Юрий Горюхин. ШОФЁР ТОНЯ И МИХСЕРГЕИЧ СОВЕТСКОГО СОЮЗА. Часть 5

Повесть временных лет

ЧАСТЬ V. МИР ДА ЛЮБОВЬ. ГОД 1990

Краткое содержание предыдущих четырех частей, опубликованных в №№ 4.2015, 5.2016, 10.2017, 1.2019, 2.2019 журнала «Бельские просторы»: молодая девушка, водитель уфимского троллейбуса Антонина Загубина, начинает слышать голос Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева. Время перестройки, жизнь в стране стремительно меняется, жизнь Антонины Загубиной идет своим чередом, она рожает сына Радика, пересаживается с троллейбуса на трамвай, опять возвращается в троллейбусное депо, выходит замуж, но все время общается с Михаилом Горбачевым.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Йети под Уфой
6 ЯНВАРЯ

— Тонь, а где рюкзак, который нам Шишкин перед свадьбой подарил? – Мазаев озадачено хмурился и ходил из комнаты на кухню, из кухни обратно в комнату.
Радик ходил за Мазаевым по пятам и тоже спрашивал мать:
— Тоня! Где рюкзак?! Где Шишкин?! Где подарки?!
Антонина отмахивалась от обоих:
— Дался вам этот рюкзак! Зима на дворе!
Мазаев и Радик продолжали ходить. Через пять минут Антонина торжественно объявила:
— Я в него водку, ту, что Михсергеич на талоны выдает, складываю.
— Водку Горбачева? – удивленно встал посреди кухни Мазаев.
Радик ухватился за штанину Мазаева и тут же потребовал:
— Дай водку!
— Тебе еще рано! – Антонина ласково погладила по головке сына, – ты еще в школу не ходишь! А вот папке из бутылочки Михсергеича можно и налить рюмочку, потому что сегодня ночью дядя Христос родится!
— Папке? – тихо удивился Мазаев.
— А что?! – подбоченилась Антонина, – раз замуж, когда невтерпеж было, взял, так уж от приданого, будь добр, не отказывайся!
— Да я не отказываюсь… – промямлил Мазаев и тоже погладил Радика по голове.
Радик недовольно взбрыкнул, стряхнул ладонь Мазаева и строго спросил мать:
— Тоня! Где рюкзак?!
— Да, Тонь, – вернулся Мазаев к началу разговора, – рюкзак нужен. Тут наши энтузиасты недалеко от Уфы йети нашли!
— Кого?! – Антонина сразу поняла, что новогодние каникулы закончились, медовый месяц, возможно, тоже, – опять энтузиасты! Опять инопланетяне!
— Нет, Тонь, это не инопланетянин, хотя гипотеза интересная! Это снежный человек такой, только рыжий, вонючий и в два раза больше! Его в поселке Алкино завклубом Ремпель вместе с художником- оформителем Фахретдиновым опознали по косвенным уликам! Не сегодня завтра самого зафиксируют! – Мазаев свел брови к переносице. – В глубоких сугробах, что за фермой намело, огромные следы, уходящие в сторону лесопосадки, – раз! Разрушенная загородь из толстых жердей перед коровником – два! Обильные экскременты неясной консистенции – три!
— И все?! – Антонина застыла с бутылкой водки, вытащенной из рюкзака.
— Ну почему все?! На ферме наверняка пропала какая- нибудь буренка, а то и две! – Мазаев возбужденно закружил по кухне, – но с этими доярками бесполезно разговаривать, у них на все вопросы только шутки ниже пояса! А зоотехника только спроси, сразу весь падеж скота на йети спишет, еще и недостачу по молоку повесит!
— Так вот, значит, какой ремпель ниже пояса! – Антонина положила бутылку обратно в рюкзак, затянула тесемку и завязала на большой бабский узел. – Не дам!
С полиэтиленовым пакетом езжай, в самый раз для гостинцев твоим дояркам!
Они неприхотливые!

* * *

«Ну как дела, как жизнь новобрачная?» – загудел кран горячей воды.
— Нормально, Михсергеич! – Антонина сполоснула тарелку и поставила ее в дюралевую сушилку.
«А у меня дочка сегодня родилась!» – похвастался главнокомандующий.
— Как?! – выронила из рук чашку Антонина, – неужто Раиса Максимовна еще того?..
Михаил Сергеевич загудел с переливами:
«Ты чего, Загубина, совсем спятила! Тридцать три года назад это было!»
— Ой, Михсергеич, как же вы так с Рождеством-то подгадали?! – Антонина присоединила отколотую ручку к чашке, вздохнула, выбросила ручку в мусорное ведро, покалеченную чашку, подумав, поставила в дюралевую сушилку. – Я не спятила, просто плохо соображать стала от эмоционально- психического расстройства, потому как семейная жизнь обязывает!
«Да никуда твой Костик не денется! – брал протяжную ноту глава государства, – а если так тревожишься, то езжай вместе с ним! Радику заодно красоту родного края покажете!»
— И то! – согласилась Антонина.
— Тонь, – зашел на кухню озабоченный Мазаев, – надо что-то с краном делать!
Не кран, а прямо саксофон какой-то!
«Кстати, о саксофоне! – поддержал разговор Генеральный секретарь ЦК КПСС, – в Америке есть такой штат, Арканзас называется. Сам по себе заштатный штатишко, по размеру и численности населения меньше вашего Башкортостана будет!
Но работает там губернатором парень по имени Билл. Так вот, этот Билл, Крючков из КГБ докладывал, на саксофоне играет так, что стоит ему взять ноту “ля”, как все девушки из губернаторской обслуги просто на колени падают!»
— И что? – не поняла аллюзии Антонина.
«Как что! – пояснил Горбачев. – Согласился с Крючковым, что к этому Биллу Клинтону надо присмотреться, есть у него потенциал! Глядишь, и с ним какой- нибудь договор заключим!»
— Как что?! – удивился Мазаев. – Надо сантехников вызывать, пусть кран чинят!
Антонина положила в сушилку последнюю тарелку и выключила воду.
— Мне не мешает! А в Алкино рыжих, вонючих инопланетян мы вместе с тобой едем искать! Заодно будем Радику зимнюю красоту родного края показывать, нечего всеми днями черниковские нефтезаводы нюхать! Доставай из кладовки лыжи!

7 ЯНВАРЯ

Художник- оформитель Фахретдинов ходил в распахнутом ямщицком тулупе по платформе станции Алкино и время от времени спрашивал у завклуба Ремпеля:
— Приедет?
Ремпель отмахивался и, стоя на одном месте, покачивался в новеньких осенних ботинках с носок на пятки и обратно. Специально надетые по торжественному случаю ботинки мало того, что совершенно не грели, оказались еще и малы.
— Надо было зоотехника Ильяса взять для солидности, – продолжал ходить кругами Фахретдинов, – вдруг из Уфы целая делегация прибудет!
— Идет! – зашевелилась платформа.
Ремпель с Фахретдиновым вместе с толпой сначала пошли навстречу притормаживающей электричке, потом торопливо засеменили следом, а когда, зашипев, электричка наконец встала, заметались между дверьми вагонов.
— Товарищ Ремпель! – крикнул Фахретдинову Мазаев из тамбура, – принимайте!
Фахретдинов схватил протянутые лыжи и передал их Ремпелю.
— Я же говорил, зоотехника Ильяса надо было брать – делегация!
Лыжи из окоченевших рук Ремпеля тут же вывалились и рассыпались по платформе.
— Твой Ильяс уже неделю лыка не вяжет! – Ремпель погнался за детской деревянной лыжей, пытавшейся ускользнуть под беспощадные стальные колеса электрички.
— Фахретдинов! – расплылся в улыбке Фахретдинов, протянул Антонине руку и продолжил: – Художник! Монументальный живописец, в некотором роде!
На пленэре тут, можно сказать. На свежем воздухе, в каком-то смысле. В гордом одиночестве, не побоюсь этого слова.
— Вы заодно и погостить решили? – озадаченно спросил Ремпель Мазаева, оценивая набитый под завязку рюкзак.
Антонина, не обратив внимания на руку Фахретдинова, развернулась на железной ступеньке вагона, взяла за подмышки Радика и крикнула что есть мочи:
— Костик, помогай!
— Так надолго?! – обомлел Ремпель, увидев перед собой закутанного карапуза.
— Э-э… Тут такое дело… У меня теща, тесть, жена, брат жены со своей женой, телята, козы, кролики, курицы, блин! – сразу помрачнел Фахретдинов, – очень все далеки от высокого, ни во что не верят, даже в коммунизме сомневались, когда еще не положено было!
— И у меня в клубе только одна служебная комната с кроватью, тумбочкой, школьной партой, черным телефоном на стене, – кисло сообщил Ремпель и совсем кисло добавил: – Но я могу временно пожить в кладовке с барабанами, горнами и балалайками…
— Не беспокойтесь! Мы ненадолго, – успокоила местную интеллигенцию Антонина. – До вашего йети на лыжах дойдем, обратно под горку скатимся и на вечерней Раевской электричке домой в Уфу на станцию Черниковская!

* * *

Напившись в клубе горячего чаю с жирным козьим молоком, съев по одному сваренному вкрутую яйцу и все привезенные Мазаевыми бутерброды, энтузиасты единогласно решили, что самое время идти на поиски йети!
К клубу тем временем стали подтягиваться любознательные и неравнодушные жители поселка.
— Комиссия! – шептались неравнодушные.
— А дите зачем? – удивлялись любознательные.
— Для прикрытия! – усмехались неравнодушные.
— Ничего святого! – качали головами любознательные.
— Снимать будут! – уверенно сплевывали шелуху от семечек неравнодушные.
— Кого?! – пугались любознательные и оглядывались на контору сельсовета.
— А всех! – зло скалились неравнодушные и добавляли в сторону того же сельсовета: – Кое-кого и посадят!

* * *

От клуба к ферме вела накатанная дорога. Сначала она была белой и скользкой, ближе к коровникам становилась рыжеватой, а потом и вовсе грязно- коричневой.
Первыми шли Ремпель, Фахретдинов и Мазаев, за ними, все больше отставая, медленно ползли на лыжах Антонина и Радик, следом траурной процессией двигалась разношерстная толпа жителей поселка.
— Давайте, давайте! – настойчиво предложили свою помощь Фахретдинов и Ремпель.
— Да я бы как-нибудь справился… – Мазаев отдал одну лыжу художникуоформителю, другую – завклубом, а сам достал из-за пазухи стальные рамки и направил в сторону приземистых коровников с облупленной белой штукатуркой.
Антонина не успевала подниматься на ноги, как опять наступала одной лыжей на другую, теряла равновесие и снова падала на бок. Радик басовито хохотал, не переставая.
Разношерстная толпа помогала Антонине полезными советами: «Палками упирайся, комиссия!», «Ноги, контролерша, выпрями!», «Спортсменка, сними ты эти доски с валенок!», «Городская! Мальца не задави!», «Эй, гласность, домой езжай, на асфальте тренируйся!». Но вдруг толпа замолчала и расступилась – в нее въехал болезненно тарахтящий зеленый уазик и со скрипом остановился.
— Что такое?! Куда?! Кто позволил?! Документы проверяли?! – крикнул председатель сельсовета в опущенное окно уазика передовой доярке Хусаиновой.
Хусаинова поправила на голове пуховую шаль, надеваемую только в особо торжественных случаях, обстоятельно вздохнула, но приступить к подробному ответу не успела, – из ближайшего коровника выскочил зоотехник Ильяс с двустволкой и тонко, но пронзительно потребовал:
— А ну ордер на обыск покажь! Без ордера не позволю коров пересчитывать!
— Рамки на него направьте, Константин Андреевич! – неожиданно посоветовал Мазаеву Фахретдинов.
Рамки в руках Мазаева дрогнули, качнулись и сошлись друг с другом, безоговорочно указывая на зоотехника Ильяса.
— Йети!.. – Фахретдинов расплылся в улыбке, отдал лыжу Ремпелю, распростер руки и шагнул к Ильясу, – а я ведь догадывался, друг!
— Стреляю на поражение… – неуверенно предупредил Ильяс, тут же поскользнулся на коровьей лепешке, высоко выбросил вверх ноги, шмякнулся задом о землю и дуплетом выпалил в воздух.
Толпа охнула, Фахретдинов крякнул, Ремпель с Мазаевым попятились, уазик председателя сельсовета зашелся в кашле, после чего намертво заглох. Антонина сбросила с ног лыжи, схватила Радика в охапку и побежала на станцию, приговаривая дорогой: «Что же это в советской сельской местности делаться стало!
Не пахнет тут, Михсергеич, хоть застрелите вы меня, никакой перестройкой, гласностью и ускорением!»

* * *

— Ремпель сегодня на работу звонил, – рассказывал через день Антонине Мазаев. – В се-таки выследили они с Фахретдиновым настоящего йети!
— Да ну! – всплеснула руками Антонина, – как жалко, что Радик не увидел!
— Здоровенный лось оказался, к коровникам подходил, об углы терся и мычал неприлично! – усмехался Мазаев.
— Зачем терся, зачем мычал? – удивлялась Антонина.
— Наверное, в лесу доступных лосих не осталось, вот и пришел к изголодавшимся домашним животным, – пожимал плечами Мазаев.
— Что с мужиками любовь делает! – вздыхала Антонина и тут же беспокоилась: – Как бы его этот полоумный зоотехник не поранил из своей фашистской винтовки!
— Не! Нечем! Милиционеры ружье у него отобрали! – успокаивал Мазаев, – да и некому! За покушение на основы государственного строя в лице председателя сельсовета Ильяса отправили принудительно избавляться от алкоголизма в лечебно- трудовой профилакторий в соседний поселок Юматово.

ГЛАВА ВТОРАЯ
Анжела и др.
15 ЯНВАРЯ

— А теперь, Ангела, – председатель партии «Демократический прорыв» Вольфганг Шнур пожал руку Ангеле Меркель, – на Берлин!
— Опять громить штаб-квартиру штази? – усмехнулась Ангела.
— А что там еще делать?! – Вольфганг открыл стеклянные дверцы шкафа и нежно сдунул пыль с бетонного обломка, – ненавистную для всех демократов стену уже прорвали!
— В качестве кого, герр Шнур? – Ангела протянула председателю «Демократического прорыва» свежую ксерокопию его личного дела.
— Э-э… – задумался Вольфганг, – референта… редактора отдела партийной агитации…
— Ну!.. – скривилась Меркель.
— А давай в качестве руководителя молодежного крыла нашей партии! – вдруг принял решение Шнур.
— Другой разговор! – просияла Ангела и шагнула к двери выполнять задание.
— Меркель! – остановил ее Шнур и кивнул на ксерокопию своего дела: – Ты бы мне заодно и оригинал вернула…
Ангела укоризненно покачала головой:
— О чем разговор, герр Шнур! Только оригинал у меня не с собой, а в надежном месте. Как вернусь с задания, так сразу со всех ног в надежное место, а оттуда уже к вам, герр Шнур!
«Далеко пойдет», – подумал председатель партии «Демократический прорыв» и добавил безобидное, беззубое немецкое матерное слово.

* * *

— Васька, растуды тебя туды! – обнял Ваську двоюродный брательник Стас.
— Стас, братуха, туды тебя растуды! – Василий Загогуйла по-донкорлионовски прикоснулся щекой к левой щеке брата, потом к правой.
— Сработало письмо Горбачеву! – радовался Стас, – дали условно- досрочное!
На зоне никто из пацанов не верил, туды-растуды!
Васька снисходительно приобнял брательника:
— Правильно пацаны, туды их растуды, не верили! Горбачев из твоего письма детский самолетик сложил и с мавзолея Ленина…
— Который живее всех живых?! – перебил Стас, вспомнив коррекционную школу в Шкаповском переулке.
Василий, ненадолго задумавшись, кивнул:
— …запустил президенту Бушу в Вашингтон! А за твое УДО я проворным людям свою Тойоту отдал!
— Целую Тойоту?! – ошеломленно взглянул Стас на двоюродного брата.
— Не напрягайся, братуха! У нее радиатор потек, клапана застучали, Аленка Синицына своим каблуком обшивку на заднем сиденье продырявила! – похлопал по плечу Стаса Васька.

* * *

«Да не пускал я Джорджу Бушу самолетики из жалоб трудящихся и осужденных!
Если бы я, Загубина, из приходящих мне писем самолетики складывал, то мне пришлось бы круглые сутки только этим заниматься! И все равно бы не справился, даже если бы всем Политбюро ЦК складывали! Даже если бы Раиса Максимовна вдруг отвлеклась от домашних дел и со всеми домработницами выказала желание помочь! Никак бы мы столько самолетиков из этих кляуз и рационализаторских предложений, которыми набиты картофельные мешки в подвалах Кремля, не сделали!»
— Так я, Михсергеич, тоже самое Ваське и сказала! – Антонина поставила большую кастрюлю из-под борща в раковину и прибавила горячую воду. – А он, дурачок, смеется! И брательник его, Стасик- уголовник, тоже дурачок! Тоже смеется!
— Тонь, ты чего кричишь?! – заглянул на кухню Мазаев.
— Сам кричишь! – вдруг обиделась Антонина, – готовишь им сначала с утра до вечера, за пять минут все съедят, потом с вечера до утра моешь! И слова доброго не услышишь! Не обнимет никто, в плечико не чмокнет, в шейку не подует, ушко не пощекочет! Попреки одни! Кричу я, видишь ли! Я у себя дома, между прочим!
— Ну ладно… – кивнул Мазаев, – вижу, что все нормально, – и закрылся в туалете с журналом «Новый мир», перегнутым пополам на «Архипелаге ГУЛАГе» Солженицына.

