Юрий Горюхин. БАТЮШКА

Путешествие на Байкал

Этого момента ждет рабочий на заводе, крестьянин в поле, чиновник в кабинете, планктон в офисе, ждет его, конечно, и редактор, даже если он главный. Все ждут начала отсчета сакральных двадцати восьми дней, положенных по трудовому законодательству, а дождавшись, тут же начинают тревожиться: как их провести так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитый отпуск.
Мы с женой после яростных споров отмели Турцию, доступную Европу, черноморское побережье, теплоходы, катамараны, велосипеды, подводную охоту, фитнес, салоны красоты, шопинг и неожиданно сошлись на самом глубоком в мире озере Байкал. И – о чудо цивилизации Интернет! – не выходя из дома, купили билеты, забронировали номера, посмотрели отзывы: положительные – рассеянно, отрицательные – внимательно. Одним словом, не прошло и дня, как мчимся в аэропорт города Уфы имени Мустая Карима, а оттуда прямиком к Байкалу-батюшке!

«В обход идти, понятно, не очень-то легко, не очень-то приятно и очень далеко!»

А куда деваться?! Прямой телепортации из Уфы в поселок Хужир на острове Ольхон, а именно там была конечная точка нашего пути, нет! Нет даже прямого рейса Уфа – Иркутск. Поэтому три часа летим до Новосибирска, познаем на себе турбулентность – вещь в воздухоплаванье вредную, ко сну совершенно не располагающую.
В Новосибирске пересаживаемся на самолет до Иркутска. Звучит легко и бодро, в действительности шесть часов ночного времени проводим в аэропорту, ожидая рейс. Тут необходимо заметить, что «русский с китайцем – братья навек!», это к тому, что, начиная с Новосибирска, все официальные вывески и табло исполнены в трех языках: русском, английском и китайском. И не удивительно, «братья» – кругом! Не примите за неполиткорректность, очень милые, дружные люди, очень общительные между собой и ничуть не смущаются присутствием окружающих.
От Иркутска до Байкала есть два пути: один короткий – вдоль единственной вытекающей из озера-моря реки Ангары в поселок Листвянку, другой длинный – в обход через Усть-Ордынский Бурятский автономный округ на остров Ольхон. Мы, как уже было сказано, выбрали – в обход.
Если Новосибирск удивил толерантностью к задорно шагающему по Сибири южному соседу, то Иркутск поразил неожиданной раскованностью: весь город увешен рекламой: «Одна поза – 60 рублей, двадцать поз – 1000 рублей, а пятьдесят…». Вытирал пот со лба напрасно, оказалось, что позы – это огромные бурятские пельмени, такие же, как наши манты или грузинские хинкали, и правильно называть их по-бурятски буузами. Позы на прибайкальских просторах готовят везде, каждое придорожное кафе непременно будет называться «Позная».
Третья часть пути – автодорожная. Автовокзал в Иркутске классический – старенький, советской постройки, микроавтобусы современные – мерседесы, фиаты, форды, чехарда – азиатская. Наш автобус на 7.15 не пришел, и мы с боем взяли автобус на 7.30, тут же какой-то «заказной» уехал на остров Ольхон полупустым. Но все уселись, и ничего, что места не совпадали с местами в билетах, в конце шестичасового пути – последний час по стиральной доске бездорожья – это не имело никакого значения. По дороге остановились на автостанции в столице Бурятского автономного округа селе Усть-Ордынском. Выкрашенный белой известкой сельский туалет, в который зайти можно только при крайней необходимости, пункт оплаты всех операторов телефонной связи сразу, пустая бутылка из-под водки на лавке для пассажиров – все! Чингиз-хана на вас нет, сказал бы добрый урус, мы с женой промолчали. Но уже через полсотни километров вполне себе цивильное кафе и расторопное обслуживание барменом с бейджиком «Давид» на груди.
Остров Ольхон отсекается от наплыва организованного и неорганизованного турья, помимо длинной дороги, еще одним естественным препятствием – проливом Ольхонские Ворота. Три парома безостановочно курсируют от берега к берегу, паромщики утрамбовывают автомобили как сельдь в бочку, но в пиковые июльские дни очереди могут достигать километров, ожидание растягивается на сутки. Так, в 2017-м, по свидетельству очевидцев, триста изможденных китайцев подрались с капитаном парома, кто кого поколотил неизвестно, но капитан после этого уволился.

