей безопасности после побега от русской революции, воспоминания о родине преследовали его. Сходство автора с его героем не удивительно, когда мы узнаём, что у Набокова в его доме в Выре была подобная акварель в комнате на стене; и что его мать читала ему такой же рассказ о потерянном мальчике, который вдохно-вил его воображение на побег в заколдованный лес – как Набоков вспоминает в своей «Biography revisited».
Жизнь Мартина Эдельвейса следует мечтам и амбициям «молодого человека, ищущего романтического удовлетво-рения». Смелые пути, которые предлагает Мартину жизнь, такие как скитания по Крымскому полуострову, восхождение на швейцарские горы, и последний путь – пересечение невидимой российской границы, таинственным образом сформировали его жизнь.
Теперь я хочу предложить Бергсону тот довольно не-обычный выбор, который собирается сделать Мартин, чтобы выяснить: действительно ли его решение было свободным выбором? Согласно классическому определению, свобода воли подразумевает выбор между несколькими возможными вариантами будущего. Для Бергсона свобода воли подразумевает изобретение будущего путем формирования некой идеи действия. Бергсон подчёркивал важность творческого характера для свободы воли. Мы свободны, когда наши поступки исходят из всей нашей личности, когда они её выражают. Согласно этой идее, свободное действие подобно художественному творчеству, оно не имеет предо-пределённого плана – оно производит то, чего виртуально не существует. «Вкратце резюмирую – случайность, свобода, и прибавьте к этому нечто совершенно новое, непред-виденное», – пишет Бергсон во «Времени и свободе воли».
Бергсон размышляет о природе жизни. Он анализирует процесс рефлексии и находит, что сознание есть потреб-ность творчества, и проявляется только там, где творчество возможно. «Оно дремлет, когда жизнь обречена на автома-тизацию; оно пробуждается, как только возможность выбора восстанавливается».
Итак, романтическая натура Мартина развивается с юным возрастом. Его разум воссоздает жизнь странствующего человека, мистически избранного для возвышенного одиночества. «Изгнанник» в байроническом плаще и таин-ственной миссии. Теперь он разрабатывает реальный план, который можно изменить, пока подготовка ещё окончательно не завершена.
Философия Бергсона помогает понять, что свобода воли должна исходить из «самых сокровенных чувств, мыслей и стремлений… Они формируют нашу личность и имеют тен-денцию направлять нашу жизнь, то есть устремлять нашу волю в определенные решающие моменты». Эти моменты формируются всей нашей памятью и являются синтезом всего нашего прошлого опыта. Набоковская концепция «ху-дожественного дара творчества» подчёркивает, как и Берг-сон, творческую природу свободного выбора.
Каждое наше действие направлено на определенное внедрение воли и интересов в действительность. Но тут возникает вопрос, основаны ли наши решения на рацио-нальных предпочтениях? Для Бергсона любое свободное решение рационально, но мы должны различать два типа причин. Один тип является результатом набора причин, принятых механистическим образом. Другие свободные решения основаны на «нашем личном представлении о счастье и чести, и являются лучшими из причин» (Бергсон, «Время и свобода воли»).
Мартин Эдельвейс готовится отправиться в свою по-следнюю «экспедицию» через российскую границу к своей возможной кончине. Он недоволен. Более того, он чувствует себя оскорбленным в конце своего сказочного пути. У него благородная натура, он чувствителен и романтичен, но ему не дано желаемое удовлетворение. «Память о детских мечтах сливается с ожиданием смерти», – говорит Набоков. Его главный герой Мартин считает это несправедливым. Но что такое «несправедливо»? Означает ли это отсутствия правды или некий хаос; физическая боль несправедливости – своего рода гильотина, или это внутреннее страдание личности от недостатка любви и обещанного достоинства заставляет его страдать?
Томас Карлейль, избранный Мартином любимый писа-тель и философ, подтверждает, что без чести жить нельзя; он должен принять меры и восстановить её! Уже одно это заслуживает уважения, являясь основой веры в то, что жизнь не должна заканчиваться разочарованием и отчая-нием. «Что бы ни было, я готов бороться со своей судьбой, и я выиграю, потому что борьба сама по себе означает по-беду!». Мартин Эдельвейс принял решение, основанное на выборе счастья и чести, которые Бергсон назвал «лучшими причинами» для свободного выбора.
А как насчёт названия «Подвиг», данного Набоковым для этого романа и для его чувствительного героя, Мартина Эдельвейса? Набоков поясняет: «Это подвиг азартных при-ключений и бескорыстных достижений; подвиг этой земли и её пятнистого рая; подвиг личного мужества; подвиг светло-го мученика».
Р.S. Комментарий, основанный на книге «Человек против самого себя» профессора-невролога Карла Меннингера.
В отличие от аскета, который добровольно обрекает себя на лишённую жизни жизнь, мученик подвергается жестокому обращению со стороны других, преследуя какой-то идеал. Таким образом, оказывается, что наказание является случайным и непрошенным и, возможно, в некоторых случаях оказывается добровольным, хотя обычно к нему стремятся бессознательно. Мученичество — это своего рода величие.
Героическая жертва ученого, добровольно берущего на себя роковой риск, свойственный исследованию; патриота, отдающего жизнь за свободу, – не считается самоубийством, поскольку элемент творчества означает победу обще-ственной полезности избранного курса и созидательного, а не разрушительного элемента в природе человека.
Индивидуум мог желать уничтожить себя, – а может, и нет, – но если социальная или реальная ценность его жертвы преобладает, то в этом заключается свидетельство того, что силы саморазрушения не одержали триумфа, поскольку окончательная победа одержана благодаря жесткой, дорого стоящей достойной победе любви.
Опубликовано в Артикль №27