18 ЯНВАРЯ

Антонина купила буханку хлеба и зачем-то десять консервных банок морской капусты. Кассирша, усмехнувшись, пересчитала банки:
— Может, еще возьмете, женщина? А то нам эту капусту девать некуда.
— Она полезная! – покраснела Антонина. – Михсергеич говорил, там йода много.
— Он скажет! – высыпала сдачу на прилавок кассирша.
Антонина расстроенно сложила банки в большую хозяйственную сумку, вышла из магазина и приостановилась – знакомая фигура махала ей рукой.
— Тонька! Загубина! – кричала издалека Люся Кренделькова и семенила в новых сапогах на высоком каблуке.
— Ты чего вырядилась? – с завистью посмотрела на сапоги Антонина.
— Земляки Ашота кооператив открыли, теперь такую дольчу и, прости господи, габану шьют! Вот, из первой партии! – приподняла ногу Люся. – Но я по делу!
Костик дома?
— Нет, ушел в общество «Знание» рассказывать гражданам, привезенным из Юматовского ЛТП, о том, как жизнь на Земле из метеоритов образовалась, – вздохнула Антонина. – А на обратном пути хотел лыжные ботинки в спорттоварах посмотреть, потому что мои ботинки состарились и в креплении не держатся.
— Жалко! – расстроилась Люся, – мне у него надо было рюкзак попросить.
— Так у меня попроси! – Антонина еще раз вздохнула и кивнула на сапоги:
– В подъеме не жмут?
— Ну ты скажешь! – Люся опять приподняла ногу, – как влитые! Сегодня в первый раз надела, а словно всю жизнь носила! А теплые! Теплее, чем твои валенки будут.
— Так сегодня нулевая температура! – Антонина попыталась закрыть свои белые валенки в черных калошах большой хозяйственной сумкой, – рюкзак тебе зачем?
— Да Ашот опять на вой ну собрался. Их армянское государство объявило вой ну азербайджанскому государству, вот он мне и говорит: иди сходи к Мазаеву Константину за рюкзаком, – Люся еще раз приподняла ногу и еще раз полюбовалась сапогом, – но раз его нет, значит, в другой раз зайду.
— Так я ж тебе только что сказала, что дам рюкзак! – почти вспылила Антонина и рассудительно добавила: – только он старенький и штопаный, много патронов в нем не унести.
— Не! – помотала головой Люся, – Ашот не любит, когда в мужские дела бабы вмешиваются! И когда только у них эта вой на кончится! Уж немцев, наверное, в этом Азербайджане не осталось, а все остановиться не могут!
— Каких немцев, Люсь?! – не поняла Антонина.
— Ну тех, с которыми наши все время воюют! – Люся внимательно посмотрела на задумавшуюся Антонину, потом и сама нахмурилась. – Ой! Ты меня не путай, пожалуйста! Мне Ашота с его бу-бу-бу на весь ужин знаешь как хватает! Пошла я, вечером за рюкзаком зайду.
— Люсь! – остановила подругу Антонина.
— Чего?! – недовольно повернулась Люся.
— Ты бы на каблуки, пока новые, набойки набила! – шмыгнула носом Антонина.

* * *

— Что это?! – отпрянул Мазаев, когда Антонина к желтой вареной картошке подложила на тарелку столовую ложку слизкой коричневой массы.
— Ешь Костя! Очень полезно для мужского мозга! – Антонина положила Мазаеву на тарелку еще одну ложку морской капусты.
— А себе чего не кладешь? – Мазаев с усилием затолкал в себя капусту.
— Я уже ела, к тому же для женского мозга она не так полезна. – Антонина зачерпнула из консервной банки еще ложку. – Правда, вкусно? Еще положу?
— Нет! – рявкнул Мазаев и тише добавил: – Радику оставь.
— Детям нельзя, – вздохнула Антонина, – они плюются и ругаются повзрослому, я проверяла.
Решив, что больше в мужа капусты не напихать, жена налила ему стакан переработанного серым толстым грибом чая. Мазаев задумчиво посмотрел на покачивающийся в трехлитровой банке слоистый гриб.
— Интересно, если его пожарить на сковородке, сможет он по вкусу сравняться со свиной отбивной?
— Я же говорила, на мозг действует! – всплеснула руками Антонина. – Ты только смотри, не переешь морских витаминов, а то начнешь в общество «Знание» несмышленых девушек космосом заманивать!
Мазаев поморщился:
— Какие девушки! Одни уголовники!
— Бандиты про инопланетян слушают?! – изумилась Антонина.
— Ну не совсем еще бандиты, пока просто алкоголики, – Мазаев залпом выпил приятный сладко- кислый грибной чай и подвинул к Антонине пустой стакан: – Помнишь зоотехника Ильяса из Алкино? Самый дотошный оказался!
Антонина опять налила Мазаеву грибной чай, наполнила и свою кружку с отломанной ручкой, потом аккуратно поставила банку на подоконник:
— Это который из двустволки в остатки советской власти стрелял?!
— Он! Представляешь, ухмыляется во время лекции и перебивает! – вскочил с табуретки Мазаев, – если, говорит, жизнь на Земле от упавших астероидов образовалась, то откуда она на астероидах взялась?! А я откуда знаю, откуда она на них взялась! А эти его товарищи- собутыльники хохочут, шутки отпускают – алкаши недопитые! Стал им объяснять, что есть теория, будто жизнь – естественное состояние космоса, вот она, эта жизнь, и летает по нашему Млечному Пути в виде аминокислот в разных каменных глыбах, потом падает на подходящую планету и начинается синтез белка, сахаров, образование клеток, бактерий и венца пирамиды – человека!
— Ты бы сел, Костик, – забеспокоилась Антонина, – и чего этот Ильяс? Не согласен?!
— Понятно чего, – сел на табуретку Мазаев, – ерничать стал венец аминокислот, нам бы, загоготал, как раз сахарку бы побольше и дрожжей немного для синтезу!
Остальные тоже ржут. В общем, сорвали лекцию.
— Бедненький! – расстроилась Антонина и перелила из своей кружки в стакан Мазаева грибной чай.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Первый фастфуд в Советском Союзе и фенол в Шугуровке
1 ФЕВРАЛЯ

Борис Николаевич был невесел, несмотря на наступившее с самого утра пятидесяти девятилетие.
— Ты только глянь, – говорил Борис Николаевич сидящим за столом соратникам и показывал тремя пальцами левой руки на экран телевизора.
По телевизору шел репортаж об открытии в Москве на Пушкинской площади первого в Стране Советов фастфуда «Макдоналдс».
— На опережение Горбачев работает! – озадачились соратники, – ставропольский лис на противоходе решил нас сделать!
— Пока я с Японией договариваюсь, понимаешь, – обхватил пятью пальцами правой руки большую хрустальную рюмку Борис Николаевич, – о передачи им Курил, понимаешь, Горбачев, понимаешь, американские тошниловки открывает!
— Да, Борис Николаевич, – кивали соратники и тоже обхватывали пальцами большие хрустальные рюмки, – вы на японских рыбных рынках с продавцами и перекупщиками связи налаживаете, запахами осьминогов, кальмаров, каракатиц и других головоногих пропитываетесь с головы до ног, а он тут на все быстро готовенькое!
— Фугой! – хлопнул ладонью по столу Борис Николаевич.
— А?! – не поняли соратники.
— Рыбой фугой еще провонял на этом японском рынке! – пояснил Борис Николаевич.
— Это да! – закивали соратники, – нелегко ходить по местам капиталистического достатка и искать ответ, как нам победить их материальное благополучие!
— Россию надо от СССР отделять! – принял решение и опять хлопнул трехпалой ладонью по столу Борис Николаевич. – Как снимем хомут, как сбросим ярмо, так сразу у нас все наладится! Будут и у нас эти кишащие морскими гадами рынки!
— Ой, верно! – взмахнули руками соратники. – Будут и у нас гады! Но сейчас главное Горбачева обдурить, отвлечь съездом СССР от съезда РСФСР и взять в Верховном совете России- матушки власть, а дальше сама пойдет!
— Сама пойдет? – засомневался Борис Николаевич, но тут же предложил: – Тогда ухнем! – закусил соленым груздем в сметане, глянул в телевизор и вернулся к началу разговора: – Чего с фастфудом-то делать?
Помрачнели соратники:
— Инициативу надо перехватывать! Вот прямо сейчас все дела отложить, все документы на стол аккуратно поставить и ехать на Пушкинскую, жать руки персоналу в красных футболках и бейсболках, покупателям, одетым черте во что, и непременно заказать какой- нибудь здоровенный бургер!
— Да не люблю я их круглые резиновые булки с плоскими котлетами внутри!
Еще лук натолкают, огурцов маринованных напихают, кетчупом весь измажешься! – Борис Николаевич скорчил гримасу и аккуратно поставил недопитую рюмку на стол, – выпить там есть чего?
— Горбачев же закусочную для Москвы выбирал! – огорчили соратники. – Безалкогольный этот ресторан быстрого питания.
— Что, и пива из краников не разливают?! – возмутился Борис Николаевич. – Небось, как обычно, заставите еще и в общую очередь встать?!
— Только кока-колу в картонные стаканчики с пластмассовыми трубочками, – вздохнули соратники, – а в очереди, конечно, надо бы постоять вместе с народом, мы же для него, родимого, жизни свои кладем! Но очень уж она, эта очередь, длинная – по периметру всей Пушкинской площади тянется, до утра будем быстрый фуд ждать!
— До утра?! – испугался Борис Николаевич и обхватил тремя пальцами хрустальную рюмку. – Не! Я только туда, руки пожму, воздух рубану, фразу скажу и обратно! Вон сколько еще дел дома!
— Так и поступим! – засуетились соратники. – Только, Борис Николаевич, домашний синий тренировочный костюм необходимо снять и надеть выходной светло- серый костюм, он вас так свежит!

8 ФЕВРАЛЯ

— Ты чем чайник мыла?! – сморщился Выдов и поставил недопитый стакан с чаем на стол.
— Я вообще его никогда не мыла! – огрызнулась Люба Лесопосадкина.
— Вот-вот! А надо бы! – Выдов раздраженно разжевал спичку. – Твой чайник уже карболкой стал вонять!

* * *

— Что-то Радик плюется и плюется! – пожаловалась Мазаеву Антонина, – не хочет овсяный «Геркулес» есть! Кость, может, ты доешь? Жалко продукт!
Мазаев вздохнул, взял большую столовую ложку и в два приема доел кашу.
— Ты в кастрюльку, когда варила, медицинский бинт не обронила случайно?
— Какой бинт, Костя?! – удивилась Антонина и тут же догадалась: – Это, наверное, соль из новой пачки, на ней же написано, что она йодированная, а значит, очень полезная! Михсергеич говорил, от щитовидной железы, от мужской непослушности, от чернобыльской радиации и…
— Понял, понял! – остановил жену Мазаев и настороженно прислушался к своему желудку. – Что-то они перестарались с йодом!

* * *

— Леля, – робко позвал жену Шишкин, – с Серафимой Ивановной надо что-то делать!
— Чего опять случилось?! – хмурая спросонья Леля недобро посмотрела на Шишкина.
— Похоже, твоя, в смысле наша, мама что-то в кофе подсыпала! – Шишкин дал жене понюхать свою чашку.
— Ничем не пахнет! – недовольно буркнула Леля. – Тебе лишь бы на маму!..
— А ты попробуй! – перебил жену Шишкин.
Леля отхлебнула из чашки мужа.
— Ничем не… Мама! Ты зачем Пашке в банку растворимого кофе свой корвалол накапала?! Я же тоже иногда кофе пью!
— А! – влетела на кухню Серафима Ивановна. – Оговор! Подлог! Мошенники!
Вырастила на свою голову! В дом Иуду впустила! Я на тебя, Пашка, Ельцину напишу!

* * *

— Отравили! – ворвался в двести четырнадцатую комнату общежития троллейбусного депо № 2 Идрисов, – коммунисты Шугуровку отравили!
— Зачем? – удивился Ричард Ишбулдыевич. – В этом ручье – автомобильные покрышки да мусор садоводческих товариществ!
— Вам бы, Масгут Мударисович, – вяло потянулся на своей кровати Серега Шептунов, – только бы напраслину возводить на коммунистов после своего неудачного вхождения во власть!
— Слышали?! – просунул голову в дверь двести четырнадцатой корреспондент «Трезвости – нормы жизни» Непролевайко. – Химпром в Шугуровку фенол слил!
— Во! – встал рядом с головой Непролевайки Идрисов. – А я что говорил! Фомы неверующие! Отравили Шугуровку! А северный водозабор откуда воду качает?
Из подземных вод, что под Шугуровкой текут!
— Так они что? – удивился Непролевайко. – Еще воду из-под крана не пили?!
— Еще нет… – налил в свою кружку остатки пива Ричард Ишбулдыевич.

* * *

Уфимский горком партии уверил горожан, что ситуация под неусыпным контролем и не сегодня, так завтра- послезавтра из их замечательно гудящих по ночам кранов потечет чистая, как в роднике Кургазак, вода!
Деморализованный обком партии не обещал ничего, он оцепенело смотрел на перебирающего бумаги Хабибуллина.

10 ФЕВРАЛЯ

Партком троллейбусного депо № 1 сидел в кабинете начальника депо Алии Азгаровны и молчал. Алия Азгаровна тоже молчала – она слушала телефонную трубку.
— Кхе-кхе, – чуть слышно кашлянул в кулачок Шишкин.
Алия Азгаровна нажала указательным пальчиком на рычажки телефона, потом осторожно положила на них трубку. Несмотря на бесшумную осторожность начальника депо, партком все равно вздрогнул. Алия Азгаровна обвела всех растерянным взглядом.
— Только что, – почти шепотом произнесла Алия Азгаровна, – внеочередной седьмой пленум обкома партии удовлетворил просьбу первого секретаря Хабибуллина!
— Взял и сразу удовлетворил? – зачем-то спросил Шишкин.
— Нет, не сразу, – еще тише и оттого еще более зловеще ответила Алия Азгаровна, – сначала заслушали первого секретаря горкома Гареева об ихнем вотуме недоверия обкому и только после этого проголосовали за коллективную отставку членов и кандидатов в члены бюро Башкирского обкома КПСС!
— Это что же, секретарь Риф Рахимович победил секретаря Равмера Хасановича?! – всплеснул руками Шишкин.
— Когда такое было, чтобы горком побеждал обком?! – поразился партком троллейбусного депо № 1 и тут же допустил в своих головах крамольную мысль:
– Ведь так и мы можем на наш Орджоникидзевский райком замахнуться!
— Ну-ну! – остановила крамольную мысль Алия Азгаровна, перейдя с шепота на хорошо поставленный голос.
Вдруг Шишкин, не вставая со стула, с шумом отодвинулся от большого полированного стола и демонстративно положил ногу на ногу.
— Ты это чего, Шишкин, – опять перешла на испуганный шепот Алия Азгаровна, – как американец в гостях у европейских союзников себя ведешь?!
— А я вместе с горкомом! – рассказывал потом в бытовке ремонтников Шишкин, угощая всех купленными по этому случаю папиросами «Беломорканал». – Прямо в лицо Алие Азгаровне перчатку бросил: могу и на стол ноги положить, если захочу!
— Так и сказал?! – качали головами набившиеся в бытовку ремонтники, снимали с мозолистых рук брезентовые рукавицы, брали из пачки Шишкина по беломорине и закуривали. – И как, положил ноги?
— Ну что я, свинья какая- нибудь! – морщился Шишкин и тут же гоголем переводил взгляд на Антонину. – Но позицию обозначил! Мол, если что, мы тоже можем рокировочку сделать!
— Какую рокировочку? – не понимала Антонина.
— Хм! – хмыкал опьяневший от собственной смелости Шишкин. – У нас в политике это ключевое слово, Загубина! Без него ни колхозом управлять, ни троллейбусным депо, ни государством! Вот хоть…
«А что? – подумал Збигнев Бжезинский. – Пафосно, конечно, претенциозно, но ведь книга не для яйцеголовых друзей, а для простых, туповатых читателей!
Так и назову: “Великая шахматная доска”».
Шишкин приподнял с расстеленной на столе «Комсомольской правды» пачку папирос и подивился моложавому виду Ельцина, пожимавшему на развороте газеты руки улыбчивым продавцам «Макдоналдса»:
— Вот хоть у Бори спроси!..
— А у Михсергеича можно? – тихо возразила Антонина.
Ремонтники загомонили, Антонину не услышали. Лишь брошенный на стол спичечный коробок выплюнул из себя несколько спичек и сказал Антонине знакомым голосом со ставропольским акцентом: «Ты меня, Загубина, в ваши региональные дела не втягивай! У меня съезд народных депутатов на носу!
Да и вообще, эти обкомы, горкомы – такой вчерашний день! Власть на других принципах строить будем! Президента выберем в Союзе Советских Социалистических Республик!»
— Ну, Пал Семеныч, – сила! – окутывали Шишкина табачным дымом пролетарии, – а давай забастовку в депо устроим, как шахтеры в Кузбассе?! Троллейбус поперек проспекта Октября поставим и перегородим движение для запорожцев, москвичей и жигулей! Провода у трамвайщиков срежем и на металлолом сдадим!
Автобусникам все колеса спустим!
— А поперек чего воздух спускать, в смысле бастовать, будем?! – щурился сквозь дым Шишкин.
— Да поперек всего! Поперек фенола в водопроводном кране, поперек талонов вместо мяса, поперек одеколона «Шипр» вместо коньяка «Плиски»! – бушевал рабочий класс.
— Плиски? – вздрогнул Шишкин. – Загубина, вот ключи, сбегай в мой кабинет, принеси «Плиску», она в шкафу за восьмым томом Ленина стоит, там не меньше полбутылки должно было оставаться!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Нокауты, нокдауны, хуки и просто джебы
11 ФЕВРАЛЯ

Джеймс «Бастер» Даглас бил и бил, Майк Тайсон проигрывал раунд за раундом.
«Где твой “маятник”, Майк?!» – кричали в углу Тайсона. Майк в ответ качал гудевшей головой из стороны в сторону, показывая, что вот он, тут, со мной. Секунданты вздыхали, Тайсон пытался разлепить заплывший от ударов Джеймса левый глаз.
С пятого раунда Даглас начал работать сериями, он всаживал в железную голову Майка удар за ударом, проговаривая про себя все услышанные перед боем слова: «Я отправлю этого Бастера к его матери!» – хвастался еще не протрезвевший от загула с токийскими проститутками Тайсон. «Даглас в чистую проиграл Бербику, Таккеру, Фергюсону! – посмеивались боксерские обозреватели и эксперты, – Тайсон всех этих троих смел с ринга, как крошки со стола! Эй, Бастер!
Продержись хотя бы пару раундов!»
В восьмом раунде Даглас пробил джебом, голова Тайсона, как обычно в этом бою, отлетела назад, словно волейбольный мячик. Даглас, забыв о защите, размахнулся так, чтобы вколотить этот мяч в канвас ринга раз и навсегда! Но вдруг на самого Бастера упала непонятно откуда взявшаяся стена, над ним наклонился непонятно откуда взявшийся маленький японский электрик и сказал, что отключил все прожекторы, софиты, даже синие зрачки телекамер, и те тоже отключил!
«Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять», – чертиком заскакал японский электрик. «Ваша мать умерла три недели назад, жена с мочекаменной при смерти в больнице лежит, может быть, перенесем бой?» – выплыли из недалекого прошлого промоутеры. «Шесть, семь», – пропел электрик. «Простите, как вас зовут? – в сотый раз спросили журналисты и опять даже не включили свои диктофоны. «Восемь», – хихикнул японец. «Как вы сказали? Джеймс? – очкастый журналист с мокрыми губами переспросил Дагласа и проводил взглядом прошедшую мимо девушку в натянутом на роскошное тело красном купальнике. – Это ваше э-э… настоящее имя?» «Сейчас я тебе расскажу, насколько оно настоящее!»
– Даглас вскочил и впечатал очки в железную голову очкарика. Очкарик, как две капли воды похожий на Тайсона, попытался в ответ укусить Дагласа за ухо. Через двенадцать секунд в ринг между канатами пролезла девушка в натянутом на тело купальнике, лучезарно улыбнулась и показала ревущим трибунам огромную красную девятку на белом плакате. Потом через три минуты в ринг пролезла другая роскошная девушка в купальнике и показала красную десятку. Потом девушки больше не влезали в ринг и ничего не показывали, потому что Тайсон поймал челюстью апперкот Дагласа и с досады плюнул в того капой. После этого Тайсон одумался и стал искать капу, ползая по канвасу, конечно же, нашел, сунул в рот и, старательно жуя ее, пополз к секундантам.
«Что это было, пацаны?..» – спросил Майк. Пацаны с трудом вытащили изо рта Тайсона пережеванную капу: «С первым поражением, чемпион! Тебе только что отсчитали нокаут».