«Караванка». Первый заныр

Наша турбаза называлась гостевым домом «Караванка». Вначале профессионально поморщился – что за бурятские упражнения с русским языком! Оказалось, название историческое, аутентичное, когда-то поселок Хужир стоял не на пригорке около мыса Бурхан, более известном как Шаман-скала, а рядом с нашей «Караванкой», которую прозвали так, потому что вытаскивали на это место рыбацкие лодки пережидать суровые зимы. На месте же нынешнего Хужира бурят не то что строиться, пройти без надобности боялся, а женщин так и вовсе близко не подпускали, но об этом позже.
Заселились. Корпус из добротного бруса, все удобства в номере, вся мебель из дерева – живи и радуйся! Огорошила звукопроницаемость, и, выяснилось, во всех гостевых домах Хужира это общая проблема. Вполне себе толстостенные апартаменты, а слышимость в них как в фанерном домике какой-нибудь уфимской турбазы «Солнечный УНПЗ». Возможно, завозимая на остров древесина из каких-то особых пород, проводящих звук, словно железнодорожный рельс, возможно, технология строительства, создающая резонансную конструкцию. Загадка осталась, а соседей мы продолжали слышать до осязаемости.
Наконец-то попробовали с женой бурятские позы-буузы, позы оказались питательным и вкусным блюдом, качество которого, как, впрочем, и любого другого, зависит от качества первоначальных продуктов. Любопытно, что буряты говорят по-русски совершенно без акцента, наверное, фонетика монгольских языков созвучна с русской, а может быть, как сказал бы Александр Исаевич, двести сорок лет вместе сделали свое дело. Напомним, что, кроме бурятов, в Российской Федерации только калмыки принадлежат к монгольской группе. Так что ольхонский официант в юрте-кафе говорил хорошо, а вот считал съеденные позы плохо, сначала выписал четыре блюда в блокнот, потом просуммировал на калькуляторе, но забыл прибавить хлеб, опять все выписал, опять на калькуляторе, сумма вышла меньше, чем в первый раз. Опять по новой. Пришлось отнять у него калькулятор и с помощью десятью пальцев заново пройти с ним курс арифметики за третий класс. Ничего смешного! Раньше на острове во всех девяти населенных пунктах были начальные школы, сейчас осталась только одна – средняя школа в Хужире. Парадокс времени: до 2006 года на Ольхоне не было ЛЭП и электричество давали только дизель-генераторы, но работали школы, в советское время редкий турист добирался до Шаман-скалы, но летал из Иркутска рейсовый Ан-2. Почему так, спросили у хозяина острова – старшего из тринадцати хаагов царя всех шаманов Хана Хутэ-баабая. Зашумел в ответ ветер. Оптимизация – поняли мы.

Теперь необходимо сделать паузу, вытряхнуть из головы мусор, из карманов – скомканные квитанции ЖКХ, после чего преодолеть двухсотметровую песчаную полосу и с почтением подойти к цели нашего путешествия. Все как в песне «Славное море – священный Байкал!». Шум набегающих волн, бриз можно вдыхать, вдыхать и еще раз вдыхать, вода от прозрачности кажется льдом. Бейсболку – налево, рубаху – направо, сандалии – через себя! Ух в самую большую и самую прозрачную волну! И вода действительно оказалась льдом! Пробкой шампанского вылетел назад на нежный теплый песочек, по нему скорее к высушенному солнцем до самой сердцевины уютному приветливому бревнышку. Через полчаса тантрических покачиваний на бревнышке в такт набегающим волнам приходит первое просветление: на красоту Байкала надо смотреть, не надо трогать ее руками, тем более нырять в нее потным телом…

