* * *
Есть виноград, ходить под виноградом
и, майки отлепив от живота,
гонять горячий воздух для прохлады
туда-сюда.
Зима сырая, мне легко представить
жару, армянок в хлопке, белый цвет,
как темнобровый мальчик в мяч играет
и спит в обед
и как фруктовый лёд течет по пальцам
и капает на пыльный тротуар.
Под фейерверки просто засыпается:
хлопок, удар,
и ничего не стало, лишь гирляндочки
бегут под потолком легко по линии,
цветастые пучки, кружочки, лампочки,
и всё малиново
и жёлто… В одеяле солнце путалось,
закатываясь за хребты.
Армянские собаки поукутались
в свои хвосты,
пока хозяева настраивали голос
и звёзды становились острыми.
А что зима? На скатерти распалась,
на простыни.
* * *
и Мельпомена выплеснула горечь,
и выпустила гончих
Мельпомена,
и тогой белой убрала колена,
из слез восстав, заснула наконец.
и ничего не снилось
Мельпомене,
и первый раз
из нагрешивших древних
никто не звал и не будил ее.
И тишина.
И ниспадала тога,
туманом оседая между окон
и пачкаясь о трескавшийся лёд.
И гончие забыли про Парнас,
в сырую ночь впечатывая лапы,
месили ткань,
дичали от восторга.
И нам казалось, что не чья-то тога,
А первый снег посыпался на нас.
* * *
Воздух ходит из комнаты в комнату,
из квартиры в квартиру,
связывает живущих
воедино.
Вещь остаётся там, где её положат,
и моя рука
перекладывает то, что, может,
нёс другой,
что теперь останется
с памятью обо мне, обо всех, кто до.
Есть, слава богу, разница
между людьми, между самбо и айкидо,
между самим предметом
и памятью о предмете,
между городом тем
и этим.
* * *
Ранний воздух стекленеет,
свет – текучий мёд,
в нём по небу, как умеет,
облако плывёт,
а под небом в белом тает
тёмное стекло,
голубое, ниспадая,
складками легло
на стоящий, длиннолицый,
сам собою полный
строгий лес: на ели-спицы
и на сосны-волны.
* * *
И мальчик стягивает шапку
И говорит: «Ну, ба, ну жарко», –
А ба не поддаётся внуку
И грозно говорит: «А ну-ка!»
И мальчик начинает злиться
И смотрит, как летают птицы
Без шапок, с голыми ушами,
Наверно, птицам хорошо.
* * *
Какие-то дремучие заметки
про то, как ровно выпадает снег
и как он странно лёг,
что хочется ботинком
всё истоптать,
и всё измять, как в детстве,
и разбросать, и лечь в него, как если
ты для того и вышел —
снег в карманы
себе набить.
Как не бывает рано,
так поздно не бывает,
но бывает
пора домой.
Серьёзный человек
катается на санках, и собака
катается по снегу, и вороны
взлетают с криком, кружатся, обратно
летят на сосны,
и не видеть сложно
и думать не легко.
А что легко –
всё, что теперь так правильно легло
и знает место,
и неслышно дремлет,
и двор объемлет.
* * *
Мальчик Боба хнычет, плачет,
Пальчик папы в ручках прячет.
Поезд мчится – стук-постук,
Боба едет – плак да плак.
Тридцать восемь,
Тридцать девять
С ним по рельсам полетели
Выше, выше.
«Слушай, Боба,
ты живёшь, и жил да был, –
заговаривает папа все болезни, –
Крокодил».
Полусонно Боба видит:
поднялся какой-то ветер
и слова над ним летают,
а другие по вагону,
а какие-то и вне,
кто-то страшный отступает,
не выдерживает звона,
прижимается к земле.
* * *
что-то такое было,
кто-то стоял на платформе,
ждал электричку, или…
точно уже не помню
снег под фонарь заносило,
варежка падала в снег,
что-то со мною было,
и это касалось всех
* * *
В деревянной скорлупке бани
светит лампа,
точильный камень
завалялся, забыт хозяином,
длится зеркало в диагонали
три ладони,
на ржавом гвоздике.
Напевает хозяйка бани,
моется.
Её розовые руки
взяли таз
над скамьёй и веником
понесли, повели к верху.
И паук прикрывает веки,
ни одним из восьми глаз
не подсмотрит,
хотя многое
повидал:
И сырые волосы
он видал,
и плечо, и копчик,
и сосок, виноватый, стоящий
как приговорённый
к мытью.
Всё видал.
А вода из таза
Потянулась к полу,
Полилась по телу,
исчертила пену,
утекла в доски,
навела порядок.
Вот
таз пустой, и она чиста,
и проста сейчас жизнь, проста.
Опубликовано в Бельские просторы №1, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!