* * *

— Тут такое дело… – Лева Сидиров догнал семенящих по пушистому утреннему снежку Антонину и Радика.
— Какое такое? – Антонина повернула в сторону детского сада.
Радик, увидев знакомые синие ворота, взревел:
— Не хочу! Не пойду!
— Тут такое дело… – продолжил Лева, – Ваське Загогуйле надо передать…
— Надо, Радик! Надо, мой сладкий! Вон и дядя Лева сказал, что надо! В детском саду манная каша, которая легко отстирывается от рубашки и штанишек, рыбий жир – доктор в телевизоре говорил – полезный для цирроза печени, кофейный напиток «Утро» из безвредного для здоровья цикория, – Антонина потянула сына к синим воротам, а Леве бросила: – Я Ваське уже все передачи, какие нужно было, передала.
— Не хочу! Не буду цикорий! – упирался Радик.
— Тут такое дело… – упорно гнул Лева, – Ваське Загогуйле надо передать, что он поступил нехорошо!
— Там игрушки! Кубики, пирамидки, машинки, скакалки, обручи, прятки, жмурки! – Антонина дотянула сына почти до самых ворот и повернулась к Леве:
– Вот тебе на! Вот это новость! Всегда Васька хорошо поступал, а тут вдруг взял и нехорошо поступил!
— Не хочу кубики! Не хочу скакалки! – Радик вырвал ладошку из руки Антонины и топнул ножкой.
— Тут такое дело! – повысил голос Лева, – Ваське Загогуйле надо передать, что он поступил нехорошо! Ему услугу оказали, а он взял и расплатился неликвидом!
У этого неликвида радиатор течет, клапана стучат, а обивка заднего сиденья женскими каблуками продырявлена! Дядя Гриша сказал, что если Васька не возместит затраты на устранение недостатков, то он готов прибегнуть к услугам людей, решающим эти вопросы вне правового поля!
— В детском садике тебя ждут Светочка и Гулечка! – Антонина поймала ладошку Радика и удивлено посмотрела на Леву: – Так это твой дядя Гриша вытащил брательника Васьки Стаса из тюрьмы по условно- досрочному?!
— Светочка и Гулечка?! – переменился в лице Радик. – Мама! Хватит с дядей Левой разговаривать! Светочка и Гулечка Радика ждут! Светочка и Гулечка будут вместе с Радиком в дочки- матери играть!
— Ну не совсем дядя Гриша, – смутился Лева, – но тоже из наших, помнишь адвоката на суде Загогуйл?
— Пойдем, мой красавчик, пойдем скорее к Светочке и Гулечке! – Антонина открыла калитку рядом с воротами и обернулась: – Ты же говорил, что он просто однофамилец! – потом равнодушно махнула рукой: – А, все равно! Ваське, если увижу, так и передам: гони деньги, иначе дядя Гриша с дядей Левой стрелку забьют.
«Откуда ты слова такие знаешь, Антонина?!» – возмущено скрипнула калитка.
— Да их, Михсергеич, теперь все знают! – потупилась Антонина, – скоро Радик со Светочкой и Гулечкой вместо дочек- матерей в срелки- разборки играть начнут!
Калитка захлопнулась, Антонина услышала за ней еще один знакомый голос только что подошедшего человека.

* * *

— Слышал, чего в мире делается?! – прищурил взгляд Выдов.
— Ты о крахе апартеида? – пожал плечами Лева, – рано или поздно это должно было случиться, не могли же они держать Нельсона нашего Манделу в тюрьме до самой смерти, мировая общественность белому меньшинству ЮАР этого никогда бы не простила!
— Да нет! – отмахнулся Выдов, – я про Майка нашего, Тайсона! Представляешь, его буквально избил какой-то никому не известный негр! И теперь этот негр стал абсолютным чемпионом мира и будет вместо Майка биться с Холифилдом!
— Поберегись! – крикнул Леве с Выдовым дворник Филарет и пронесся мимо, сгребая огромной лопатой снег, словно трактор.
— Осторожнее, гражданин- бульдозер! – Лева на всякий случай встал за спину Выдова и продолжил ему на ухо: – В вашем профессиональном боксе такие случаи сплошь и рядом – договорные бои, коррупция, манипуляции, алкоголизм, наркомания, болезнь Паркинсона, пляска святого Витта!
— Ты наш бокс не трогай! – обиделся Выдов. – Еще посмотрим, какую демократию твой Мандела в ЮАР назло белым голландцам построит!
— Вот вы, господа хорошие, чужую Африку делите, а у нас самих, между прочим, в родном нашем Душанбе беспорядки! – остановил свою огромную лопату перед Выдовым дворник Филарет.
— А где их у нас сейчас нет?! – выглянул из-за спины Выдова Лева.
— Людей убивают и калечат! – погладил окладистую бороду Филарет.
— Полыхают окраины Страны Советов, – согласно кивнул Выдов.
— Беженцы в Россию потянутся! – поднял вверх указательный палец Филарет.
— Не без этого… – грустно вздохнул Выдов.
— А откуда мы столько рабочих мест возьмем?! На всех таджиков снега не хватит! – зыркнул на Леву с Выдовым Филарет и опять, сгребая снег, затолкал перед собой большую двуручную лопату: – Поберегись!
— Кроме снега, есть еще цементный раствор, железобетон, асфальт, красные и белые кирпичи… – возразил вдогонку Лева.

* * *

— Только что с космодрома Байконур к орбитальной станции «Мир» был осуществлен запуск пилотируемого космического корабля Союз ТМ-9, возвращение корабля планируется лишь 9 августа 1990 года, – кокетливо сказала телезрителям молодая дикторша Танечка, – командир корабля – Анатолий Савельев, бортинженер – Александр Баландин.
— Танечка! Это же полет в космос! Что за легкомысленность в голосе?! – строго сверкнул очками народный артист СССР Кириллов. – И как космонавт Соловьев у вас превратился в какого-то Савельева?!
— Ой! Ну Игорь Леонидович! Ну какая разница: Савельев – Соловьев! Всем этот космос до смерти надоел! Сейчас главное в научном прогрессе – компьютеры! Вы в «Тетрис» на редакционном компьютере играли? Такая игра, такая игра!
Я могу часами в этот стаканчик загогулины из квадратиков складывать! Мне этот «Тетрис» даже во сне вместо Алена Делона снится!

26 ФЕВРАЛЯ

На детской площадке за дворцом Машиностроителей нервно топтался Лева, рядом с ним хмуро озирался дядя Гриша:
— Ну и где эти бандюки?
— Очень непунктуальные! – согласился Лева и тут же почти закричал: – Вон они!
— Да не тыкай ты пальцем! – зашипел дядя Гриша. – С детского сада тебя за это по рукам били – никакого толка! Сам вижу!
— Здорово, братуха! – Васька обнял Жоржика.
— Здорово, братуха! – Жоржик обнял Ваську.
Пообнимавшись, Жоржик с Васькой сели на корточки.
— Чего это с ними? – удивился Лева. – Скамейка же есть!
— Это они тварям дрожащим демонстрируют, что являются избранными людьми, потому что мотали срок на зонах, где вертухаи со злыми овчарками чуть что, заставляли их вприсядку ходить.
— Твари дрожащие – это мы? – догадался Лева.
— Да ты что! – хлопнул по коленкам Жоржик. – Так ты ему за Стаса мою Тойоту отдал?! Жалко ласточку! Нет, за Стаса, конечно, не жалко, я только думал, что ласточка в надежных руках!
— Твоя ласточка сыпаться стала, нормальным людям предложить было неудобно, – криво усмехнулся Васька, – хорошо, что твои юристы подвернулись.
— Ну что там может сыпаться?! – Жоржик поморщился, от сиденья на корточках у него затекли ноги. – Это же Япония! Надо было позвонить, загнали бы в автосервис к моим ребятам, подшаманили бы, снова летал бы по проспекту Октября туда-сюда!
— Тогда на кой мне было бы отдавать ее твоему барыге?! – резонно возразил Васька и тоже поморщился – ноги затекли и у него.
— Ну почему барыга?! – осклабился Жоржик.
— Пусть зубной стоматолог, – отмахнулся Загогуйла, – какая разница!
— Это Левка, зубной лепила, – возразил Жоржик, – а тот, что с каракулевым пирожком на проплешине, бери выше! – Жоржик показал на покачивающийся на ветру желтый фонарь: – В планетарии астрономом работает!
Васька с кряхтением поднялся с корточек.
— Давай немного на ногах постоим, – с хрустом потянулся Загогуйла и кивнул в сторону дяди Гриши: – Так говоришь, сутулый из планетария?
— Зуб даю! – Жоржик тоже поднялся и с удовольствием разминал колени, – кандидат наук! Не, ну конечно, как и все сейчас, сахаром приторговывает, джинсываренки шьет, мечтает легальный бордель открыть, сейчас, уверен, столько студенток не знают, чем занять себя долгими беззвездными ночами…
— Чего это наш Жоржик Загогуйле зуб показал, а потом большим пальцем по горлу чиркнул? – не поворачиваясь, одними губами спросил Леву дядя Гриша. – Угрожает, резать Ваську собрался?!
— Да не, дядя Гриш, – снисходительно объяснил Лева, – Жоржик – вегетарианец, то есть в основном по разговорной части! Это он зуб дает, мол, все, что сказал, чистая правда. Мы тоже в школе в такие клятвы играли! Помню, Славка Бирюков мне чуть передний зуб не выбил…
— А мы в школу учиться ходили… – дяде Грише все меньше нравилось это стояние за дворцом Машиностроителей. – Наши бандюки, похоже, друзья закадычные. Опять обнимаются.
— Заканчивают, – согласился Лева, – до чего-то договорились.
— Пошли! – вдруг перед Левой и дядей Гришей появился Лешка Квакин, сплюнул им под ноги и кивнул в сторону Жоржика с Васькой: – Люди зовут!
— В общем, – Жоржик изобразил на лице торжество момента, – дело мы ваше порешали. Тойота остается у вас – это главное!
«Так…» – все понял дядя Гриша.
— Так!.. – попытался возмутиться Лева.
— Спокойно, стоматология! – поднял руку Жоржик. – Я не закончил! Вопрос с ремонтом тойоты решается просто! Сегодня загоняете ее к моим ребятам в автосервис, через две недели забираете, как новенькую! Расценки у пацанов самые э-э… В общем, божеские!
Дядя Гриша, придерживая двумя пальцами каракулевый пирожок на голове, кивнул:
— Это все?
— Обижаешь, планетарий! – возмутился Жоржик. – Тебе ситуацию разрулили?!
Разрулили! Ну так проставиться надо! Вон, ресторан «Сакмар» в двух остановках отсюда!
— Скорее, Радик, скорее! – через детскую площадку бежала Антонина и тащила упирающегося сына.
— Ты куда, Загубина, не разбирая дороги?! – удивился Васька Загогуйла.
— Утюг что ли забыла выключить?! – по-соседски весело крикнул вслед Лева.
— Хуже! – на бегу обернулась Антонина. – В смысле лучше! Продолжение «Рабыни Изауры» началось! Скорее, Радик, скорее! Самое интересное пропустим, бандит Леонсио на своей фазенде уже, наверное, вовсю нашу Изаньку мучает!

ГЛАВА ПЯТАЯ
Шашки на шахматной доске
14 МАРТА

— Ну, Николай Иванович! – Горбачев поймал серебряной ложечкой кружок лимона в стакане с чаем и повернул голову к Рыжкову. – Ну, Вадим Викторович!
– Горбачев выложил лимон на блюдечко и повернул голову к Бакатину. – Значит, еще раз, как договорились: мы втроем выставляем свои кандидатуры на пост президента, регистрируемся, фиксируем альтернативность, а потом вы заявляете этим, прости господи, депутатам, что свои кандидатуры снимаете.
— Все как надо сделаем, Михаил Сергеевич! – бодро ответил министр МВД СССР.
— Ты, Вадим Викторович, только не перестарайся, – поморщился Генеральный секретарь КПСС, – а то, как в твоем МВД получится! Это надо же додуматься, разрешить милиционерам совмещать службу в рядах правопорядка родины, так сказать, с работой черте где!
— Михаил Сергеевич! – обиделся Бакатин, – вы же сами говорили, что вам не нужны министры- милиционеры, что нужны министры- политики. Вот я в русле общей линии и того…
— Я тебе чего говорил?! – приподнял серебряную ложечку Горбачев и подумал, что хорошо бы ею по лбу Бакатина стукнуть.
Бакатин на всякий случай зажмурился, Горбачев опустил ложку.
— Я тебе говорил, что хватит агентуру плодить среди гражданского населения!
Они тебе кто, шпионы?! Пусть спокойно разговаривают друг с другом, в блокнотики ничего не записывают, только мудрые мысли тех, кто о них денно и нощно!
Нечего твоим сыскарям и операм неустойчивых личностей вербовать, пускай сами уголовный элемент ищут, а то сидят в кабинетах, чаи гоняют, – отхлебнул из стакана руководитель страны и покосился на Рыжкова.
— Еще есть проблема, Михаил Сергеевич! – звякнул в ответ серебряной ложечкой Председатель Совета министров СССР.
— Выкладывай, Николай Иванович, – не ожидая ничего хорошего, Горбачев мрачно разжевал кружок лимона коренными зубами.
«А может, и не волею случая этот комбайнер оказался на гребне волны…» – глотая выделившуюся слюну, подумал Рыжков и продолжил:
— Тут Нурсултан заявил, что тоже хочет президентство в очерченных границах, конечно.
— Какой Нурсултан?! – вскинул голову Горбачев и тут же возмутился: – Назарбаев, которого мы временно вместо Колбина на Казахстан поставили?!
— Говорит, что только в этом случае поддержит новый институт власти и ваше выдвижение, – тихо произнес Председатель Совмина.
— Так следом и другие захотят новый институт! – бросил серебряную ложечку на стол Горбачев, – прибалты, кавказцы, азиаты, братья славяне, еще и внутри России малые народы потребуют себе шапочки Мономаха!
— Уже захотели! – усмехнулся Рыжков. – А про прибалтов можно уже и забыть, там уже и танками ситуацию не исправишь!..
— Ладно, – хлопнул ладошкой по полированному столу главнокомандующий, – ничего страшного! Сейчас страну в руки возьму, как ты, Николай Иванович, метко заметил, в новом институте власти – надо бы запомнить формулировочку! А потом уже без лишней говорильни, трескотни, пустобрехства, без пустого и порожнего, без огня и полымени, без коня и трепетной лани, без э… Займусь внутренними проблемами Союза Советских Социалистических Республик! Да, насчет Прибалтики, Николай Иванович, танками, может быть, все же попробуем?..