Эндемики под ногами

Помнится, Робинзон Крузо, после того как перетащил на свой остров полтрюма с разбившегося о рифы корабля, все-таки решил осмотреть свой остров. Утром следующего дня после прибытия мы предприняли ту же попытку. Для нас уже все было приготовлено – на ближайшей горе виднелась подходящая смотровая беседка. Как и многое на острове Ольхон, легкость задачи оказалась обманчивой. Чтобы забраться на ближайшую гору, пришлось не раз останавливаться и переводить дух, с каждым привалом остров открывался все больше. Южная половина Ольхона почти сплошь песчаная, северная – лесная. Растительность на песке скудная, но почти вся сплошь из эндемиков. Миленькие желтенькие цветочки, рассыпанные вокруг, оказались растущим только в этих краях маком Попова. Удивило отсутствие пчел, от цветка к цветку летали исключительно шмели, возможно, их меховые шкурки более приспособлены к морозам и ветрам острова. Раз уж зашла речь о ветре, то он вместе с Ханом Хутэ-баабаем властвует над этой землей. Ветер сдувает все: летом – почву, зимой – снег, круглый год – крыши. Плодородный слой не удерживается на поверхности и вместе с песком уносится в озеро. Зимой на Ольхоне не играют в снежки, не катаются на лыжах, ветер сметает снег с острова, как и песок, голым бесснежным льдом, словно стеклом, сковывает берега – уазики-буханки носятся по нему, как по автобану. Половину крыши нашей смотровой беседки тоже унес ветер; подъехавший с группой китайских туристов гид уверил, что это был самый страшный ветер Прибайкалья – Сарма. Он разгоняется на противоположном берегу в Сарминском ущелье до ураганной силы в 40 м/с, несется через пролив Малое море на Ольхон и сносит все на своем пути. Именно из-за ветров порой невозможно осенью и весной перебраться с острова на большую землю и обратно – огромные тяжелые паромы накрепко швартуют к причалу, для могучих волн Байкала в это время они не более чем щепки. Мы с женой поежились и пошли с горы вниз к поселку Хужир. Перед уходом хотели поправить желтую ленточку на остроконечном столбе сэргэ, вкопанном рядом с беседкой, но гид китайских туристов предостерег нас: «Не трогайте того, о чем ничего не знаете! Ленточку завязал шаман для духа-эжина, и только тот, кто ленточку завязал, может ее развязать, всем остальным это принесет одни беды». Кому нужны беды вдалеке от дома? Никому! Отдернули руки и пошли в райцентр.

