Юлия Беломлинская. ПРИЗРАК ОПЕРЫ

Но галёрка простит оговорки,
Сопричастна греху моему…
Александр Галич. Старый Принц

В редакцию нашей стенгазеты пришло письмо:
«В Интернете нашёл ссылку на некоего Б. Ю.: „Юля Беломлинская — паучиха Чёрная вдова, ей надо выспаться на человеке, а потом его уничтожить“».
Что это значит?»
Юха приехал в Питер из Москвы.
Делать первый русский Рок-театр.
Я оказалась Крупской-Арманд при этом Ильиче и главным художником при его Великом Деле.
Мы стали жить и работать вместе.
А потом Гастон, всё тот же, счастье или несчастье всей моей жизни, опять появился на пороге.
Его очередная попытка разрубить узел нашей страсти не удалась.
А если не рубить — то узел только затягивается.
И тут ещё Кира Муратова позвала меня в Одессу.
Работать с ней на картине «Перемена участи».
В общем, я, как змея, отползла сперва от Юхиного бренного тела.
А потом от его Нетленного Дела.
Юха орал, ругался. С Гастоном слегка подрался.
Но окончательно поссорились не сразу.
У нас ещё была долгая коммунальная свара, как у бывшей парочки.
Он всё никак не мог увезти свой чемодан с моей кухни.
В новое жильё.
А кухня — метра два полезной площади.
Из них полтора метра занимает чемодан Юхи.
А живёт Юха в пяти минутах ходьбы.
У нашего друга Никиты.
Я кричу в телефон, что если сейчас он, сука, не придёт за чемоданом,точняк вынесу чемодан на помойку.
Я который день его уговариваю!
Никакой реакции.
Тогда я звоню и говорю, что чемодан уже на помойке.
И это — чистая правда.
Он приходит.
Говорит, что я — жестокосердая.
Но вот это неправда.
Потому что я живу на первом этаже.
Помойку видно в окно.
И я всё это время, пока Юха идёт, слежу за его чемоданом.
И даже успеваю за это время какого-то синюшника криком в окно от чемодана отогнать.
Но он не стал вникать.
Увидел только факт: Чемодан На Помойке.
Такая вот Классика Разбитого Сердца.
Обиделся.
Следующий его коммунальный ход:

Никита и впрямь жил близко. Ну, не пять минут, а пятнадцать.
Жизнь у нас была ночная, и в четыре утра идти одной пятнадцать минут всё равно страшно.
И меня всегда кто-то провожал.
И вот, через пару недель, сидим все в гостях у Никиты.
Сам Никита на съёмках, Юха там живёт, остальные — гости.
Народ начал расходиться, я тоже встаю, а Юха и говорит:
— Посиди ещё, я тебя потом провожу.
Я села на место. А часа в четыре утра вот что слышу от него:
— А теперь иди одна в ночь и трепещи!
Я тебя нарошно провожать не буду. Ты меня достала с этим чемоданом.
Я пошла домой одна. И вправду страшно было очень сильно.
В Питере всегда страшно.
Следующий мой коммунальный ход: Ещё через пару недель, придя к одной местной красавице, оставим её безымянной, я застаю там Юху за чашкой чаю.
И из лучших соображений, просто чтобы её предостеречь, говорю:
— Вы, голубушка, лучше на него не рассчитывайте. Ласки от него не дождёшься, он умеет только строчить, как швейная машинка «Зингер», а потом сразу засыпает…
Эта фраза в нашем маленьком городе как-то сразу оказалась крылатой.
Её стали повторять многие девушки своим кавалерам.
Мы с Юхой перестали здороваться.
Потом он вернулся в Москву.
Постепенно мы помирились.
Спокойно пересекались и нормально общались.
Но однажды я привела к нему в Москве юного Цыпера.
Нынче он — создатель Могучей Мозгомойной Клумбы.
Точнее, Тумбы.
А был когда-то талантливый журналист.
Цыпер написал классную статью про Юху.
Про то, что Юха — фантом, призрак оперы, гениальная личность с пустым результатом, великий и ужасный обманщик из страны Оз…
Написал чудно — вот цитата неточная, по памяти:
«…ещё до его приезда в Городе обнаружилась девушка с таким же лицом и перевернутыми инициалами: не Б. Ю., но Ю. Б…
Чуть позже возникло и само лицо: портрет-фреска в мастерской на Итальянской улице: всё тот же узкий глаз и носатый профиль.
Влюбленный Художник нарисовал Девушку, и это опять был Он, его Тень…
Тенью, Носом, Портретом бродил наш герой по Петербургу…»
Что-то в таком духе.
А дальше про то, что кроме вот этого флёра в Юхе ничего нет, но и этого довольно для того, чтобы назвать его гением…
Я бы в жизни на такое не обиделась.
Но я уже не участвую.
Я уже наступила ногой на ту полоску, нарисованную мелом на асфальте, после которой, по правилам, мне положено выходить из игры.
Это — граница игры.
А дальше я еду в Америку и живу «за границей собственной судьбы».
Одна радость — в Блюмингтоне, в местной библиотеке, читаю русские журналы.
В том числе журнал «Театр», отданный по причине 90-х «молодёжной редакции».
Они развели там такое типа ЖЖ для пятнадцати посвящённых.
А журнал в ту пору был тиражом на всю страну.
Тысяч сто, что ли. Или четыреста…
И вдруг вижу там: мудила Юха пишет Опровержение!
Этой Цыперовой статьи.
Соревнуясь с ним в красноречии.
Оттягиваясь в полный рост.
Там было что-то такое:
«…этот крошка Цахес, духовный уродец, могущий изрыгать только злословие, откуда он взялся?
Оооо, я вам отвечу, откуда он взялся! Как ни странно, крошка Цыпер, будучи москвичом, является представителем самой злой, а именно петербуржской Школы Злословия!
Основательница этой школы — Юля Беломлинская, местная Мадам Де Помпадур, её имя и портрет присутствуют в этом отвратительном пасквиле в зашифрованном виде, именно в складках её пышных юбок и зародилось омерзительное явление, называемое Крошка Цыпер…
Вот чей он паж и верный ученик!
Но у Юли всё было проще и понятней. Юля Беломлинская — паучиха Черная вдова, ей надо выспаться на человеке, а потом его уничтожить.
Её последователь — гнусный Крошка Цыпер, мелкая собачонка при знатной даме, кусает просто так, из любви к хозяйке…»
Ну, вроде хватит.
Я цитирую по памяти.
Я много раз прочла это.
Сижу себе в библиотеке университетского города Цветогорска МидВест Индиана, растолстевшая, в бесформенной сиреневой кофте, абсолютно оторванная сама от себя, от всего, кроме своей дочки, ни к чему не причастная…
И читаю этот русский журнал трёхлетней давности…
Чувствовала я себя, наверное, как Судейкина.
Уже там, в парижском скворешнике.
Что это было? В какой стране? С кем?
Как вы сказали? Петербург?
А они по-прежнему там живут, ходят по моим улицам.
Тенью, Носом, портретом…
А они по-прежнему могут взять билет до Питера.
Выйти утром на Невский, пройти двадцать минут, свернуть на Итальянскую, подняться на третий этаж в подворотне Малигота, постучать, и двухстворчатую дверь распахнёт…
Похмельный, но не злой.
Глаза красные, как у белого кролика.
Мой Гастон — из книжки «Роковая любовь».
Призрак Оперы.
Все москвичи знали, что он — редкая в нашем кругу, ранняя птица.
И даже с первого московского поезда можно смело идти в эту мастерскую, и там тебе откроют.
И там ты, глупый бедный москвич, будешь пить своей первый Утренний Питерский Кофе.
Да, Призрак Оперы обычно к девяти уже там.
В своей мастерской, во дворе театра, бывшей адмиральской квартире.
А я приду нескоро.
Хорошо, если к двенадцати.
А может, и к часу.
Господи, как же я хочу домой…
Домой?
Нет.
Я ещё не готова.
Вернуться к себе самой.
«Юля Беломлинская — паучиха Черная вдова…»
Я всё читала, вспоминала и плакала…
Наверное, эти дурацкие Юхины строчки покоробились и расплылись, на них вылилось три ведра моей скупой мужской слезы…
…Последний удар, который я ему нанесла, уже перед отъездом, был отказ подписать какое-то прошение о том, чтобы какой-то его партии панк-рока отдали остров в Тихом океане.
Такая натурально концептуальная петиция.
— Подпиши! Устроим там колонию, класс будет! Все будем ходить голыми!
— Нет, Боря, не подпишу. Я точно знаю, что у тебя на острове всем можно будет ходить голыми. Но зато ходить одетыми будет запрещено под угрозой расстрела и высылки.
С этим я и улетела в Америку.
И вот сижу, вспоминаю свою Школу Злословия…
А потом вспомнила, что всё это только классики на асфальте.
И только кажется, что нельзя преступить эту черту.
Её можно даже просто стереть.
Она мелом нарисована.
Первое, что я спрашиваю у крошки Цыпера по приезде:
— Как там Юха?
Цыпер говорит:
— Юха оказался такой хороший… Вписался в ОГИ, на детских утренниках читать сказки. Представляешь, честно встает утром, приходит к десяти. И не пытается там с родителями этих детей тусовать, а честно читает…
Я тоже думаю: какой хороший стал Юха…
И потом вспомнила эту всю историю и сделала его героем хулиганской слэм-поэмы «Интервью».
Потом видела я его один раз.
Он пришёл на мой концерт в «Китайском лётчике».
А потом я ещё хотела повидаться, его звала куда-то по телефону, а он сказал:
— Мне не доехать. Я живу в лесу.
Он просто в спальном районе живёт.
Но я решила, что в настоящем лесу.
Все эти страсти и обиды, обретённые в двадцать с лишним лет, так навсегда и остаются.
А я как раз в это время умудрилась подъебнуть почти всех.
Наверное, мстила мужчинам за свой неэлегантный Нос.
И хотела быть Чёртом Из Табакерки…
А сейчас я рада просто тому, что все мы живы.
А Портрет не выжил, погиб ещё при мне, в конце восьмидесятых.
Мастерская Гастона принадлежала театру, и там делали ремонт.
Стенки ломали.
Кусок стены с этой фреской выломали и прямо из окна бросили во двор.
Она не разбилась.
Так и лежала внизу во дворе.
Раньше именно в этом дворе был вход в «Бродячую собаку».
Пошёл снег, мы смотрели в окно, и снежинки падали на этот нос и узкий глаз.
Общий у юноши Б. Ю. и девушки с перевернутыми инициалами, Ю. Б.