15 МАРТА

«Внеочередной III Съезд народных депутатов СССР в порядке исключения выбрал Президента СССР», – торжественно объявил Антонине и Косте Мазаеву Игорь Кириллов.
Мазаев хмыкнул. Антонина не поняла:
— Почему в виде исключения?
«Потому, Загубина тире Мазаева, что это первые выборы, а вот все последующие будут проводиться всенародным голосованием!» – разъяснил Кириллов.
Мазаев опять хмыкнул.
— Да уж не тянул бы, дядя Игорь, кого выбрали-то?! – добавила громкости в телевизоре Антонина.
«В качестве кандидатов были выдвинуты Михаил Горбачев, Николай Рыжков, Вадим Бакатин, – посмотрел Антонине глаза в глаза Кириллов, – ввиду того, – Загубина, слушай внимательно! – что Рыжков и Бакатин сняли свои кандидатуры, первым Президентом СССР избран Михаил Горбачев, который уже принес присягу, положив руку на самое дорогое – Конституцию нашей необъятной родины».
Мазаев хмыкнул.
— Как-то это не того… – задумалась Антонина.
Мазаев собрался в очередной раз хмыкнуть, но Антонина выгнала его из кухни:
— Хватит хмыкать! Помог бы Радику из детского конструктора робота собрать, с самого утра ребенок мучается!
Антонина, выключила телевизор и включила радиоприемник.
«Чего опять не так, Загубина?!» – недовольно спросил знакомый баритон.
— Михсергеич, что же это у вас там, словно в нашем депо! У нас тоже сначала двое в Горсовет выдвигались, потому что сверху велели, а потом Шишкин перед всенародным голосованием троллейбусников свою кандидатуру снял, и никто даже воздержавшихся не стал подсчитывать – объявили Алию Азгаровну единогласной! – укоризненно крутила ручку настройки радиоволн Антонина.
«И что, Азгаровна не справляется, что ли?» – устало буркнул свежий президент СССР.
— Справляется, даже очень, – вздохнула Антонина, – на работе ее теперь вообще не видим, один Шишкин трудовым пролетариатом занимается…
«Вот, Загубина! – Антонина догадалась, что Горбачев поднял вверх указательный палец, а возможно, даже серебряную ложечку. – В нашем деле главное, чтобы плечо верного Шишкина рядом было, я вот тоже планирую перевести Янаева Геннадия Ивановича из всесоюзного никому не нужного профсоюза в свои вицепрезиденты!»

* * *

Штаб Ельцина, определившись со стратегией, продумывал тактику на ближайшие поездки по регионам:
— Надо изобрести такую фразу, которую все запомнят, но чтобы она ни к чему не обязывала!
Ельцин подцепил вилкой небольшой, но крепкий боровичок, попытался его проглотить, но поперхнулся и закашлялся. Соратники участливо заколотили маленькими ладошками по могучему загривку своего лидера.
— Погодите вы! – сбросил с плеч липкие ладошки лидер, – записывайте: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить!»
— Гениально! – тут же записали соратники.
— Может, еще пообещать лечь поперек рельсов?! – разошелся Ельцин.
— Рано, Борис Николаевич! – покачали головами соратники.

4 АПРЕЛЯ

— Доколе нам под Москвой ходить?! – в полный голос возмущались в курилках Дома Госсобрания активные башкирские депутаты Верховного Совета Башкирской АССР, – своего надо выбирать, без всяких там консультаций!
— И кого? – спрашивали неопределившиеся депутаты, пытаясь тут же спрятаться в кабинках.
— У татар – Миргазямов председателем Совмина, у русских – Горбунов первым секретарем обкома, – кричали вслед неопределившимся башкирские активисты, – значит, председателем Верховного Совета должен быть башкир, а лучше директора нефтеперерабатывающего завода имени XXII партсъезда не найти!
— Это почему же не найти?! – демонстративно включали шумный сушитель рук принципиальные противники из старой обкомовской гвардии.
— А потому что он ввел комплекс каталитического крекинга, освоил производство малосернистого игольчатого кокса и осуществил выпуск неэтилированного бензина, – парировали башкирские активисты, – тридцать пять авторских свидетельств на изобретения имеет!
Старые обкомовцы доставали из карманов белые платочки, протирали оставшуюся влагу между пальцев и молча выходили из помещения.
Через час сессия Верховного Совета выбрала председателем Муртазу Губайдулловича Рахимова.

* * *

— И кто у нас, Рустем Эльбрусович, в Башкирии тепереча главный? – спросил Идрисов Кайбышева.
— Время покажет, Масгут Мударисович, – задумчиво произнес Кайбышев, – меня другое беспокоит…
— Прибалты, пригретые в годы вой ны Иосифом Виссарионовичем, а теперь рвущие кровные узы Союза Советских Социалистических Республик? – догадался Идрисов.
— Да нет… – еще более задумчиво произнес Кайбышев, – Верка-буфетчица говорила, что Васька Загогуйла шибко самостоятельный стал, на последней стрелке с затонскими цеховиками базар вел исключительно от своего имени и не совсем то, что ему поручено было. Цеховики потом Верке в ее затонской пивной за кружкой «Жигулевского» весь разговор слили.
— Думаете, Рустем Эльбрусович, Васька тоже задумал суверенитет объявить?! – поднял кустистые брови Идрисов.
— Не исключено, Масгут Мударисович… – Кайбышев посмотрел поверх «полубокса» Идрисова на Соню Иванову, с ужасом тыкающую указательным пальчиком по клавише пробела только что купленного для нужд кооператива «Софи» компьютера IBM XT.
— Ты нежнее с ним, больших денег стоит, – подошла к Соне Ольга Львовна, нажала клавишу эскейп и предложила коллегам: – Может, Ваське секвестр объявим?
— Прекратим поставку газа, нефти, угля? – понял Идрисов.
— Сепаратистов лучше всего прессовать танками! – не согласился с Ольгой Львовной капитан Лампасов и выровнял козырек фуражки строго по переносице.
— Ой! – вскрикнула Соня Иванова, – я ничего не делала, а он, она, оно написало:
«пресс эни кей»! Где теперь этот « какой- нибудь ключ» искать, чтобы его вдавить?!
— Да вот же он! – повернула торчащий из системного блока маленький ключик Ольга Львовна.
Компьютер не отреагировал.
— Не тот… – озадачились члены кооператива «Софи».
— Хватит! – выдернул штепсельную вилку из розетки Лампасов.
— Что ж ты наделал, капитан! – вскрикнул Кайбышев. – Теперь опять официанта Славика вызывать из гриль-бара, он один знает, как правильно этот компьютер включать!
— Да, капитан, никогда ты не станешь майором!.. – поддержала директора Ольга Львовна.
— Но-но! – вскинул голову Лампасов. – Я сам за Славиком съезжу!

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Внеземной разум в черной дыре
24 АПРЕЛЯ

— Вызывали, Юзефас Адомайтисович? – завгар Кильмаматов испуганно просунул голову в дверь начальника трамвайного депо № 1 Шарунуса.
— Заходи, Кильмаматов, – Шарунас вставил в прикрученную к столу точилку карандаш и остервенело закрутил ручкой, очиняя грифиль до игольного состояния.
Знак был верный. «Уже донесли!» – понял Кильмаматов и начал торопливо оправдываться:
— Юзефас Адомайтисович, я эту Люську Кренделькову сто раз предупреждал!..
— Да хоть сто пятьдесят, Кильмаматов! – взревел Шарунас. – Все! Лопнуло мое прибалтийское терпение, либо оба сразу пишите по собственному, либо по очереди!
Кильмаматов побледнел, на столе Шарунаса зазвонил многофункциональный телефон.
— Растуды тебя туды! – сказал телефон по громкой связи.
Шарунас судорожно затыкал пальцами в кнопки и переключил аппарат на интимную конфиденциальность. Начальник троллейбусного депо № 2 Калмыков продолжил:
— Ты чего, диверсант, нас всех подставляешь!
— Не до твоих подколов, Алексей Кузьмич! – вздохнул Шарунас. – У меня тут Люська Кренделькова стрелку забыла перевести на Госцирке и повезла пассажиров вместо девятого маршрута по Зорге четвертым маршрутом по проспекту Октября!
— Туды-растуды и якорь еще туды! – возмутился Калмыков. – Какая Люська в госцирке?! Тебе Сиразетдинов не звонил, что ли?! Люська, е-мое, в цирке!
— Казыханова сняли?! – вдруг осознал сложность момента Шарунас.
Кильмаматов заботливо налил стакан воды, начальник трамвайного депо его тут же залпом выпил.
— Кто его снимет?! Это ж Казыханов! Его пока на Тимашевское кладбище не свезут, будет управлять мною и тобою! – хохотнул Калмыков и добавил: – Профукал ты, дурачина, «Почетного работника горэлектротранспорта»! Вместе с синим нагрудным знаком и красной книжечкой к нему! Его к девятому маю хотели всем начальникам уфимских трамваев и троллейбусов вручить, теперь один нагрудный знак сэкономят!
28 Проза — Как! – задрожал голос Шарунаса. – Я же давно о нем мечтал! Он мне во время каждого доклада Казыханова снился! Неужто все?! Неужто ушел трамвай?!
Кильмаматов налил второй стакан воды, начальник трамвайного депо его тоже выпил залпом.
— Трамвай ушел, вся надежда на троллейбус! Попробуй Шишкину в первое троллейбусное позвонить, – посоветовал Калмыков, – зря, что ли, мы его на зимнюю рыбалку в прошлом году брали?
— Ой, Кузьмич, да чем этот Шишкин поможет! – скривился Шарунас и кивнул Кильмаматову, чтобы наливал третий стакан, – а про рыбалку лучше бы не вспоминал, такой день был, такой клев намечался, а этот идиот взял и в полынью провалился со всем провиантом!
— Ну, Адамыч, ты прямо как трамвайный рельс, не гибкий совсем! – опять хохотнул Калмыков. – Твоя задача, чтобы он тебя, как бы невзначай, вывел на свою начальницу депутатшу нашего горсовета Алию Азгаровну!
— Так у нее же короткое замыкание не поймешь в какой из двадцати восьми дней!.. – трухнул Шарунас.
— Ищи подход, Адамыч, и главное, не перечь, туды ее растуды! – посоветовал Калмыков и тут же торопливо закончил разговор: – Все, отбой, ко мне школьников на экскурсию привели. Здравствуйте, дорогие дети! Здравствуйте, наши будущие водители, будущие кондукторы, будущие ремонтники замечательных советских троллейбусов!
Алия Азгаровна была по государственному деловой, четкой и ясной.
— Автобиографию, характеристику, выписку из протокола собрания коллектива и справку об отсутствии судимости привезешь ко мне завтра перед заседанием горсовета в девять ноль-ноль!
— Так, когда я… – залепетал Шарунас.
— Не обсуждается! – отрезала Алия Азгаровна.
Кильмаматов протянул начальнику четвертый стакан воды, Шарунас обессиленно его отодвинул.
— Это еще не все! – продолжила Алия Азгаровна. – Пришла разнарядка: на одного почетного работника мужского пола изыскать двух работниц женского пола, чтобы вручить им грамоты минтранса, одну – замужней комсомолке с ребенком, вторую – незамужней диссидентке без ребенка.
— Э-э… – обомлел Шарунас.
— Не обсуждается! – прервала возможное возражение Алия Азгаровна. – К тому же, Шарунас, я всю работу за тебя уже сделала! Замужняя комсомолка с ребенком – мой водитель троллейбуса Тонька Загубина, диссидентка без ребенка – ее подруга, твоя вагоновожатая трамвая Люська Кренделькова!
— Только через мой… – начал было Шарунас.
— Чего?! Мужской шовинизм?! Антиперестроечная колонна?! – взвизгнула начальник троллейбусного депо на начальника трамвайного депо.
— Не обсуждается… – тут же сдался Шарунас.
— Н-да… – Шарунас налил стакан воды и протянул Кильмаматову, – что-то мы с тобой все о работе и о работе! А чего, к примеру, в мире делается?
— Да как обычно, – сделал глоток Кильмаматов, – чехи со словаками Чехословакию на две страны раздирают, а немцы, наоборот, ГДР с ФРГ объединяют, в аккурат к 9 маю общую валюту введут.
— Давно телевизор не смотрел: с утра на оперативку, потом в депо, тут ты с Крендельковой, после заседание у Казыханова, потом разъяснение каждого пункта у Сиразетдинова, а тут оказывается тектонические движения кругом, «Саюдис» вон на историческую родину зовет… – отчего-то загрустил Шарунас, но тут же попытался взбодриться: – Дома все нормально? Дети здоровы, в школу ходят?
— Да как обычно, – сделал еще глоток воды Кильмаматов, – дома стирка, борщ, рабыня Изаура, дети чихают, но в школу ходят, тройки, четверки с минусом…
— А моя Лаймочка от рук отбилась, – опять нахмурился Шарунас, – дружит с каким-то Квакиным, курит втихаря, мне кажется, от нее даже пивом попахивает, – Шарунас опять полыхнул: – Я сам уже два месяца пива не пил! Свежее, с белой шапкой, под вяленого двухкилограммового леща, собственными руками пойманного… Эх!
Шарунас вынул карандаш из точилки и поставил его в специальный оранжевый пластмассовый стаканчик. Кильмаматов допил воду и отчего-то вспомнил:
— Наc раньше пороли!
— А толку? – возразил Шарунас и достал пачку бумаги. – Давай выписку из протокола общего собрания сочинять.

* * *

Техники компании «Перкин-Элмер» мистер Смит и мистер Джонсон насвистывали «Серенаду солнечной долины» – им было отчего находиться в отличном расположении духа. Американский космический корабль «Дискавери» наконец-то вывел на земную орбиту автоматическую обсерваторию «Хаббл». При сборке зеркала для телескопа «Хаббл» Смиту пришлось понервничать, его лазерный штангенциркуль оказался неоткалиброванным, и в итоге между огромной линзой и поддерживающей ее конструкцией образовался зазор. Но Смит не сильно переживал, потому что знал – у его приятеля Джонсона есть заветный ящичек, набитый всевозможными болтиками, гайками и шайбочками! Они порылись в ящичке, подобрали подходящую по размеру шайбу, Смит вздохнул с облегчением и вставил ее в зазор, исказив коническую константу зеркала на сущий пустяк: с 1,00229 до 1,0139. Ни в НАСА, ни в Европейском космическом агентстве об этом еще не знали, а потому продолжали ликовать, не подозревая, что на исправление «шайбочки» техника компании «Перкин- Элмер» Смита понадобится еще несколько лет и не один миллиард долларов.

11 МАЯ

— Все готовы? – строго спросил поэт Выдов молодежное крыло литкружка при газете «Ленинец».
Молодежное крыло помялось, но головами кивнуло.
Выдов разлил остатки перцовки и повторил план действия:
— Проникаем в библиотеку имени Надежды Константиновны Крупской, берем в читальном зале двенадцатый номер «Трезвости и культуры» за 1988 год и первые три номера за 1989 год и…
— Зачем?! – втиснулся в молодежное крыло поэт Айдамолодцов.
Выдов проигнорировал Айдамолодцова:
— …аккуратно выдираем листы с поэмой Венечки Ерофеева «МоскваПетушки» и…
— Торжественный акт вандализма в память о скончавшемся сегодня Венедикте Васильевиче, – пояснили Айдамолодцову члены литкружка при «Ленинце».
— Как же потом посетители библиотеки познают творчество Ерофеева? – резонно спросил Айдамолодцов. – Лучше скиньтесь и купите в «Знании» на Ленина поэму отдельным изданием. Всего четыре руб ля двенадцать копеек по цене водки «Экстры», как завещал покойный.
Айдамолодцов достал из-за пазухи тоненькую книжку в мягком переплете и демонстративно пролистал. Молодежное крыло зашепталось, полезло в бренчащие мелочью карманы и вдруг стаей воробьев вспорхнуло и исчезло в вечерних огнях улицы Ленина.
Выдов сжал мозолистые пальцы в кулак и замахнулся на Айдамолодцова во весь пролетарский размах водителя троллейбуса, но Айдамолодцов тоже исчез в сумерках.
Выдов купил бутылку яблочного вина «Солнцедар», доехал на трамвае до вокзала. «Представляешь, – жаловалась потом Люся Антонине, – прошел мимо моей кабинки и сделал вид, что не узнает! Встречай после этого в их компании 23 февраля!»
На вокзале Выдов сел в электричку Уфа – Тавтиманово, чтобы вылезти на станции Черниковская, но выпил в тамбуре весь «Солнцедар», после чего очнулся в Иглино в грядке редиски, только что посаженной Валентиной Петровной Загубиной.

17 МАЯ

Не успел Костя Мазаев начать лекцию о внеземном разуме, таящемся в черной дыре Млечного Пути, как в маленькую комнатку, выделенную Дворцом культуры химиков районному обществу «Знание», ворвалась Матильда Крамарова и потребовала выпустить на свободу всех узников совести.
— Разве они не на свободе давным- давно? – удивился Костя.
— Нет, господин хороший, живущий в скорлупе своих летающих тарелок! – сверкнула очками на носу-пипочке Матильда. – Их насильно лечат в психиатрических больницах от однополой любви! Между тем, сегодня Всемирная организация здравоохранения во всеуслышание заявила об исключении гомосексуальности из списка заболеваний!
Полтора десятка пенсионеров, сидящих в зале, нервно заерзали и зашептались. Приведенный матерью поднабраться перед экзаменами уму-разуму – «Вы уж с ним, Константин Андреевич, построже!» – восьмиклассник Рома открыл от изумления рот.
— Но мы не психбольница… – робко возразил Мазаев.
— Ха-ха! Очень смешно, мистер остроумие! – Мотя Крамарова смерила Мазаева презрительным взглядом, – вам и вашим слушателям предлагается подписать петицию толерантности, если вы, конечно, прогрессивная общественность!
Слушатели задвигали стульями, тяжело встали со своих мест и загудели:
— Конечно, мы – прогрессивная общественность! Давайте свою бумагу! Подпишем, чтобы Горбачев прочитал и понял, не только в Москве живут люди с пытливым умом, горячим сердцем и высшем образованием!
Матильда положила на стол воззвание и потребовала все подписи расшифровывать, указывать место работы и адрес проживания с телефоном. Половина желающих тут же вернулась на свои места.
«Отменить позорящую человека, поднявшего одну ногу в двадцать первый век, 121-ю статью уголовного кодекса…» – читала оставшаяся половина прогрессивной общественности и поднимала над бумагой шариковую ручку. «Разрешить парады всех угнетенных инакомыслящих и инакочувствующих…» – шариковая ручка задумчиво повисала в воздухе. «…и не только гетеросексуальные браки…» – шариковая ручка откладывалась в сторону, прогрессивная общественность мрачно шла к выходу. В итоге петицию подписал только ученик восьмого класса Рома Жуков.
— Рома! – с ужасом попытался остановить его Мазаев. – Что я твоей маме скажу?! Она же меня затерроризирует на работе!
— Молодой человек право имеет! – тут же спрятала петицию на своей груди Крамарова и застегнулась на все пуговички.
— Право имею! – вскинул голову Рома и с торжественным вызовом оглядел окружающих.
— А против гендерного насилия на рабочем месте мы напишем дополнительную петицию! – одобряюще усмехнулась Матильда Крамарова Константину Мазаеву.