Земной дворец Хана Хутэ-баабая

Самый главный поселок Ольхона Хужир вовсю строится. Кругом гостевые дома, магазины, кафе, ну и, конечно, везде продают позы, запрещенный к вылову омуль, кстати говоря, тоже продают – копченый, жареный, вяленый, в ухе и даже в пельменях! Почти в каждом заборе местных жителей имеется маленькое окошко-дверца. Поинтересовались, что за васисдас такой? Были поражены: в поселке проблема с водой! Время от времени по улицам ездит водовозка, через окошки-дверцы протягивают шланги и наполняют емкости водой из плещущегося за Шаман-скалой Байкала. Закралось первое подозрение: не месть ли Хана Хутэ-баабая за то, что посмели потревожить его покой? «И стоять вам по горло в воде, не имея возможности напиться ею!» Решили прояснить ситуацию непосредственно во дворце главного из тринадцати хаагов. «Может, не пойдешь?» – спросил у жены, помня о запрете для женщин подходить к мысу Бурхан. «Двадцать первый век на дворе!» – перекрестилась жена и смело шагнула к тринадцати столбам-сэргэ, плотно обвязанным разноцветными ленточками.
Как не трудно догадаться, тринадцать сэргэ посвящены тринадцати хаагам, сыновьям небожителей тэнгриев. Хааги спустились на землю, чтобы все тут наладить: излечить от болезней, избавить от голода и совершить над людьми небесное правосудие. Главным среди них был самый старший и самый сильный сын главы пятидесяти пяти западных небожителей-тэнгриев Хана-Хурмаса тэнгри Хан Хутэ-баабай. Хан Хутэ-баабай поселился в земном дворце, который нам, простым кафырам, виден как Шаман-скала, а покои великого хаага – в виде сквозной двенадцатиметровой пещеры. Не лишне заметить, что мыс Бурхан признан одной из девяти святынь Азии, наряду с монастырем Шаолинь, семикилометровой горой-свастикой Кайлас на Тибете, стометровой золотой ступой в Мьянме и др. Для бурят значимость этого места сопоставима с Меккой для мусульман, Иерусалимом для христиан. Путешественники прошлого описывали, что ни один из местных жителей не решался проскакать верхом на коне мимо мыса Бурхан. Буряты спешивались и проводили коней следом за собой на поводу, копыта при этом обвязывались сверху кожей, чтобы не цокали и не тревожили Хана Хутэ-баабая.
Но что нам, туристам, предрассудки прошлого, если за это не закидывают камнями и не сажают в тюрьму! Каюсь, и мы позволили себе взять в прокат водный велосипед и объехать по воде Шаман-скалу. Кроме замечательных видов, увидели сакраментальное «Вася + Анжела = любовь до самого утра», двух туристов, сопя лезущих по скале к входу в священную пещеру. А наверху у тринадцати столбов-сэргэ в это время уже развертывали аппаратуру питерские музыканты, явно приехавшие специально, чтобы поднабраться энергетики.
Водный велосипед, шурша дном о песок, ткнулся в берег. «Зачем? – грустно кивнула пожилая бурятка на скалолазов, скрывшихся в пещере царя всех шаманов, – мы же не ходим по вашему алтарю, не лезем за иконостас». Ответить ей было нечего. У тринадцати священных сэргэ психоделическая рок-группа из Питера затянула свои псалмы.

