ИЗГОТОВЛЕНИЕ ПАМЯТНИКОВ
Exegi monumentum…
Horatius
На рынке продают надгробную плиту
С есенинским портретом,
Но может заиметь любой вещицу ту,
Не будучи поэтом.
И мы с тобой в толпе с пакетами снуём,
Как все — однообразно,
На «чёрный уголок», сдаваемый внаём,
Поглядывая праздно.
Рекламный образец по-своему неплох:
Два вечные предмета
Соединились тут. В одном из них подвох.
В каком — не дам ответа.
Поэзия и смерть. Стоящий за ценой
Торгуется с конторой:
Брать оптом или так, со скидкой, без одной, —
Вот только без которой?
Я б тоже заказал такое что-нибудь:
Виньетка и цитата, —
И перегородил последний этот путь —
Вы те ещё ребята.
С Державина б начать, чтоб мрамор и гранит,
Гипсокартон и глина
Явили дамбу там, где свой поток струит
Реки его стремнина.
Пожалуй, так нигде поэзию не чтут,
Ребята, как в отчизне:
Нам лучший монумент отгрохают лишь тут.
Хотя и после жизни.
Пусть робкая листва колышется легко,
Пока мы закупаем
По списку — скажем, хлеб, картошку, молоко, —
Разнеженные маем.
Но я на ту плиту взгляну ещё не раз
На рынке днём весенним…
Пускай переживёт из всех поэтов нас
Хотя бы, блин, Есенин.
ПЕТРОВ ВАЛ
Дмитрию Бураго
Вот оно, мнимоплывущее мимо:
Бабочек, жёлтых газет пантомима,
Хоть в Петров Вале, на пыльной платформе,
С бабой в оранжевой униформе,
Парой солдат, попивающих пиво,
Клумбой цветочною — вот оно, живо!
Вот они едут потом в электричке,
Парни, да будут вам новые лычки,
Баба останется, с дочкой, без мужа
Или с торчащим на клее, что хуже,
В драке потом изувеченным сыном:
Ну и кого от кого же спасти нам?
Едем и едем — погосты, заводы,
Рынки, а это всё лучшие годы,
Тюрьмы, больницы и морги помимо
Счастья, которое непоправимо,
Бабочек, глазок анютиных, глазок
Нюточек, Нюсек из детских колясок.
Вот они смотрят оттуда глазами,
Им говорят: нет, вы сами, вы сами!
Членораздельно, агукать не надо,
Сами дойдёте до детского сада,
Школы своей, ПТУ, института, —
Вот потому-то, твердят, потому-то.
А почему? Все разводят руками,
Папа направит с вопросами к маме,
Бабушка в церковь сведёт, если честно,
Ну а науке вообще не известно —
Ни про обходчицу из Петров Вала,
Ни про служивых, которым давала.
ВЫРИЦА
А. С. Кушнеру
Каждый парус намокший размотан —
Вот удача для дачных регат!
Многомачтовый ельник… и вот он,
Перепончатокрылый фрегат.
В зафрахтованной летней скворешне
Ослепительный дождь переждём,
Пусть недвижен кораблик наш внешне —
За туманом и этим дождём.
Будет призрачной он невидимкой
Для незрячих, не зрящих его.
Вся веранда окутана дымкой
Сизой хвои. Хвощей вещество.
Не ветрами кораблик сквозными —
Только лапами елей гоним.
Шевелится ли хаос под ними?
Шевелится. Под ними, под ним.
Не морской, но укроется ёж в ней —
В кроткой буре, заплыв за пеньки.
Разве снасти дождя ненадёжней
Одиссеевой прочной пеньки?
Нас привязывать к стульям не нужно —
Мы пожарной и «скорой» сирен
Понаслушались, чувствуя дружно
Милой палубы гибельный крен.
У распахнутых окон стояли —
Без руля, без ветрил, без кормил,
Где-то струны дрожали в рояле,
Кто-то клавишей стаю кормил.
И, взобравшись на борт к Одиссею,
Через вырицкий дождь и туман
Так и плыли компанией всею…
Через реку времён, Океан.
КАПЕЛЛА МЕДИЧИ
Закрылся от мира плечом,
От собственных черт, от резца ли
— отрадней не знать ни о чём —
Вот День, чьи понятны печали.
А Ночь беспробудная спит.
Но локоть, но угол колена!
В ней дремлют уколы обид?
Тоска, избежавшая тлена?
Покой — и кромешная жуть.
Здесь даже к Младенцу тянуться
Не в силах скорбящая Та,
Что с Новорождённым — Пьета.
И Вечер страшится заснуть,
А Утро не может проснуться.
БИБЛИОТЕКА
С. А. Лурье
Аллея колонн, не дающая тени.
Ведущие к бывшему порту ступени.
Но море на шесть километров ушло —
Чтоб не возникало у шлявшихся праздно
Войти в те же воды пустого соблазна
Умершему здесь Гераклиту назло.
Мы к портику, лучшему в мире, ей-богу,
Подходим, порогу, осилив дорогу…
Но время давно отчеканило: цельсь! —
В стремленье каверны из мрамора высечь:
Ни свитков — а было двенадцать их тысяч,
Ни цельного зданья, что выстроил Цельс.
И воздух один поселился навеки
Во внутреннем дворике библиотеки,
В ларце пустотелом. Случайный турист,
Четыре примерно отмерил я метра
Под свист и сипенье асийского ветра —
И был небосвод безучастен и чист.
Вот так и закончится книжная эра.
Фасад монитора, экрана химера —
Затоптанный толпами наш палимпсест.
Не полости каменной, в сущности, жалко:
Пускай пустота! — пустота, а не свалка!
Присутствие неких отсутственных мест!
Мне нравилось это безмолвие, эта
Зыбучесть теней мозаичных и света,
Их пегая шкура на пыльном полу…
Величье? Пожалуй. И — да, благородство.
Всю богооставленность нашу, сиротство
Прочувствуй — и, смертный, воздай им хвалу.
Всё схлынет, как море. Все люди, все свитки.
История — что это? Только убытки.
Но ты ведь, свидетель красы и тщеты,
Гулял тут, курил, поминал Гераклита…
Любой позабыт, но Ничто — не забыто,
Покуда есть каждый, покуда есть ты.
ПРОВИНЦИЯ ИМПЕРИЯ
Огромный мост — и жалкий ручеёк.
Ни больше и ни меньше — Арджентина.
Рассчитан на поток, что нынче — ёк.
Безрадостная, доложу, картина.
Хотелось целиком его пройти…
Проковылял две трети — спёкся, жарко.
И видно — ерунда в конце пути:
Там не найти
Ни церкви, ни жилищ, ни просто парка.
Присел и выпил граппы. Таджа, ты
Мне Римский мост сулила — ведь сбылось же!
Что ж берега практически пусты?
Полны ли были прежде? Будут позже?
Кусты да камни. Сбродится ль когда
Во что покрепче муторное сусло?
Иль нет надежд, что горная вода
— вольна, горда —
Заполнит по весне сухое русло?
Вот котлован, а паводков — увы.
Простор, где уместиться можно горю.
Почти не поднимая головы,
Ползёт водичка… Господи, да к морю!
Что ж сразу я туда не поглядел,
Где лишь гряда летучая нависла,
Как виадук… Теряется предел.
О том радел?
Обид же нет! — Но нет стыда и смысла.
Опубликовано в Паровозъ №9, 2019