* * *

— Мотя?! – переспрашивала Костю Антонина. – Так она же в нашем классе самая пугливая была! Писала Александре Павловне докладную записку о мальчишках, курящих на перемене за общественным туалетом, потом от страха, что записку перехватят, и ее после школы поколотят, рвала докладную на мелкие кусочки и проглатывала!
Разъяснил все встретившийся с Антониной у мусоропровода на лестничной площадке Лева Сидоров. Оказывается, это дядя Гриша посоветовал Моте Крамаровой начать правозащитную деятельность, чтобы в случае удачного выезда из СССР иметь диссидентские преференции для вида на жительство – «Уверяю вас, Матильдочка! Почти в любой европейской стране раскроют объятья, а может быть, даже и в самих Соединенных Штатах!».
Вечером президент Советского Союза удивленно спросил Антонину: «Что это за гей такой еще неполовозрелый, а уже толерантный у вас в Черниковке образовался? Радио Свободы в каждом новостном блоке рассказывает! Ты предупреди через своего Костика эту мамашу Жукову, что, если ей по телефону американцы будут звонить домой, пусть говорит на ломаном русском, что она по-иностранному ни бельмеса не понимает!»
— Она, Михсергеич, и так не понимает, после нашей школы даже на матерном с ошибками в подъездах пишут! Да и звонить ей никто не будет, у нас на все Цыганские дворы под Курочкиной горой телефон только у ветерана труда и участника Великой Отечественной – тети Раи, – успокоила президента Антонина.
«Это хорошо!» – свистнул президент на коротких волнах ВЭФа.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Свободная от Страны Советов Россия
29 МАЯ

Президент СССР спустился с балкона к трибуне и стал в пух и прах разносить кандидата в Председатели Верховного Совета РСФСР Ельцина. Горбачев сверкал очками и громил кандидата, громил и сверкал. А потом протянул руку к стакану в подстаканнике, сбросил с него нервным движением нежно- белую салфетку, одним махом отхлебнул половину и гневно сверкнул очками в Воротникова, сидящего в президиуме: «Виталий Иванович, чего чай такой холодный?!» Бывший председатель Верховного Совета втянул голову в плечи: «Виноват, остыл, накажем…», повернулся в сторону старшего референта и сверкнул в него очками. Старший референт побледнел и сверкнул очками в сторону младшего референта. Младший референт покрылся красными пятнами и сверкнул очками в каждую пуговку на белой блузке, в облегающую бедра черную юбку, в чулки телесного цвета, в лакированные лодочки на шпильках: «Жанна, я же предупреждал! Менять стакан с чаем каждые семь с половиной минут!» Жанна повела себя неожиданно, она не стала заламывать руки, шмыгать носом, заикаться, посмотрела в упор младшему референту в его сверкающие очки и усмехнулась: «Увольняй! Я к Ельцину пойду! У вас чай с лимоном, а у него виски с колой!» Задумался младший референт и без обычного подобострастия кивнул старшему референту, мол, будет вам кипяточек!
— Вот ответь мне, Загубина, у мамы своей спроси, у друга ее сожителя Ильдуса поинтересуйся, – продолжал метать молнии Горбачев, – как советский народ сможет справиться с труднейшей задачей придания социализму второго дыхания на путях демократизации?!
— Ох, не знаю, Михсергеич! И мама не знает, у нее рассада помидоров на подоконнике вянет, – поспешно отвечала Антонина, – народу и с первым дыханием тяжело, а второе сдюжит ли?! Вон Ильдус еще только на крыльцо поднялся, а весь дом уже соляркой провонял, Радик уже кашлянул несколько раз!
— Кхе-кхе! – подтвердил Радик.
— Если Россия пойдет в направлении, указанным товарищем Ельциным, то не сдюжит никак! – заверил Горбачев.
— Узнать бы, для чего они против нашего Бори сначала выпустили краснодарского секретаря Полозкова, а когда с первого раза не получилось, то бывшего чеченского секретаря Власова? – кивнул на телевизор вставший в дверях зала Ильдус.
— А потому, – ответил вместо Антонины президент СССР, – что мы с Яковлевым так решили! Собрали в Кремле четыреста преданных коммунистов и объяснили, что стратегия момента требует замены! Полозков – консерватор, и есть подозрение, что в перестройку верит без огонька, а Власов хоть и милиционер в душе, но нужный стране ОМОН придумал!
Преданные и непреданные депутаты проголосовали. За Ельцина отдали 535 голоса, за Власова – 467.
— За это ж и выпить в самый раз! – воскликнул Ильдус и тут же позвал Валентину Петровну: – Валь! Надергай редиски, так закусить хочется чем-нибудь свеженьким, весенним!
— Из чего я ее надергаю! – строго шагнула в зал Валентина Петровна, – твой друг Дениска, пока в грядке стихи свои орал, утрамбовал ее так, что теперь только заасфальтировать осталось!
— Выдов не может быть моим другом, он, как и Тонька, – троллейбусный шофер, а вовсе не тракторный! – замотал головой Ильдус и предложил альтернативу:
– Ну, огурцов тогда давай соленых, но чтобы с пупырышками и хрустящие!
— Кхе-кхе! Огурцов давай! – вдруг поддержал Ильдуса оторвавшийся от разбросанных по полу оловянных солдатиков Радик.

12 ИЮНЯ

Люся ревела на кухне Антонины.
«Чего она ревет?» – спросил главнокомандующий.
— Ну как не реветь, Михсергеич, – вздохнула Антонина, – обстановка в стране развитого социализма очень к горючим слезам располагает.
«Пусть не переживает, – успокоил глава государства, – мы эту Ельцинскую декларацию о суверенитете РСФСР всерьез не воспринимаем. Удумал: приоритет законов России над законами СССР! Да его Ленин за такие загогулины в свердловском подвале бы расстрелял!»
— Да она не об этом, ей Ашот сказал, что раз Советская Армия в Ереване в армянских ополченцев стреляет на поражение, то он больше в Россию не приедет! – возразила Антонина.
«Объявил 12 июня государственным праздником Российской Федерации! – продолжал возмущаться президент СССР, – каков шельмец! Да кто ему такое право давал!»
— Да выключи ты этот телевизор! – всхлипнула Люся, – Ашот еще не уехал, это, когда он уедет на родину, вот тогда уже не вернется!
Антонина выключила телевизор.
— Может, еще останется? – Антонина сочувственно подложила Люсе на тарелку еще один кусок пирога с зеленым луком и яйцами. – У него же родственники тут женские сапоги стали производить в больших количествах?
— Может, и останется… – затолкала пирог в широко открытый рот Люся, – тогда бросит, потому что говорит, я толстеть стала. Ну с чего мне толстеть-то!
А он: ты корова!
— Так Ашот сам не худенький! – обиделась за подругу Антонина.
— Ты что! – раскрыла в ужасе глаза Люся, – ему даже намекать на это нельзя!
Весь мозг вынесет!
— Еще кусочек? – кивнула на пирог Антонина.
— Нет, хватит, – расслабила пояс Люся, – с собой возьму, Ашота угощу. Как у твоей мамы тесто такое пышное получается? Дай рецепт!
— Сто раз уже брала! С тестом главное не торопиться, оно деликатности требует, а ты суетишься все время! – Антонина завернула Люсе остатки пирога в газету.
— Ой! – всплеснула руками Люся, увидев в газете программу передач. – Ты чего телевизор выключила?! Сейчас Чумак начнет воду в банках заряжать!
Алан Чумак молча взмахнул руками и жестом пригласил Люсю с Антониной поставить перед телевизором трехлитровые банки с водопроводной водой.
— Люська! – в ужасе зашептала Антонина. – Я же все банки маме в Иглино отвезла под соленья и варенья!
— Разворачивай пироги! Чумак газеты тоже заряжает лечебной энергией!
И тащи крема всякие! – затормошила подругу Люся. – Чумак все, что хочешь, может энергией зарядить!
— А зубную пасту?! – забежала и тут же обратно выскочила из ванной Антонина.
Алан Чумак кивнул головой: «И зубную пасту тоже», после чего сделал дирижерский пас ладошками. Штепсельная розетка в стене привычно заискрила.
— О! – показала Люся на розетку толстеньким пальчиком с длинным красным ногтем.
— Вот, значит, она отчего! – дошло до Антонины. – Надо сказать Костику, чтобы не чинил – бесполезно!
«Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, – прошептал Кашпировский махнувшему с экрана нежной ладошкой Чумаку, – чтоб тебя энурез измучил! И откуда ты только взялся, немтырь очкастый!»

* * *

Поехал Ельцин по стране. В Казань приехал.
— Ну что, опробуем домашнюю заготовку? – спросил Ельцин соратников.
— Как договорились, Борис Николаевич, в конце речи рубаните так, чтобы в Кремле со стульев попадали! – поддержали сподвижники.
— А берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить! – рубанул председатель Верховного Совета РСФСР.
Национальная элита Татарстана обомлела.
«Большому куску рот радуется!» – возликовали Адыгея, Калмыкия, Карачаево-Черкесия и тут же объявили о праве своей нации на далеко вытекающее самоопределение.
Дальше поехал Ельцин. В Уфу приехал.
— Сколько сможете проглотить, столько и берите! – рубанул председатель Верховного Совета РСФСР.
Национальная элита Башкортостана потеряла дар речи.
«Вот он локоток, наконец-то!» – обрадовались Горный Алтай, Ямало-Ненецкий автономный округ, Чукотка и основательно, с перерывами на обед заговорили о своей ни от кого не зависимой государственности.
Одна лишь Еврейская автономная область не стала выделяться из Хабаровского края, потому как не доехал Ельцин до Биробиджана. Запротивились еврейские сибиряки, не пошли на поводу своей национальной элиты. Стояли московские и зарубежные эмиссары, смотрели через реку Амур на бурно строящиеся деревообрабатывающие комбинаты Китая и грустили.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Митоз – непрямое деление клеток, амитоз – прямое
12 ИЮЛЯ

Стас Загогуйло кивнул на Лешку Квакина:
— Возьмем мальца на стрелку с твоим Кайбышевым?
Васька Загогуйло поморщился:
— Воробей еще!
Лешка Квакин насупился, потом нахохлился, потом взъерошился и шмыгнул носом.
— Ладно, шкет, втискивайся к пацанам на заднее сиденье, – смилостивился Васька.
Лешка ужом влез в щель между квадратными торсами пацанов, Васька сел на переднее пассажирское кресло праворульной Мазды, Стас завел двигатель и с эффектной пробуксовкой рванул вперед.
— Туды тебя растуды! – ругнулся Васька, – не успели мне пацаны Жоржика новую точилу из Владивостока пригнать, а ты уже муфту сцепления жжешь, резину Бриджстоун об асфальт крошишь!
— Не дрейфь, братуха! – добавил газку Стас, – скоро отдадим наши праворульные точилы бойцам!
Бойцы на заднем сиденье довольно крякнули.
— А сами, – продолжил Стас, – на мерсах рассекать будем!
Бойцы на заднем сиденье недовольно засопели.
— А вообще, я о «Ламборджини- Дьяболо» мечтаю! – вдавил в пол педаль газа Стас.
Бойцы на заднем сиденье задумчиво нахмурились.

* * *

— Опять заседают! – взмахнула руками Валентина Петровна, – смородина осыпается, малину лесной клоп жрет, из крыжовника еще ни одной банки варенья не сварено, а они заседают!
«Товарищ Загубина- старшая! Судьбоносный момент требует на время забыть о сельском хозяйстве, металлургическом производстве и даже о добыче полезных ископаемых!» – остановил Валентину Петровну кандидат в Генеральные секретари ЦК КПСС.
— Мама! – Антонина взволновано прижала левую руку к груди, а правой вытерла нос Радику. – Это же двадцать восьмой съезд партии! Против Михсергеича вороги опять казуистику задумали! Какой-то Теймураз из Кузбасса на его место претендует!

* * *

Ваську на даче уже ждали. Рустик Кайбышев мрачно жевал жвачку, Лампасов стоял как вкопанный, Ольга Львовна наблюдала за всем происходящим через заднее стекло автомобиля Лампасова, Верка-буфетчица – через лобовое стекло собственного автомобиля. Сонька тревожилась за топтавшегося на месте Сашку Антонова в увитой декоративным виноградом беседке.
— Ну че?! – вылез из «Мазды» Васька.
— Ниче! – Выплюнул жвачку Кайбышев.
— А чего?! – Стас тоже вылез из автомобиля.
— А ничего! – Сунул руки в карманы джинсов Сашка Антонов.
— Ы! – Высунули в окна задних дверок круглые лысые головы пацаны.
— Отставить! – Грозно выпучил глаза Лампасов.
— Перо в бок и мясо в речку! – Выскользнувший из машины Лешка Квакин нагло ощерился на Лампасова.
— Ах ты шпаненок! – Открыла дверцу и поставила грузную ногу в туфле на мощном каблуке Ольга Львовна. – Я тебе устрою профсоюзную путевку в пионерлагерь «Козленок»!
— Эй, доходяги! – Нажала на клаксон Верка-буфетчица. – Пива со стиральным порошком обпились, детский труд эксплуатируете?!
— Мальчик, – вышла из беседки Соня, – попроси в своей школьной библиотеке или детской по месту жительства «Мойдодыр» Чуковского, «Что такое хорошо и что такое плохо» Маяковского и обязательно «Как закалялась сталь» Островского!
— Гляди, Стас, как воспитательницы на нашего шкета накинулись! – поразился Васька.
— Это у них рефлекс такой, помнишь, Гриша-астроном в кабаке «Сакмар» рассказывал, – пояснил Стас.
— Дядя Левки, соседа Тоньки Загубиной? – вспомнил Васька.
— Он самый, – кивнул Стас. – Говорил, что это у них безусловный рефлекс, его академик Павлов на собаках доказал.
— На суках? – уточнил Васька.
— Ну не на кобелях же! – сплюнул Стас неожиданно выделившуюся обильную слюну.

* * *

Генерального секретаря впервые в истории КПСС избирали тайным голосованием. Из четырех тысяч шестисот восьмидесяти трех депутатов против Горбачева проголосовали в общей сложности тысяча сто шестнадцать человек.
«Чего так много?» – возмутился президент СССР. «Ну! – Пожал плечами друг Яковлев. – Демократическое волеизъявление, наверное…».
Пятьсот одиннадцать делегатов проголосовали за председателя забастовочного комитета Кузбаса Теймураза Авалиани.
«Ну я устрою им Кузькину мать!» – пообещал вечером Раисе Максимовне Михаил Сергеевич. «Устрой, Миша», – согласно звякнула золотой ложечкой в почти прозрачной чашке саксонского фарфора Раиса Максимовна. «Полностью обновлю Политбюро, никого из старых не оставлю!» – президент СССР взял серебряными щипчиками белоснежный кубик сахара и осторожно опустил в чашечку, почти до краев наполненную черным кофе.

* * *

Константин Мазаев привез в Иглино большую хозяйственную сумку с консервами морской капусты, расфасованным в полиэтиленовые мешки сахарным песком, брикетами мыла, позвякивающими бутылками водки.
— Это что, в вашем избиркоме спецпаек выдают? – заглянул в сумку Ильдус.
— Не наговаривайте зазря, дядя Ильдус, Костик не в избиркоме, а в статистике работает! – Антонина выложила продукты на стол. – Это он талоны отоварил, у вас точно такие же! У всей страны точно такие же! Михсергеич обо всех одинаково заботится!
— У нас, Валь, такие же?! – отчего-то удивился Ильдус, вытащил из сумки бутылку водки, взболтал и стал завороженно следить за поднимающимися со дна пузырьками.
Валентина Петровна выдернула бутылку из рук Ильдуса и сунула Костику.
— Я к чему, Валь, – Ильдус постучал ногтем указательного пальца по бутылке в руках Костика, – сравнить бы между собой иглинские талоны и уфимские? Вдруг сельскую местность, как всегда, обделяют! Может, у наших талонов градус не тот или того хуже – недолив!
— Ничего другого в твою башку не пришло?! – замахнулась на сожителя кулаком Валентина Петровна, а потом покачала головой: – Даже нормальный повод предложить не можешь для дегустации!

* * *

— Предлагаю, – предложил Ельцин, – переименовать Коммунистическую партию Советского Союза в партию демократического централизма и разрешить в ней свободу фракций!

* * *

— Ну а ты чего мне взамен предложишь?! – криво усмехнулся Васька.
— Колхозный рынок не отдам, – не очень уверенно заявил Кайбышев.

* * *

— Это что за централизм такой демократический?! – испугалась Валентина Петровна.
— Ну это этот… – начал объяснять Ильдус, но перевел недоуменный взгляд на Антонину: – А?
— Михсергеич, народ вопрос задает: а?! – обратилась Антонина за разъяснением к главнокомандующему.
— Ну это как бы пирамида такая, какую в Египте инопланетяне построили, чтобы знать, куда приземляться, если что, – загородил телевизор Костик, – снизу народ, который избирает себе на плечи вышестоящих начальников, начальники – на свои плечи стоящих, а на самом верху, в центре то есть, самый большой начальник, который у всех на шее сидит и всеми управляет!
— И зачем тогда наше старое шило, на это новое мыло менять?! – удивилась сути перемен Валентина Петровна.
— Ну, Валя! – дошло до Ильдуса. – Это же проще, чем эта!..
— Пареная репа? – подсказала Валентина Петровна.
— Еще проще! – возразил Ильдус. – Проще карданной передачи трактора «Беларусь», был ихний коммунистический Горбачев, а станет нашенский центровой Ельцин!
— Ой! – Махнула белым полотенчиком Валентина Петровна. – Сравнивайте свою водку! Все равно без нее не разобраться!