Остров танцующей Трома Нагмо – самой гневной из дакинь

Да, мы плывем на кораблике «Иркутск» именно к ней, женскому духу, небесной танцовщице. Точнее, на остров Огой, где в 2005 году всем миром – в прямом смысле этого слова – установили ступу просветления. Чего только жители нашей планеты в эту ступу не забетонировали! От частичек волос Будды Шакьямуни до осколков авиационных бомб, но самое главное – бронзовую статуэтку дакини Трома Нагмо. Можно было обойтись без статуэтки, потому что сам вытянутый, изгибающийся Огой с высоты птичьего полета – вылитая танцующая дакиня. Культ Тромы Нагмы распространен вокруг другой святыни Азии – тибетской горы-свастики Кайлас. Возможно, таким образом была осуществлена связь между святынями… А то, что гневная дакиня своенравна, может наказать, может и благословить, испытали на себе. При подходе к острову дакиня чуть не столкнула за борт трехлетнего мальчугана, в последний момент сжалилась, и дремавшие на палубе тетушки вдруг встрепенулись и завопили отцу-оболтусу: «Держи ребенка!»
По канону, чтобы Трома Нагмо рассмотрела ваше желание, вокруг ступы надо пройти босиком 108 раз, гиды щадят туристов и говорят, что достаточно семи раз, а совсем грузным, промокающим платочком пот – одного и не обязательно на босу ногу. Как бы то ни было, туристы проникаются чувством сопричастности и даже шепотом покрикивают на своих капризных чад: «Нельзя драться, ругаться, плеваться и не набивайте разбросанной кругом мелочью карманы – она заколдованная!»
Отплываем от изгибов гневнотанцующей Тромы и плывем к святому источнику на противоположном берегу Малого моря, точнее – к двум источникам: женскому и мужскому. Преодолеваем за час двадцать километров и встаем на якорь у Щучьего озера, рядом с нами полно разнокалиберных судов, но привлекает внимание оранжевая надувная лодка с мотором. Два пенсионера, муж с женой, в одиночку идут от Иркутска до Северобайкальска. Шестьсот километров на суденышке, которое любой легкий байкальский ветерок может либо разорвать в клочья о скалистый берег, либо утащить в море к полуторакилометровым глубинам. Пока восхищался мужеством мореплавателей, жена сходила к источникам. Обещали, что женская вода будет сладкой, а мужская – соленой, или наоборот, главное: не перепутать! Жена разницы не почувствовала и пошла вверх по течению. Два деревянных желоба сошлись в один журчащий ручеек – но ведь любая святость не в факте, а в вере, решили мы и выпили на двоих одну рюмку бурятской молочной водки тарасун. Жене двадцатиградусная водка, слегка отдающая крестьянским подворьем, не понравилась, а мне понравилась, и я сразу нырнул в Щучье озеро, которое соединяется с Байкалом небольшим перешейком. Наконец-то я вволю наплавался! Щучье прогрелось, как колхозный пруд к вечеру знойного дня, даже не верилось, что всего лишь через песчаную косу в два метра плещется арктический «батюшка».
В завершение нашего путешествия проплыли мимо островка Ижилхей. Небольшая торчащая из воды скала вся облеплена черными бакланами, которые вернулись сюда всего четыре года назад, когда запретили вылов омуля, и у них опять появилась кормовая база. Сколько мы ни бросали хлебных корочек, ни один баклан не сдвинулся с места, в отличие от чаек, клянчащих подачку до последнего. Стало обидно за эту гордую птицу, именем которой уголовники называют людей никчемных и недостойных своего общества, впрочем, что взять с бандюков, они наверняка на уроках зоологии не были достаточно внимательны.
На причале в Хужире стали свидетелями примечательного диалога. Пенсионеры на надувной лодке искали, кому заплатить за «парковку», а капитан «Иркутска» предлагал им оставить лодку так, потому что в Хужире за время его проживания не было ни одного случая воровства: «Мы дома не закрываем, автомобили оставляем на улице с ключами!» Без Хана Хутэ-баабая тут явно никак, догадались мы. И действительно, самой страшной клятвой для бурят всегда была клятва у мыса Бурхан, после подтверждения намерений перед Шаман-скалой не нужно было письменных договоров, потому что солгавший перед пещерой старшего их хаагов домой возвратиться живым не мог никак …

