Гвардейский Семнадцатый
По чьей-то безжалостной воле
При свете холодной Луны
На гладкое белое поле
Выходят топтун-горбуны.
Равнинные черные гномы,
Гвардейский Семнадцатый полк –
Старательны и монохромны,
Они исполняют свой долг
Прокладывать строчки узоров,
Орнаменты новых дорог.
Следы их – глубокие норы
Под снег ускользающих ног.
Нащупать пытаются пятки
Опору хотя бы на шаг,
Такой же неровный и шаткий,
Как пульс отдающий в ушах.
Но пульсу не в лад монотонно
Зовет их страна-целина:
“В атаку, равнинные гномы!
Так надо, так надо, так на…”
…До хрипа извелся будильник.
Встаю, ковыляю к окну
И вижу, что ночью ходили
Колоннами по одному,
Оставив тропинки у дома,
Прошив, простегав снежный шелк,
Равнинные черные гномы,
Гвардейский Семнадцатый полк.
Эльф
– Сдавать экзамен в столице эльфов непросто, Клава,
Провинциальным гранитно-грубым пещерным троллям.
Там нужно бегать, летать и прыгать, нырять и плавать –
Я бегал волком, скакал лягушкой и плавал кролем;
Летал вороной, нырял тюленем, качался кленом;
Я был кометой, речным туманом, горячей лавой…
Смотрели эльфы, чесали уши: “Ты что, зеленый?”
Но пошептались и дали паспорт. Ты видишь, Клава –
В коре дубовой прохладный бархат ажурных листьев,
Прожилки-буквы: “Сей паспорт выдан Смирнову Коле.
Он отличился и был замечен Отцом-министром.
Он будет эльфом, а не дремучим пещерным троллем…”
А помнишь, Клава, как ты сказала, что только с эльфом
Прекрасны звезды, душисты травы и ласков ветер.
Ты улыбнулась и убежала, всё было мельком –
Неслось вприпрыжку: кончалась школа, звенело лето.
И в тот же вечер, когда сидели под старой елью,
Дробились блики и собирались дорожкой лунной,
Ты засмеялась и повторила, что только с эльфом…
Она вздохнула: – Какой ты глупый.
Какой ты глупый.
Дед
Сомнения грызли: не бери, нельзя,
Такую худую и заполошную…
Но пожалел продавца и взял.
Обмыли портвейном, как положено.
Шёл и думал: живём одни.
Скучен день до вечера. Как не спятили?
Курица скрасит пустые дни,
Будет развлечение и занятие.
Запоём весёлое цыпа-цып,
Рассыпая зёрна среди окурков.
Тут проезжающий мотоцикл
Выплеснул пол-лужи на мою куртку.
Никогда не слышал куриный смех,
Довелось на старости. А дальше крыша
Потекла, потом нас засыпал снег,
Бабка простудилась, завелись мыши…
Продавца проезжего ищи-свищи.
Знал, поди, пройдоха, что подсовывал.
Скрасить бы той курицей пустые щи,
Да только жалко её, бестолковую.
Мёрзнет. Из тулупа скроили жилет,
Курица в жилете почти красавица.
Въелась же привычка любить и жалеть.
Хуже, чем курево. Не избавиться.
Золотая
Фоме уйти, а Илье напиться,
Матвею в бой, Тимофею в ящик.
А мне везло – родилась жар-птицей,
Такой красивой, такой блестящей.
Шептала мамка: “Моя касатка,
Ты золотая, а не простая”.
Но дед лупил и лупила бабка.
Шныряли мыши, мели хвостами.
Хвосты шуршали, хвосты решали:
Кому лежать, а кому катиться
Живым дрожащим бильярдным шаром
И ахнуть в пол, полыхнув зарницей…
Немытый пол и худая крыша,
А дед и бабка всё пьют да курят,
И ждут от мамки других детишек –
Простых, похожих на мамку куриц.
Фоме любить, а Илье жениться.
Ивану тиф, а Степану насморк.
Сперва везло – родилась жар-птицей,
А дальше хуже – разбилась насмерть.
Простая
Дверь скрипит, что скоро холода.
Стали заходить-прощаться птицы.
Кто-то говорил, что возвратится,
Кто-то намекал, что навсегда.
Грустно. Ветер. Сыплется листва.
Принесло письмо из-за границы –
Нильский крокодил хотел жениться –
Простота, что хуже воровства.
Я вросла в унылый сельский быт.
Да и мамка старая, больная –
Тихо шепчет, что-то вспоминая,
Плачет и старается забыть.
Свет луны – вишнёвая смола,
Ночь вокруг – черничные чернила.
Летом деда с бабкой схоронила
И мышей тогда же извела.
Утром встану, выйду на крыльцо –
Тёплая, сермяжная, простая.
В небе синем птицы пролетают,
Видят мир похожим на яйцо.
А внизу пронзительный и злой
Ветер крутит руки нежным липам.
Нестерпимо хочется в Египет –
Ласковый, далекий, золотой.
Грустно, ветер. Мокрое лицо.
Я бегу, расплескивая жижу.
Я взлечу, как птица! Я увижу
Этот мир похожим на яйцо.
Опубликовано в Витражи 2021