* * *

— Хорошо, – сдался Кайбышев, – забирай свой Колхозный рынок! Но!..
— Чего «но»?! – Васька обнажил зубы в коронках из желтого металла. – Ты разве не понял?! Выхожу я из вашей богадельни! Свое дело с пацанами мутим!
— Рустем Эльбрусович, Рустем Эльбрусович! – выбежал из внутреннего дворика с недожаренным шашлыком на шампуре официант Славик.
Бритоголовые квадратные пацаны шагнули от Мазды поближе к Ваське Загогуйле.
— Только что, Рустем Эльбрусович, передали, – спрятал за спину шампур Славик, – Борис Николаевич вышел из Коммунистической партии!
— Совсем? – спросил Ваську Кайбышев.
— Навсегда! – ответил Васька.

* * *

«Может быть, не надо было параграф номер двадцать два в устав партии вводить? Может, зря мы Яковлева послушали? Как считаешь, Рая?» – спросил вечером жену Генеральный секретарь КПСС.
«Надо двигаться вперед, Миша, – возразила Раиса Максимовна, – весь мир на нас смотрит!»
«Не начнут они сейчас в своих автономиях собственные уставы шлепать, не перестанут ли к нашим указаниям прислушиваться?» – продолжал беспокоиться глава государства.
«Не посмеют, Миша! Ты ведь не только Генеральный секретарь, но и кандидат в лауреаты Нобелевской премии!» – гордо поправила перед большим зеркалом в полный рост безупречную прическу Раиса Максимовна.

* * *

— За центральный демократизм! – поднял рюмку Ильдус, – семимильными шагами идущий на смену развитого социализма!
— За мудро правящий человечеством инопланетный разум! – согласно кивнул Костя Мазаев и тоже поднял рюмку, – за Альфу нашу Центавру!

* * *

Ольга Львовна к шашлыку даже не притронулась, она отхлебывала маленькими глотками сухое вино из бокала и продумывала, как вывести свою долю из кооператива «Софи» так, чтобы Кайбышев это понял в самый последний момент, когда предпринять было бы уже ничего нельзя.
— С ними только так, Рустем Эльбрусович! По-другому с этими васьками, с этими загогуйлами никак! – ласково улыбнулась Ольга Львовна, поставила недопитый бокал на стол и повернулась к Лампасову: – Товарищ капитан, вы меня до перекрестка Цурюпы с Пушкиным подбросите?
Верка взяла третий шампур, впилась крепкими зубами в нежный, сочный кусок мяса и окончательно решила, что оказавшийся слабым в коленках Кайбышев ей совсем не нужен.
— Славик! – полезла зубочисткой в рот Веерка. – И когда ты, наконец, научишься шашлык жарить! Не шашлык у тебя, а подошва!
«А что, – продолжала размышлять Верка, – почти все пивные точки в Затоне под контролем, с местной братвой Васька свел, с РОВД – Лампасов, в райком Антонов ввел, всем, конечно, всегда самое свежее пиво, но затраты отбиваются стократно! Одним словом, эта громоздкая баржа «Софи» только тормозит ее катер на подводных крыльях!»
— Славик! – Верка бросила зубочистку в пепельницу. – Ты завтра вечером ко мне подъезжай часов в девять, в ресторан сходим, квалификацию твою повысим.

1 АВГУСТА

– Вулкан, Вулкан! Доложите обстановку!
Два Геннадия, Манаков и Стрекалов, стартовали с Байконура на космическом корабле «Союз ТМ-10» к орбитальной станции «Мир». Через три месяца Казахская ССР провозгласит о своей независимости, а через 130 суток, 20 часов, 35 минут и 51 секунду, прихватив на станции «Мир» первого в мире космонавта-журналиста японца Тоехиру Акияму, «Союз ТМ-10» приземлится около казахского городка Аркалык.
– Земля, Земля! Полет нормальный! Акияму только, Тоехиру, блин, опять тошнит!

* * *

Евгений Непроливайко натренированным репортерским движением выбросил вперед руку и схватил Идрисова за пуговицу на пиджаке:
– Вы-то мне и нужны, Масгут Мударисович!
– Что такое?! – испугался Идрисов, – мне некогда! Я к стоматологу записан!
Мне зуб мудрости надо вырвать, Лева Сидоров обещал не больно, но по договоренности!
– Погодите, Масгут Мударисович, мудрости лишаться, она нам еще пригодится! – Непроливайко крепко зажал пуговицу между пальцами.
– Да? – пощупал языком ноющий зуб Идрисов.
– Именно! – уверил Непроливайко, – про закон о средствах массовой информации читали?!
– Отмена цензуры и учреждение трудовыми коллективами не зависящих от государства и политических партий газет, журналов, теле- и радиопрограмм, агентств новостей?! – отбарабанил Идрисов.
– Я же говорил, с удалением мудрости надо повременить! – обрадовался Непроливайко.
– И?! – Идрисов попытался вытянуть пуговицу из крепких пальцев Непроливайки.
– Отвечаю на ваш бескомпромиссный вопрос! – горячо зашептал Непроливайко, – решили мы всем трудовым коллективом в моем лице приватизировать нашу «Трезвость – норму жизни!», чтобы правду народу доносить, рассказывать не только о вреде алкоголя, но и о ежедневной пользе стакана красного, не только разврат обличать, но и о культуре сексуальных отношений просвещать, не только про скучную космическую станцию «Мир» долдонить, но и про веселых зеленых человечков в летающих тарелках материалы выкладывать, не только наукой с ее дурацкой математикой народу мозги засорять, но и про всем понятную экстрасенсорику, эзотерику, хиромантию школьникам рассказывать!
– От меня-то чего?! – недоумевал Идрисов.
– Опыт! Мудрость, опять же! – горели глаза Непроливайки, – и так необходимые сейчас финансовые вливания! Инвестировать нужно сущий пустяк, а отдача будет ого-го!
– Ого-го?.. – задумался Идрисов. – Может быть, Кайбышеву предложить приумножить капитал?
– Почему нет?! – тут же согласился Непроливайко.
– Вперед! – рванулся к подошедшему троллейбусу Идрисов.
Пуговица с торчащими из нее нитками осталась в пальцах Непроливайки.
Антонина сказала в микрофон, что следующая остановка «50 лет СССР» и закрыла двери.
– Рустем Эльбрусович! – ворвался в кабинет Кайбышева Идрисов. – Вот!
– Чего «вот»? – мрачно процедил Кайбышев.
– Вот! – показал на Непроливайку Идрисов. – Бизнес-план! Как вы на последнем совещании требовали!
– Я сейчас все объясню, Рустем Эльбрусович! – взял слово Непроливайко. – Газетное дело сегодня – это Клондайк! В Уфе живет миллион жителей, газеты будем продавать по десять рублей за штуку, то есть за раз – десять миллионов!
Это означает, что на один вложенный рубль мы получим…
– Ольга Львовна сейф опустошила! Весь неоприходованный нал забрала, – Кайбышев налил в чайный стакан водки и протянул Идрисову.
– Мне же нельзя, Рустем Эльбрусович, – Идрисов передал стакан Непроливайке, – у меня же голоса, колокольчики, песнопения в голове начнутся!
Непроливайко выпил, сморщился и закусил сочным листком стоящей на подоконнике герани.
– Как же секьюрити вашей фирмы такое допустили?!
– Лампасов вместе с Ольгой Львовной свалил! – Кайбышев налил еще водки и опять протянул Идрисову.
Идрисов опять передал стакан Непроливайке и пощупал языком ноющий зуб мудрости.
Мазаев долго выбивал забитое ведро в мусоропровод на лестничной площадке.
– Я сегодня тоже намучился с четырьмя корнями! – пожаловался спустившийся из своей квартиры Лева Сидоров.
– Сто раз Тоньке говорил: не запихивай! – стукнул ведро о край мусоропровода Мазаев.
– Тяну! А щипцы срываются! – Лева бросил в мусоропровод аккуратный сверток с мусором. – Терпеть не могу эти зубы мудрости!
– А Тонька все запихивает и запихивает! – Мазаев посмотрел в ведро, вдруг что осталось.
– Кстати! – вспомнил Лева. – Идрисов говорил, что Непроливайко организует информационно-политический, литературно-художественный, научно-альтернативный холдинг и ему позарез нужны люди со свежими взглядами на природу окружающей нас загадочной действительности!
– Куда идти?! – тут же нажал кнопку лифта Мазаев.
– Ну не с мусорным же ведром, Константин, – остановил его Лева, – не в домашних тапочках! И с Тоней посоветуйся!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Гибель богов
15 АВГУСТА

В Нью-Йорке было душно. Сергей Донатович запил.
Над лесным озером висело марево. Виктор Робертович рыбачил третий час.
Не клевало.
Стояло полуденное пекло. Антонина повернула с проспекта Октября на 50 лет СССР. Графитовые токосъемники на штангах троллейбуса скользили по проводам как по маслу.
Нейманис вывел с хутора Дреймани корову, отвел ее подальше от дороги, вбил железный колышек в землю и привязал к нему длинную веревку. По пустой дороге проехал набитый людьми «Икарус». Корова проводила автобус долгим равнодушным взглядом.
Старший лейтенант Петерсон сидел за служебным столом и читал книгу про латышских стрелков. О стекло билась муха. «Дура, – в сотый раз подумал Петерсон, – форточка же открыта».
Водитель Фибикс подъехал к таллиннскому аэропорту и открыл двери своего «Икаруса», ленинградская тургруппа вывалилась из автобуса. «Шумная», – сказал сам себе Фибикс, закрыл двери и поехал назад в Талсы.

* * *

– У тебя молоко есть? – спросил Сергей Донатович у Али по телефону.
– Сережа, опять? – сразу догадалась Аля.
– Так есть? – повторил Сергей Донатович.
– Есть, – вздохнула Аля, – когда ждать?
– Скоро! – бросил трубку Сергей Донатович.
Виктор Робертович смотал удочки и бросил в багажник, подержал на ладони две плотвички – «чего не отпустил, пока живые были…» – и положил рядом с удочками.
– Промсвязь, – объявила остановку Антонина.
Нейманис подошел к речке Теитупе. «Хорошо бы запрудить эту речушку, – подумал Неймас, – и запустить в пруд мальков карпа, потом карпов вылавливать и продавать на рынке в Таллинне по…» Нейманис стал прикидывать, по какой цене хорошо бы продавать карпов, чтобы починить забор, отремонтировать крыльцо, поставить новую баню, купить новый «Москвич 2141», выстроить для него кирпичный гараж, к гаражу хозблок, надстроить второй этаж, да лучше вообще – новый дом…
Петерсон хлопнул книгой по оконному стеклу, тут же перевернул ее и посмотрел на обложку – латышский стрелок в серой шинели был строг, непроницаем, безупречен, большая черная муха висела на его революционном, беспощадном штыке.
Фибикс ехал по пустынной дороге, скоро хутор Дреймани, потом поворот, мостик, остановка «Криволинейная», хуторянин Нейманис обязательно помашет рукой, но он не ленинградский водитель, поэтому в ответ ему сигналить клаксоном не будет.

* * *

– Сережа, тебя же врачи предупреждали! – Аля открыла литровую бутылку молока и передала Сергею Донатовичу.
– Ладно! – Сергей Донатович отхлебнул.
– Доведешь ты себя! – Аля вытерла кухонным полотенцем с поверхности стола белый кружок.
– Ладно! – Сергей Донатович еще отхлебнул и отставил бутылку: – Уже и молоко не идет!
«Но если есть в кармане пачка сигарет», – Виктор Робертович подумал, что надо бы закурить, а то клонит в сон, но останавливаться и лезть в багажник за курткой не хотелось. «Звезда по имени Солнце…» – зашуршали шины по обочине. Виктор Робертович вынырнул из секундного сна, резко дернул руль влево и вылетел на встречку. «Группа крови на рукаве…» – медленно выплыл из-за поворота «Икарус».
Обе штанги троллейбуса подпрыгнули на стыке проводов и тут же разлетелись в разные стороны. Троллейбус замолк, Антонина чертыхнулась.
Нейманис помахал Фибиксу. «Хоть бы раз в ответ посигналил!» – грустно опустил руку Нейманис и тут же охнул. «Икарус» Фибикса резко сдал вправо, уворачиваясь от несущегося на него «Москвича-2141». Удара лоб в лоб удалось избежать, но это не спасло «Москвич», он в мгновение был смят в гармошку, «Икарус» сорвался с асфальта, скатился с насыпи и через несколько метров воткнулся в вязкое мелководье речушки Теитупы.
– Авария на тридцать пятом километре трассы Слока – Талсы! «Икарус» и «Москвич»! Со смертельным! – Петерсон бросил телефонную трубку и побежал к машине. Книга про латышских стрелков упала со стола и распласталась на полу, подмяв под себя несколько страниц.
Фибикс мотал головой, одновременно давил ногой на тормоз и продолжал выворачивать руль вправо, который уже давно заклинило намертво. Речушка Теитупа плавно обтекала кабину автобуса и неспешно журчала дальше, яркое летнее солнышко играло в воде. Корова Нейманиса пережевывала траву и с тупым любопытством смотрела на большой прямоугольный предмет, перегородивший ее речку.

* * *

Через несколько дней Аля вызвала скорую.
– Что с ним? – спросил один санитар другого по-испански.
– Не знаю, пусть несколько раз присядет и скажет, сколько ему полных лет, – ответил пуэрториканец.
– Сорок восемь, – Сергей Донатович встал и, держась за спинку стула, присел.
Ему стало дурно.
– Клади его на носилки! – встревожился пуэрториканец по-испански.
– Привязывать? – спросил первый санитар.
– Конечно! – удивился вопросу пуэрториканец.
– Я тоже! – собралась Аля.
– Жена? Мать? Дочь? – спросил пуэрториканец по-английски.
– Друг! – гордо ответила Аля.
– Не положено! – остановил ее первый санитар.
Сергея Донатовича привязали к носилкам, погрузили в карету скорой помощи и повезли в больницу. Не успели отъехать, как попали в жуткую бруклинскую пробку. В душной кабине лежащему на спине и привязанному к носилкам Сергею Донатовичу стало совсем плохо. В больницу его привезли мертвым.
– He choked on his own vomit, – сказал первый санитар.
– Да, – согласился пуэрториканец по-испански, – захлебнулся собственной рвотой. Куда следующий вызов?
Рома Жуков и Лайма Шарунас стояли у стены дома № 37 на Арбате.
– Давай напишем, что Цой жив! – предложила Лайма.
– Так вон же уже написано! – возразил Рома.
– Какой ты скучный! – обиделась Лайма и написала белым школьным мелком на красном кирпиче: «Цой жив!».
– Я не скучный! – насупился Рома, – просто мать, наверное, все милиции обзвонила.
– Ты скучный! – топнула ножкой Лайма, – надо было с Квакиным ехать! Думаешь, меня отец по больницам и моргам не ищет! Я же не хнычу! Доставай давай!
Рома вытащил из кармана свечку и спички. Лайма вырвала спички из его рук и стала неумело чиркать. Переломав полкоробка, отдала Роме:
– Никакого от тебя толку!
Рома сразу же зажег спичку и запалил свечку. Лайма вставила свечку между кирпичей:
– Двадцать восемь лет! – шмыгнула она носом, – старый, конечно, но мог бы и пожить еще немного!
– И что это, молодые люди, мы тут делаем?! – рявкнул откуда-то сверху сержант Шаймарданов.
Лайма тут же бросила свечку на землю и затоптала ее белой кроссовкой:
– Ничего, товарищ милиционер!
Троллейбус Антонины стоял на конечной около диспетчерской, Зинка отчитывала ее по громкой связи:
– Загубина! Ты опять от графика отстаешь! Все о принцах на остановках мечтаешь! Сколько ж можно, не девочка, чать!
«Чего мне о принцах мечтать, – молча пожимала плечами в своей кабинке Антонина, – Костик у меня уже есть, правда, со вчерашнего дня сильно озабоченный, потому что у его подчиненной Жуковой сын пропал. Всю милицию Уфы обзвонили – Ромку ищут. Вот так и мой Радик подрастет, станет слабохарактерным, из дома выйдет с плохой компанией и куда-нибудь пропадет в неизвестном направлении!» Антонина всхлипнула.
Нейманис выглянул в окно, на мостике через Теитупу группа молодых людей пила водку из пластиковых стаканов и жгла свечки. «Сейчас допьют и придут опять спрашивать, как ехал, куда ехал, с какой скоростью, где этот водитель “Икаруса” проживает?!»
Молодые люди допили водку и пошли к хутору Дреймани.
– А ничего подозрительного вы не заметили, товарищ старший лейтенант? – в пятый раз спрашивал Петерсона приехавший из Риги корреспондент «Советской молодежи».
– Ну как! Три удочки, две рыбки, магнитофон, колонки, запасное колесо… – потел Петерсон.
– Фибикс! – крикнул начальник гаража. – К тебе опять следователь, только теперь уже русский – из Москвы!

* * *

– Второй день работаем, а уже такая новость! – редактор службы новостей первой свободной от советских мыслей радиостанции «Эхо Москвы» протянул диктору распечатку.
– …скончался великий русский писатель армянского происхождения… – шепотом проговаривал диктор и недоуменно поднимал голову от бумаги: – А он разве армянского?!
– Пусть будет армянского! – поморщился редактор новостей, – не надо муравейник ворошить, потом в отдельной передаче разворошим.
– Сегодня в Нью-Йорке скоропостижно скончался великий русский писатель армянского происхождения Сергей Довлатов! – торжественным баритоном зачитал диктор в прямом эфире, – а вчера его титульная родина Армянская ССР, вслед за ним объявила о своей независимости от Советского Союза!