Как топором убить медведя

От «Караванки» нас забрал уазик, и мы караваном из внедорожных «буханок» поползли вдоль Ольхона к самой северной оконечности острова – мысу Хобой. На мыс, кроме русских туристов, ехали французы, немцы, хорваты, но это не важно, потому что ехали и китайцы. Лет семь назад ольхонцы обрадовались наплыву китайских туристов, предполагая, что гости из второй экономики мира приедут не только с постоянной претензией, мелочной придирчивостью, беспрерывным гомоном на пределе возможности голосовых связок, но и с юанями. Выяснилось, что китаец китайцу рознь, на Байкал едут в основном из небогатых северных районов по профсоюзным путевкам. Но мы отвлеклись.
Переваливаясь с боку на бок, ползем между корней вековых сосен. Всеобщая остановка. Смотровая площадка. Один маленький скалистый остров – Львенок. Все фотографируются на фоне Львенка. Второй плоский скалистый остров – Крокодил. Все фотографируются на фоне Крокодила. На противоположном берегу Малого моря на белой горе угадывается знакомый контур. «Путин!» – все бросают Львенка с Крокодилом, фотографируются на фоне Путина.
В таком тоне можно было бы описать все остановки, но виды без всякой иронии завораживают. И не сфотографироваться на таком фоне – э… только бы китайский турист не влез в кадр!
На мысе Хобой, что в переводе с бурятского Клык, мы, свесившись с двухсотметровой высоты, увидели греющихся на большом плоском камне нерп, они, как и бакланы, появились после природоохранных мероприятий. Дрожа от восторга и пережитого высотного страха, делимся с нашим водителем-гидом впечатлениями. «Есть у нас еще зайцы, волки, косули, изюбры и в прошлом, когда разрешали бурятам иметь тысячные отары овец, были рыси», – ответил водитель. Ответил и тут же вспомнил, как не так давно, спасаясь от лесных пожаров, переплыл двадцатикилометровый пролив Малое море медведь. Когда о медведе узнали охотники-браконьеры, то посмеялись у костра за трапезой: «Да появись он сейчас, я его вот этим топором!» И медведь появился. Встал на задние лапы около уазика-буханки и посмотрел на охотников, медведь был выше уазика на голову, то есть на всю свою здоровенную башку. В общем, первым бежал охотник с топором, за ним бежал охотник с алюминиевой кружкой в руках (потом неделю не могли его пальцы разжать, чтобы кружку вытащить), пробежали мимо опешившей охотинспекции, охотинспекция обернулась и тут же вспомнила, что в Иркутске есть специальные ученые по медведям и тоже побежала, возможно, в Иркутск. Ученые приехали, поставили клетку с привадой, медведь в клетку залез, приваду съел, клетку есть не стал, только разломал, как спичечный коробок. Вторую клетку сварили из толстенной арматуры, медведь с ней не справился. Три дня бушевал он в клетке, на четвертый, в сопровождении ученого из Иркутска медведя перевезли на большую землю. Говорят, ученый после этого на работу не вышел и вроде бы кто-то его видел у Шаман-скалы с бубном в руках.
Покидаем Хобой, бросаем на прощание взгляд в синеву сибирского моря, неизвестно где переходящую в синеву неба. В декабре 2018 года на этом месте могли поставить бронзовое дерево бурятского скульптора Даши Намдакова, но экологи с народом Ольхона воспротивились, и детище Намдакова и иркутского галериста Бронштейна установили недалеко от поселка Узуры. Едем в Узуры. «Хранитель Байкала», выступающий из бронзового дерева, теперь стоит на скалистом обрывистом восточном берегу острова и пронзает туристов взглядом. В дереве есть большое дупло, внутри дупла – колокол, в который гиды советуют не бить, но все бьют, не давая духам, и без того недовольным вторжением на их землю, дремать. От «Хранителя» спускаемся к единственному с восточной стороны выходу к морю, здесь метеостанция, несколько домов и жилая монгольская юрта. Как это часто бывает, потомки воинов, захвативших полмира, торгуют сувенирами, травками, пошитой в Китае монгольской одеждой. За сто пятьдесят рублей купил три выстрела из лука. На третий раз попал в натянутую в тридцати метрах шкуру ягненка. «Теперь я могу служить великому Темучину?» – спросил продавца выстрелами. Молодой розовощекий монгол тут же записал меня в рекруты: «Пригодишься».
«Что за могила на холме за Узурами?» – спросила жена нашего водителя. «Рыбак утонул, глубина тут двести пятьдесят метров, найти невозможно, да и придонные рачки вмиг съедают все, что к ним спускается, – почти равнодушно объяснил водитель, – я и сам позапрошлой зимой чуть не утонул, въехав в проталину на льду. Двери сразу же зажало с двух сторон, хорошо, что у старенького москвича окна опускались вручную – машина тонет за пятнадцать секунд!» Улыбка сама собой сползает с лица – суров ты, Байкал-батюшка!

Тофалары и их олени

Мы их встретили! Тихих, интеллигентных китайцев. Экскурсия проводилась в декоративном стойбище оленеводов из Тофаларии. С десяток оленей ели из наших рук капусту, яблоки и морковку, китайцы молча фотографировали, лишь один, хорошо говорящий по-русски, остроумно шутил, опять же по-русски. Тофалары оленей не забивают, рога-панты для настоек не спиливают, государство им платит за восстановление поголовья. Платить, впрочем, необходимо не за оленей, а за самих тофаларов. «Сколько?!! – переспросил китаец, – всего восемьсот тысяч?!» Гид-тофаларка грустно улыбнулась: «Нет. Не тысяч, нас осталось просто восемьсот…»
Заползли в чум, тут как в монгольской юрте: очаг – посередине, справа – женская половина с детской люлькой, слева – мужская половина с медвежьей шкурой. Потом селфи с вожаком оленей и на нем же торжественный променад верхом для туристов легче пятидесяти килограмм. Кроме моей жены, по периметру маленького стойбища проехал лишь один из китайцев. Проехал, спрыгнул с оленя и расхохотался, показывая пальцем на карту, растянутую для туристов со всего света около чума. Оказывается, его родной город с населением в полторы Москвы обозначен тем же кругляшком, что и маленькая деревенька размером с Иркутск.

Каждый сам выбирает, на каком острове ему умирать…

Трясемся по проселку стиральной доски Хужира. Водитель пугает: «Никому не говорите, но со следующего года бесплатный въезд на остров будет стоить пять тысяч рублей!» Киваем на кочках головой. В смартфоне выплыла звезда: визажист Сергей Зверев против загрязнения Байкала! Известный стилист, сам родившийся в селе Гужиры под Иркутском, в одиночном пикете!
Вот и пролив «Ольхонские ворота». Паром, китайцы, автомобили, китайцы… Сейчас мы сядем в свой автобус и возможно больше никогда не увидим Ольхон. Мысли путаются в голове: пришли на остров буддийские ламы и поставили в пещере Хана Хутэ-баабая свои жертвенные чашечки и курительницы, стены пещеры сдвинулись. Пришли расхитители гробниц, вынесли что могли, стены еще сдвинулись. Пришла Советская власть и поставила напротив Шаман-скалы нефтебазу, а в Песчанке выстроила зону для заключенных, стены опять сдвинулись. Потом власть опять сменилась, на самом высоком месте Хужира поставили вышку сотовой телефонной связи, советский поселок потеснили беззастенчивые доходные дома, стены пещеры… – да и так понятно! Шаманы говорят, что, когда стены окончательно сдвинутся и пещера закроется, умрет их вера, а умрет вера, умрет остров. Сколько осталось ждать?

PS.
Промелькнула неделя-другая, иду в ближайший в магазин за хлебом, авоську на пальце кручу и вдруг слышу связку слов, которой на Байкальском острове Ольхон почему-то не слышал, – ну не привелось!
И неожиданно осознаю: а ведь тот бурый мишка, что напугал браконьеров с егерями ниоткуда не приплывал! Это же был бессмертный медведь, охраняющий священную и самую высокую гору Ольхона – Жиму, и Хан Хутэ-баабай всего лишь спустил его с цепи за порядком посмотреть!

Опубликовано в Бельские просторы №8, 2019

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Горюхин Юрий

Родился в городе Уфе в 1966 году. Журналист, литератор. Юрий Горюхин в 2000 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького (факультет прозы, семинар Н. С. Евдокимова). С тех пор публиковался в журналах: «Соло», «Бельские просторы», газетах «Московский литератор», «Истоки». Автор книги «Блок № 280266». Член Союза писателей России. Работал заведующим отделом прозы журнала «Бельские просторы» (Уфа). Ныне главный редактор этого издания. Живет и работает в Уфе.

Регистрация
Сбросить пароль