3 ОКТЯБРЯ

– Германец-то того! Опять соединил свои половинки и стал таким же большим и страшным, как в сорок первом, когда он на нас вероломно напал! – пересказывал Валентине Петровне газету «Правда» Ильдус.
– Что же, – пугалась Валентина Петровна, – война опять будет?!
– Конечно, будет! – авторитетно заявлял Ильдус. – Без нее человечество никак не может – диалектический и исторический материализм в одном стакане!
Кстати…
– Никаких «кстати»! Собирайся! Тоньке продукты повезем! Стратегический запас делать будем! – тут же приняла решение Валентина Петровна.
– Мама! – всплеснул руками Антонина. – У нас этих банок с соленьями! И картошки полкладовки! – но увидев в руках Валентины Петровны завернутое в белую тряпицу ароматное сало, сдалась: – А вот его, копченое и с мясными прожилками, Костик очень уважает!
– Еще консервы купи всякие! – наказала Валентина Петровна.
– Где ж их купишь! – загрустила Антонина. – Если только морскую капусту опять?..
– Не надо! – сказали одновременно Ильдус и Костик.
– Сама ешь! – выпятил нижнюю губу Радик.
Вечером Антонина все-таки решила узнать у главнокомандующего – ждать лихолетья или как? Она долго крутила в ванной комнате ручку настройки радиоприемника «ВЭФ 202». Сначала попала на захлебывающуюся в восторге речь «Немецкой волны», потом услышала настороженную французскую речь, а покрутив еще, – жесткую отповедь Маргарет Тэтчер. «Я тебе так скажу, – тут же вмешался президент СССР, – Марго не права! Ну какая может быть угроза стабильности международной ситуации! Кто на их великую британскую безопасность покушается!»
– А на нашу, Михсергеич? – задала бестактный вопрос Антонина.
«Да что вы все! – возмутился глава государства. – Мы с Колей, Гельмут который, железно договорились, что НАТО после объединения Германии на Восток не продвинется ни на шаг, ни на полшага, ни на сантиметр! А если учесть, что немцы нам дадут двенадцать миллиардов марок на перевозку наших солдат и нашей техники, то мы еще и в барыше, Загубина! И это еще не все! Гельмут пообещал в придачу дать трехмиллиардный кредит на пять лет, чтобы мы могли для вас, для народа, майонез, консервированный горошек, маринованные огурчики, вареную колбасу и спирт «Рояль» к Новому году закупить!»
– Это хорошо, что войны не будет! – облегченно вздохнула Антонина, – и салат «Оливье» к Новому году хорошо, жалко только, что в долг…
А госсекретарь США Джеймс Бейкер, плеснув в тяжелый резной стакан виски, спросил у канцлера ФРГ Гельмута Коля по селектору спецсвязи: «Герр Коль, как там наш товарищ Горби, не заломил цену? Не слишком ли дорого нам достается социалистическая ГДР?» Канцлер поднял литровую глиняную кружку и отхлебнул баварского: «Не поверите, мистер Бейкер, по цене бутерброда! – Коль поддел вилочкой тушеную капусту и этой же вилочкой ловко подцепил сосиску. – Я бы ему и сто миллиардов дал, а он мне: деньги, Коля, не главное, главное установить отношения взаимного доверия!» Бейкер взял никелированными щипчиками похожий на маленький айсберг кусочек льда и бросил в свой стакан виски: «Не человек, а прямо слеза младенца! Как-то надо его все-таки поощрить, но аккуратно, чтобы Раиса Максимовна восприняла как должное, а то ведь вмиг все объединение расстроит!» Гельмут Коль с удовольствием проглотил сосиску с капустой:
«Так позвоните шведам, они к вам безропотно прислушиваются, пусть утвердят кандидата!» Бейкер недовольно дернул щекой: «Не шведам, а норвежцам!» – пригубил виски и бросил в стакан еще один маленький айсберг. «Норвежцы тоже безропотно!» – гоготнул Коль, отхлебнул баварского и отправил в рот еще один навильник тушеной капусты с сосиской. «Сам-то!» – подумали офицеры прослушки Швеции и Норвегии.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Золото и свинец
15 ОКТЯБРЯ

«Норвежский Нобелевский комитет решил присудить Нобелевскую премию мира за 1990 год Президенту Советского Союза Михаилу Сергеевичу Горбачеву!» – кричал репродуктор на столбе в парке культуры и отдыха имени Победы.
– Тонька! Тонька! Загубина! – кричала Люся Кренделькова Антонине, с которой договорилась встретиться по неотложному делу.
Антонина ошеломлено смотрела на подругу и не узнавала:
– Люська! Ты это в чем?!
«…за его ведущую роль в мирном процессе…», – репродуктор тоже внимательно осмотрел Кренделькову.
Люся крутанулась перед Антониной, ее новая дубленка крутанулась вслед за ней:
– Земляки Ашота кооператив по пошиву сапог закрыли, по пошиву дубленок открыли! Теперь Женька Версаче и Сенька Лоран отдыхают! Вот, Ашот из первой партии принес и подарил!
«Который сегодня характеризует важную составную часть жизни международного сообщества!» – репродуктор потерял интерес к подругам.
– Теплая? – пощупала мех Антонина.
– Спрашиваешь! – Люся распахнулась. – Можно сказать, на голое тело, а жарко!
– Так сегодня плюс четырнадцать по радио объявили! – показала на репродуктор Антонина.
Репродуктор подтвердил:
«В последние годы в отношениях между Востоком и Западом произошли весомые перемены!»
– Ой, да причем тут четырнадцать градусов! – возмутилась Люся. – Это же натуральный мутон, только наизнанку!
– А земляки Ашота всем желающим дубленки шьют? – осторожно спросила Антонина.
– Ну ты даешь, Загубина! – всплеснула руками Люся. – У них же кооператив!
Они еще в развитом социализме подпольно шили, а теперь при капитализме, Ашот объяснял, для них главное – рынок сбыта!
– Это как? – не поняла Антонина. – Если что, мне можно чего-нибудь из второй или даже третьей партии!
– Товар – Деньги – Товар… или: Деньги – Товар – Деньги… – запуталась Люся. – Мне вчера Ашот весь вечер мозг эксплуатировал прибавочной стоимостью! У него сестренка Карла Маркса в нефтяном институте сдает – всей семьей ночами зубрят!
– А мне Костик ночами про микролептонные облака и кротовые норы во Вселенной рассказывает… – поделилась в ответ сокровенным Антонина.
– И там кроты?! – поразилась Люся. – Представляешь, эти кроты всю лужайку английского газона на даче у Кайбышева изрыли! Сонька Иванова рассказывала, ей тоже дубленка понравилась, но она со стразами хочет!
– Со стразами! – у Антонины перехватила дыхание, но она быстро пришла в себя. – Стразы, наверное, царапаться будут! А мне Радика обнимать, в очередях стоять, нет, мне, пожалуй, обычную, теплую…
Люся одобрительно кивнула:
– Мне Ашот тоже сказал: не надо! По секрету добавил, что эти стразы у них через неделю все осыпаются, потому что клей с уфимского завода резиново-технических изделий только надувные лодки хорошо клеит! Но чур, Тоня, такую же, как у меня, дубленку не брать! А то я Любку Лесопосадкину к Ашотовским кооператорам привела, а эта эгоистка взяла и выбрала точно такие же сапоги, как у меня!
«Невзирая на идеологические, религиозные, исторические и культурные различия!» – надрывался репродуктор, а ветер носил его слова по всему парку Победы.
– В общем, копите с Костиком капитал! – помахала на прощание Люся. – Надо еще Лесопосадкиной дубленку показать, – и побежала к подъехавшему троллейбусу.
– Счастливая ты, Люська! – крикнула вслед Антонина и посмотрела вверх. – И ты, Михсергеич, тоже счастливый!
«Внес такую весомую лепту!» – согласился репродуктор и, как показалось Антонине, даже слегка кивнул.

7 НОЯБРЯ

Слесарь Александр Шмонов вспотел, он печатал на пишущей машинке воззвание. Шмонов заносил над клавишами указательный палец правой руки и задумывался: «Дамы и господа! Прошу вас убе или уби?..» Непривичный к интеллектуальной деятельности указательный палец распух, Шмонов пробовал печатать указательным пальцем левой руки, но пару раз промахнувшись мимо клавиш, опять стал набивать текст правым. «…бивать руководителей СССР», – шепотом диктовал сам себе слесарь и заправлял в машинку еще одну пухлую партию листов бумаги, проложенных через копирку.
Напечатав четырнадцать листовок, Шмонов напильником затер литеры пишущей машинки, потом положил ее вместе с небольшой саперной лопатой в большую хозяйственную сумку и отвез в ближайший лесопарк. Стараясь не озираться, Шмонов сошел с асфальтированной тропы, продрался через непролазные кусты к заваленной строительным мусором полянке и достал лопату. «Только бы труп какой-нибудь не откопать, в нынешних свободных газетах писали про жутких маньяков, насилующих и убивающих женщин и мужчин в Ростовской области», – Шмонов бросил машинку в яму и закидал землей.
«Пусть думают, что он сломан», – Шмонов наложил на нос вату с бинтом и сверху заклеил лейкопластырем. Все четырнадцать листовок Шмонов расклеил вдоль трассы на Кутузовском проспекте. «Переносица у него, что ли, сломана?» – подумал президент Советского Союза, пронесшийся в черном бронированном ЗИЛе мимо Шмонова, но тут же о нем забывший. Остальные москвичи почти не обращали внимания на странного мужчину с ватным носом, они ни на кого не обращали внимания, шли себе и шли торопливой толпой. «Хорошо, что у столичных жителей от их многочисленности полностью атрофировалось любопытство, – подбадривал себя Шмонов, – в родном Колпино меня давно бы скрутили, ватный нос оторвали, в КГБ отвели – пролетариат с Ижорского завода бдительный!»
На листовки никто не отреагировал. Старший сержант Шаймарданов принялся было читать приклеенное к столбу плохопропечатанное воззвание, но отвлекся на отдавание чести пролетавшему мимо кортежу правительственных лимузинов.
«План Б», – решил Шмонов.
– А я потом за тебя отдежурю! – уговаривал Шаймарданов старшего сержанта Мыльникова. – Ко мне сестра из Уфы на 265-м поезде приезжает.
– Ну и что, что на 265-м, – хмурился Мыльников, – мне тоже надо с женой и туда и сюда, и в гости к маме, ее, блин, маме…
– Во! Андрюха, – ткнул пальцем в сослуживца Шаймарданов, – у тебя жена есть, а у меня нет! Сестра обещала с подругой приехать, у нее имя красивое – Любовь! А фамилия редкая – Лесопосадкина! Вдруг чего выгорит: в кино сходим, с родителями познакомлю, сначала комната, потом квартира, может быть, даже не за МКАДом, подержанная иномарка из Германии, садовый участок в сторону Калуги или Ярославля, дети, кружки, секции, сын – в институт, дочь – в консерваторию!
– Ну ладно… – с опаской посмотрел на сослуживца Мыльников, – скажу жене, что теща на Новый год переносится.
«Эту тесьму сложил он вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какойто толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись, пришивая, но он одолел – и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто. Иголка и нитки были у него уже давно приготовлены и лежали в столике, в бумажке. Что же касается петли, то это была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для топора. Нельзя же было по улице нести топор в руках. А если под пальто спрятать, то все-таки надо было рукой придерживать, что было бы приметно», – ну и скучища, зевнула Лайма Шарунас, придумал же отец наказание за поездку в Москву с Ромкой Жуковым – того мамаша вообще ремнем, как маленького, выпорола! – все «Преступление и наказание» прочесть и пересказать своими словами!
Шмонов к своему толстому летнему пальто пришил изнутри длиннющий карман на лямках. В карман как раз входила немецкая двустволка шестнадцатого калибра – девятьсот рублей отдал! – с аккуратно отпиленным прикладом. Дополнительно, чтобы нельзя было прощупать при осмотре, Шмонов обернул ружье резиновым ковриком, потом все обмотал медицинским бинтом, мол, аппендикс только что вырезали! Металлоискатель Шмонов решил обмануть по-простому: смастерил плакат и прикрутил его к железной трубе, если остановят – труба звенит!
С девяти утра пытался Шмонов пройти на Красную площадь, только через три часа ему удалось пристроиться к колонне Бауманского района.
– У-у! Коммуняки! – Валерия Ильинична прочитала на плакате Шмонова «Крепись, государство!», пихнула его в обмотанную резиновым ковриком двустволку и прошла мимо, повыше поднимая свой плакат «Ленина из Мавзолея! Остальных под суд!»
«Так можно себе в ногу выстрелить!» – испугался Шмонов и мысленно пожелал Валерии Ильиничне долгих лет жизни.
– Не отставай, товарищ! Мы тоже сейчас сорок первые москвичи, как пирожки печем, тойоты с мерседесами скоро за пояс заткнем! – одобрил плакат передовик производства завода АЗЛК Многолетов и крякнул, сдвигая чуть в сторону сидящего на шее сынишку: – Ну и потяжелел ты, Витек, с прошлого года!
В 11 часов 10 минут Горбачев подавил зевок и помахал демонстрантам рукой: «Ничего, недолго осталось, ноябрьская демонстрация поспокойнее будет, чем майская! Где я этого странного человека видел, который отстал от колонны и что-то там со своим дурацким пальто делает?»
Антонина помахала Горбачеву в ответ белой от муки ладошкой – она лепила пельмени к празднику.
Старший сержант Мыльников, пройдя с демонстрантами несколько метров, встал напротив мавзолея. «Что за непорядок! – нахмурился Мыльников. – Кто позволил участнику колонны сбавить шаг?! Вот идиот! Вообще остановился!»
Шмонов распахнул пальто, выхватил ружье и прицелился Горбачеву в лоб.
До мавзолея было сорок семь метров, в правом стволе был патрон с пулей «Полева» убойной дальности в 1060 метров, в левом – патрон с пулей «Спутник» убойной дальности в 915 метров.
«Что это за две черные дырочки прямо в мою голову?!» – не успел испугаться президент СССР.
Мыльников схватился за стволы немецкой двустволки и дернул ее вверх, первый выстрел ушел в небо, Мыльников дернул двустволку вниз, второй выстрел ушел в брусчатку.
– Убили! – грохнулась в обморок Антонина.
На Шмонова набросились офицеры КГБ, схватили его за руки и ноги, подняли над своими головами и быстро потащили с Красной площади.
– Папа! – крикнул Многолетову сын Витя. – Там какого-то дядю выше меня подняли и к дедушке Ленину в мавзолей понесли!
– Не болтай чушь, сынок, двоим в мавзолее не место! Повернись и смотри вперед на храм Василия Блаженного, – шея Многолетова затекла, и он мечтал наконец сбросить родное чадо на землю.
– Не храм Василия Блаженного, а Собор Покрова Пресвятой Богородицы на Рву! – зыркнула на Многолетова Валерия Ильинична. – У-у, гегемоны! Понаехали в столицу, а книжки кто читать будет?!
«Как же я не видал прежде этого высокого неба?» – поразился Шмонов и отчегото вспомнил Сергея Бондарчука, пьющего без закуски третий стакан фашистского шнапса.
«Меня никогда на руках не носили…» – неожиданно и одновременно нахмурились стоящие на трибуне мавзолея Анатолий Лукьянов, Борис Ельцин и Гавриил Попов.
– Да никого не убили, Тоня! – Костя набрал в рот воды и прыснул на жену. – Вон твой Михсергеич стоит живее всех живых на могиле Ленина! Даже не бледный, ошарашенный только немного…
Уже в 11.30 всех милиционеров Москвы перевели на круглосуточное дежурство.
Освободили от него только старшего сержанта Андрея Мыльникова.
– Теперь тебе, Андрюха, наверное, героя дадут… – вздыхал Шаймарданов, принимая вахту от напарника. – А Любовь Лесопосадкина, как приехала, как увидела мои билеты в кино, так сразу ушла к налоговикам в двести четырнадцатую комнату, до сих пор не вернулась…
«За проявленную отвагу, – рокотал Игорь Кириллов в программе «Время», – старший сержант Мыльников представлен к ордену «За личное мужество» и к пригласительному билету на концерт в День милиции 10 ноября!»

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сумрачная зона
20 НОЯБРЯ

Чикатило отложил «Известия». «Шмонов, Шмонов… – Чикатило вдруг вспомнил восемьдесят седьмой год, сентябрь, командировку в Ленинград, как в буфете Финляндского вокзала подсел к худенькому, плохо одетому пареньку и стал тому рассказывать про дачу в Лемболово и как за соседним столиком раздалось: Шмонов, хватит антисоветчиной заниматься!» Чикатило тогда еще оглянулся, чтобы пошутить, что Шмонова шмонать не надо, но Шмонов на него так посмотрел, что Чикатило сразу понял, такой за идею стрельнет и не задумается! А потом все как обычно: электричка, станция, лес, тропинка, шпагат, нож, оргазм, худенького паренька засыпал землей.
Чикатило взял трехлитровую стеклянную банку и пошел за пивом.
– Половину одного литра «Жигулевского», пожалуйста! – Чикатило протянул двадцать две копейки.
Очередь хохотнула, продавщица взяла полулитровую кружку, налила в нее пиво и презрительно выплеснула на дно банки.
– Странный дядечка… – напряженно посмотрели куда-то вдаль опера.
– Будем брать! – принял решение старший опер Колесников.
Авоська с банкой чуть не соскользнула с указательного пальца Чикатилы на щербатый асфальт, две пары крепких рук взяли его локти в профессиональный захват. Двенадцать лет промелькнули перед глазами Чикатилы как одно мгновение.
Первой была девятилетняя девочка, потом проститутки, первый мальчик, слабоумные подростки, мать и дочь одновременно…
Ростов, Шахты, Ташкент, Домодедово, Запорожье…
Мать десятилетнего мальчика показывала ему в электричке фотографию: «Уже год хожу по вагонам, по вокзалам, станциям, может, видели?» Конечно, видел, на кладбище закопал…
И как его эти ростовские милиционеры отпустили шесть лет назад?! Тоже на Центральном рынке, почти вот на этом же самом месте подошли вдвоем:
«Гражданин, пройдемте!» А в портфеле лежали нож, веревка, вазелин, грязное полотенце, которым вытирал вазелин с рук. Но сказал, что снабженец, поэтому нужна веревка – коробки перевязывать, а нож – эту веревку обрезать, вазелин – вместо крема для бритья! И ведь все прокатило у Чикатило – отпустили сыщики!
После того первого ареста в 1984 году еще двадцать одного раскромсал…

* * *

– Загогуйло?! – инспектор ГАИ задумчиво постучал водительскими правами по милицейскому планшету.
– Ну командир, там же написано! – небрежно процедил Васька в щель слегка опущенного окна своей длинной сигарообразной почти новой «Ауди-100», которую на днях ему пригнали из Калининграда пацаны Жоржика.
Что-то тревожило инспектора, что-то такое говорили сегодня на утренней вводной про город Ростов, который то ли на Дону, то ли на Днепре.
– Родственники в Молдавии есть?! – инспектор еще раз прочитал по слогам:
– За-го-гуй-ло!
– Местные мы, командир! – Васька еще немного опустил стекло. – Может, тебе денег дать, старшина?
– А ну дыхни! – сунул нос в щель приспущенного окна инспектор.
Васька поглубже затянулся сигаретой «Мальборо» и выдохнул весь дым в нос инспектору.
– Кхе-кхе! – закашлялся инспектор и просунул водительские права в щель. – Больше того! Не того! А то в следующий раз!

* * *

– Нет, профессор! Это невозможно! – жестко ответил начальник Ростовского управления внутренних дел.
– Но мозг Чикатилы должен быть сохранен. Это ведь классический пример серийного убийцы – пятьдесят три доказанные жертвы и шестьдесят пять – по оперативным данным, – настаивал профессор Бухановский, – его мозг должен стать предметом международных исследований!
– Профессор, есть установленная процедура смертной казни – выстрел в голову. И менять эту процедуру из-за одного случая никто не собирается! – закончил разговор начальник Ростовского УВД.
«Так точно!» – подтвердил прапорщик в подвале Новочеркасской тюрьмы и перезарядил пистолет Макарова.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Объятья Брута
28 НОЯБРЯ

Утюг зашипел и разгладил морщинистый воротничок рубашки. Антонина удовлетворенно посмотрела на свою работу.
– Я в троллейбусное депо, в общагу, в красный уголок, – закряхтел в коридоре, натягивая ботинки, Константин.
– Опять в красный уголок?! – Антонина тревожно зашипела утюгом. – Ты ж там уже три раза был!
– Это цикл лекций! – Мазаев завязал шнурки на ботинках. – Людям нравится, работники советского электротранспорта тоже к знаниям тянутся! Представляешь, они и не подозревали, что электричество состоит из тех самых электронов, которые имеют одновременно и волновую, и корпускулярную структуру! Что за вредность им платят, потому что они по восемь часов находятся в электромагнитном коконе! И вышедший на льготную пенсию водитель троллейбуса, может быть, уже и не человек, а новая мыслящая субстанция – плазмоид! И…
– Сам ты плазмоид недоделанный! – чуть не прожгла рубашку Мазаева Антонина, – нашел мыслящую субстанцию! Дуй в свой красный уголок с глаз моих долой!
Дверь хлопнула, утюг зашипел.
«Мой тоже стал подозрительный, – неожиданно мигнула красной лампочкой на утюге Раиса Максимовна, – сахар в стакан с чаем щипчиками положит, а потом серебряной ложечкой не размешивает!»
– Так у Михсергеича забот сколько! – заступилась за главу государства Антонина. – Вон, в Узбекистане беспорядки, солдатиков наших в Намангане поубивали!
«Беспорядки, они сейчас куда ни плюнь! – возразила Раиса Максимовна. – А закручинился наш Михсергеич не поэтому!»
«Наш?» – повторила про себя Антонина и покраснела.
«Маргарет его, видишь ли, в отставку подала! – продолжала развивать свою мысль Раиса Максимовна. – Не захотела в своей собственной консервативной партии бороться за лидерство до победного конца! Обиделась! Предали ее, видишь ли!»
– Так у них, у вас то есть, это ж обычное дело! – тоже удивилась Антонина.
«Да это-то понятно! Тут другое, Тоня! – сдержанно, но саркастически улыбнулась Раиса Максимовна. – Нне будут они теперь с Михсергеичем на высшем уровне сидеть рядышком, ручки друг другу жать прилюдно, совместно улыбаться для обложек пухлых газет и глянцевых журналов!»
– Вон оно что! – Антонина с любовью сделала стрелки на штанишках Радика. – Это хорошо! Только бы наш Михсергеич по примеру баронессы Тэтчер бдительности не потерял от наград, премий, аплодисментов и подобострастия!
«Не боись, Тоня! А я на что?! – успокоила Антонину Раиса Максимовна. – К тому же у него теперь чрезвычайные полномочия – Верховный Совет наделил!
Что угодно пресечет и кого хошь арестует, если что!»

* * *

Проходчик Жюль рубил породу под проливом Ла-Манш с юга на север, а проходчик Дик рубил породу с севера на юг. И первого декабря они встретились.
Жюль обнял Дика, Дик обнял Жюля.
Потом Жюль и Дик повернулись к софитам и, белозубо улыбаясь, объявили европейской общественности о завершении прокладки Евротоннеля. Жюль и Дик хотели оттереть свои лица от черной базальтовой пыли махровыми полотенцами, но фоторепортеры и телевизионщики запротестовали:
– Ни в коем случае!
Первым зачитал послание на бланке Форин-офиса проходчик Дик:
– Сердечно поздравляю вашего президента Франсуа-Морис-Андриен-Мари Миттерана с этим чудом света! Этот тоннель – плод труда великого британского народа и французского!
Вторым зачитал послание проходчик Жюль:
– Сердечно поздравляю вашего премьер-министра Маргарет Хильду Тэтчер…
Чиновники с Елисейских полей не дали договорить Жюлю, они выхватили у него официальный бланк и тут же вручили другой:
– …сэра Джона Мейджора с этим чудом света! Этот тоннель – плод труда великого французского народа и британского!

2 ДЕКАБРЯ

«Союз ТМ-11» с нарисованным на боку японским флагом стартовал с космодрома Байконур.
– Дербент, Дербент! Доложите обстановку!
– Земля, Земля! Полет нормальный! – доложил командир корабля Афанасьев.
– Дербент, Дербент! Как там японский журналист?
– Земля, Земля! – доложил Афанасьев. – Тоехира Акияма пока в норме и спрашивает, будет ли виден японский флаг на корабле, когда он будет возвращаться со станции «Мир»?
– Дербент, Дербент! Скажите Тоехире, что он с вами на этом коммерческом ТМ-11 только туда, а обратно вернется с Манаковым и Стрекаловым на абсолютно белом советском ТМ-10!
– Земля, Земля! Тоехира говорит, что его уже тошнит и он хочет курить, – доложил Афанасьев.
– Дербент, Дербент! Тоехиру, конечно, беречь, но передайте ему, что курить можно только в открытом космосе!

10 ДЕКАБРЯ

– Вулкан, Вулкан! Доложите обстановку!
Два Геннадия, Манаков и Стрекалов, отлетав сто тридцать суток на космической орбите и прихватив с собой Тоехиру Акияму, отстыковались от станции «Мир» и полетели в сторону казахского городка Аркалык.
– Земля, Земля! Полет нормальный! Акияму только, Тоехиру, блин, опять тошнит!
– Вулкан, Вулкан! Тоехиру, блин, беречь! За него японцы тридцать семь миллионов долларов заплатили, в них и ваша рублевая зарплата, между прочим!
Спросите этого телерепортера, может, хочет чего?
– Земля, Земля! Курить, говорит, охота! Он же по четыре пачки в день выкуривал, пока в космос на неделю не улетел!
– Вулкан, Вулкан! Информацию про четыре пачки засекретить! А то наши советские журналисты, которых мы на медкомиссии забраковали, такой хай поднимут, особенно этот Паша-уфолог из рижской «Советской молодежи». Передайте Акиму, что в Аркалыке ему сакэ сделают из местной водки – водой напополам разбавят и в чайнике подогреют.
– Фу, Земля! Чуть тоже не стошнило, блин!

11 ДЕКАБРЯ

«Существует заговор ряда западных стран против СССР, – заявил председатель КГБ СССР Крючков по центральным каналам телевидения, – их намерения очевидны – это распад СССР!»
– А куда Михсергеич смотрит?! – спросила Радика Антонина и вытерла ему нос.
– Да не слушай ты этого Крючкова! – ответил Радик и сам вытер себе нос рукавом.
«Радик дело говорит!» – согласился президент СССР с сыном Антонины.

20 ДЕКАБРЯ

«В связи с тем, что в СССР существует угроза установления диктаторского режима, – заявил Эдуард Шеварднадзе на IV Съезда народных депутатов СССР, – я ухожу в отставку с поста министра иностранных дел СССР!»
– Михсергеич, это же соратник ваш верный! – вытерла нос Радику Антонина. – Он же вам по гроб жизни, он же до вас не имел никакого опыта дипработы, в заграницу ни разу не выезжал!
– Ну какие могут быть соратники в политике! – Радик сам вытер себе нос рукавом. – Шеварднадзе сейчас на своей исторической родине начнет козырную карту разыгрывать!
«Ты, Антонина, мальца-то слушай! Дело говорит! – побагровел в президиуме президент СССР. – А насчет «в загранке не был» так скажу: я ведь тоже поначалу помощником комбайнера карьеру строил, а теперь вот супердержавой правлю – ничего, освоил профессию!»
– Ну то вы, Михсергеич! – вздохнула Антонина и погладила сына по голове:
– Какой ты у меня, Радик, башковитый!

26 ДЕКАБРЯ

– А кто это? – спросили народные депутаты СССР друг дружку.
– Да из профсоюзов, – сами себе ответили, – пусть его!
– Надежа парень! – подтвердил депутатам, стране и лично товарищу Загубиной президент СССР Михаил Горбачев.
Почти единогласно проголосовал Съезд народных депутатов за кандидатуру на пост вице-президента СССР Геннадия Янаева.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
С огоньком и задоринкой!
27 ДЕКАБРЯ

Председатель Верховного Совета РСФСР был мрачен. «Что не так?» – шепотом спросила Жанна младшего референта. «Недоволен, что надвигающийся Новый год надвигается без огонька», – пояснил младший референт.
– И без задоринки! – хлопнул дланью по столу из маренного дуба председатель.
«А чего хочет-то?» – Жанна огладила юбку, обтягивающую шикарные бедра.
«Не! – замотал головой младший референт. – Для народа чего-нибудь надо!»
«А что ему, народу, может быть надо?! – удивилась Жанна. – У него же праздники новогодние на носу!»
– Во! – осенило председателя Верховного Совета.
– Что такое, Борис Николаевич? – мимо Жанны и младшего референта промчался старший референт.
– Записывай! – показал на подарочный письменный прибор из массивного малахита Ельцин: – Объявить на территории Российской Федерации Рождество Христово выходным днем!
– Гениально! – расплылся старший референт и кивнул младшему референту.
Младший референт застрочил в блокноте и шепотом поинтересовался:
– А восьмого?
– Восьмого?! – Ельцин смерил взглядом младшего референта.
– Седьмого после первой звезды пост закончится, и крещеные разговеются, восьмого непременно нужен отдых! – быстро защебетал младший.
Председатель Верховного Совета задумался. Жанна бросила соломинку на хребет верблюду:
– Так, наверное, Верховный Совет не пропустит!
– Чего?! – взревел председатель России. – Даже Сталин во время войны гайки с православия отпустил, а мы что, хуже него, что ли?!
– Нисколечко не хуже! – замахали белыми нежными ладошками старший и младший референты.
– Виски с содовой, Борис Николаевич? – внесла поднос с напитками Жанна.
– Давай! – кивнул Ельцин и показал пальцем на референтов: – Содовую им! – тремя пальцами показал в окно: – Седьмое и восьмое – народу!

30 ДЕКАБРЯ

– Ну как там два наших крокодила? – бывший советский гроссмейстер Спасский развернул французскую газету.
– Борис, что за советская манера читать во время ланча! – жена Спасского брезгливо посмотрела на пухлую «Монд». – Остался твой Каспаров чемпионом!
Еще два дня назад нужные очки набрал!
– Не так просто, Мариночка! – Спасский встряхивал, шелестел, шуршал, мял, опять встряхивал шумную, раздражающую бумагу, но так и не мог найти информацию о пятом матче за звание чемпиона мира по шахматам. – Если Карпов сегодня в Лионе выиграет, то общий результат будет ничейным, и Каспаров хоть и сохранит чемпионство, но призовой фонд в три миллиона будет поделен пополам!
– А если не выиграет?.. – Марина, не пригубив, поставила чашку кофе назад на блюдечко и с интересом потянулась к газете.
«Тогда я получу на триста семьдесят пять тысяч долларов больше!» – подумал в ответ Каспаров и сделал короткую рокировку.
«А я меньше! – Карпов пододвинул ладью к ферзю, – ну и моральные издержки!»
– Борис! – Марина отдала газету мужу и включила телевизор. – А что, если тебе опять с Фишером сыграть и заработать как два этих крокодила вместе взятых!
– Ну!.. – Спаский добавил на дистанционном пульте громкость. – Это же такая волокита! Месяц, чтобы созвонится, год на утряски капризов Боба! Начнет: то ему не так, это не то, все нервы измотает, потом выиграет – он молодец, а ты – весь измордованный, еще и оплеванный!
«Боря! – подтвердил Фишер из телевизора. – Я согласен! Но! Чтобы обязательно до победы в десять партий! Чтобы с минимальным призовым фондом в пять миллионов долларов! Обязательно в Югославии! И самое главное: обязательно на острове, чтобы американские и русские шпионы не подобрались!»
– Год на утряски – это нормально! – Марина залпом допила кофе и со звоном поставила чашку на блюдце. – В 1992-м самое то! Тебе как раз пятьдесят пять стукнет – будет на что в «Максиме» банкет закатить!
«Как же я его тогда, в 1984-м, не дожал! – Карпов сходил ферзем на D6. – Ведь пять – ноль выигрывал! После шести – ноль он бы обязательно сдулся, стал бы троечникам на сеансах одновременной игры в Домах пионеров ничьи предлагать!
А теперь вот сто сорок четвертую партию играем, надоел до смерти!»
Каспаров взял ладьей слона на А4: «На первую часть в Нью-Йорке пришли судьи и два десятка пенсионеров! Телевидение ни разу не приехало! Спонсоры от Intel губы поджимали, гримасы строили!» Каспаров поправил около себя бело-синекрасный флажок новой России: «Ничего, создадим свою шахматную организацию, покончим с этим ФИДЕ, весь мир, как тогда в 1984-м во время первого матча, будет за меня болеть, за каждым ходом следить, партии разбирать – студенты на лекциях, инженеры за кульманами, рабочие в курилках, а члены КПСС на собраниях!»
– Ничья?! – импульсивно спросил Каспаров.
Карпов вытер на щеке маленькую капельку слюны, поправил около себя красный флажок с желтыми серпом и молотом: «Что-то они с Найджелом Шортом затевают, не иначе как хотят свой альтернативный чемпионат устроить! И ведь не позовут или так позовут, что… А, черт с этими тремястами семьюдесятью пятью тысячами!»
– Ничья, – Карпов встал из-за стола и безразлично добавил тонким, скрипучим голосом: – Поздравляю.

* * *

В ночь с тридцать первого на первое Лева тыкал в скользкий маринованный опенок вилкой, опенок выскальзывал из-под вилки, летел с тарелки на скатерть, со скатерти падал на пол, Лева наступал пяткой в нейлоновом носке на опенок, морщился и пытался поймать вилкой следующий опенок.
– Ты не морщься! – Ильдус подливал Леве разбавленный клюквенным соком спирт «Рояль». – Я тебе говорю, что Толя наш, иглинский, поэтому я за него!
Лева уронил опенок на коленку отутюженных бежевых брюк и мотнул головой:
– Никакой он не иглинский, он из Златоуста! Поэтому он не наш! А вот Гарик – наш! Я за него!
Антонина подперла кулаком щеку и запела: «Вот кто-то с горочки спустился…»
Валентина Петровна подхватила: «И яркий орден на груди!..»
– А ты, Константин, за кого?! – подлил Мазаеву Ильдус.
Мазаев переключил телевизор с «Голубого огонька» на «Ритмы зарубежной эстрады».
«Договорняк! – пропел Роберт Фишер, тряхнул кудрями до плеч и крутанулся на огромных каблучищах, – они не играют! У них ничьи на десятом ходу заключаются!»
«А Константин берет гитару и тихим голосом пое-е-ет…» – поддержала разговор Антонина.
«Я тоже скажу за всю Одессу, что патриотизм – это интернационализм, помноженный на электрификацию всей страны! – согласился с Антониной глава государства, тряхнул кудрями и крутанулся на огромных каблучищах. – И еврейский армянин из азербайджанского Баку хорошо, и выходец из рабочей семьи маленького уральского городка большой металлургии тоже отлично! Одним словом, нормально, Григорий! Отлично, Константин!»
– Михсергеич, миленький, с Новым годом, с новым счастьем, чтоб руководить вами нами до второго пришествия Христа нашего Спасителя! – Антонина обняла телевизор и поцеловала небольно бьющий статическим электричеством кинескоп. – Дядя Ильдус, и мне «Рояль»!

(Продолжение Повести временных лет «Шофёр Тоня и Михсергеич Советского Союза» читайте в будущих номерах журнала «Бельские просторы».)

Опубликовано в Бельские просторы №1, 2020