Искусство, художественную литературу сложнее ранжировать, чем науку. В науке существуют специализированные научные журналы, которые обладают определенным импакт-фактором, то есть степенью читаемости, престижности. Подавая научную статью на публикацию в какой-нибудь журнал, ты ориентируешься на величину этого фактора. В художественной литературе отсутствуют подобные численные критерии. Хотя понятно, что существуют литературные журналы, издательства, сам факт публикации в которых выделяет тебя из толпы страждущих опубликоваться. Давайте попробуем из опубликованных в литературных журналах и издательствах художественных произведений выбирать и ранжировать некоторые из них, ориентируясь в их оценках на критерии художественности, которые безусловно во многом субъективны и расплывчаты. Однако при этом, как ни странно, мы все понимаем, о чем идет речь. Как ни больно это признать каждому из нас, Хемингуэев и Распутиных среди нас нет. Так чего обижаться, если вы вдруг оказались в моем рейтинге с баллами ниже соседа по парте? Это ведь все так субъективно, к тому же автор этих слов сам дурак.
Давайте исходить из объективно-субъективной реальности и условной десятибальной системы оценок. По этой реальности, для меня лично, десятью баллами обладают, например, «Герой нашего времени» Лермонтова (здесь бы дал даже 10+), «Игра в бисер» Гессе, «Волшебная гора» Томаса Манна, практически весь Гоголь, «Приглашение на казнь» Набокова. Ну, и поехали, первые пять прочитанных и проанализированных произведений, подбор которых тоже субъективен. Читаем рецензию на каждое произведение, после которой приведен рейтинг по десятибалльной системе.
Лесков: Прозёванный гений
Роман серии ЖЗЛ, 2021
Майя Кучерская
Второе место Национальной премии “Большая книга” за 2021 год.
Документально-художественная реконструкция жизни российского писателя второй половины ХIХ века. Собственно, это больше научная работа крупного филолога с тысячью ссылок на источники, однако написанная в том числе и для массового читателя – понятным языком и внятными мыслями.
До прочтения этой книги Лесков представлялся этаким кондовым русским писателем консервативного толка с неуклюжим, манерным языком, через который продраться стоит большого труда. После «Левши» осталось, что, мол, пусть мы лапотники, но не лыком шиты, утрем носы всяким-разным аглицким мастерам, на это хватит нам и сил, и духу. А вот потом опять всегдашняя грязь, и нищета, и беспредельная бюрократия начальства. Странное впечатление, двойственное, как будто упоение и бахвальство непонятно чем. А леди из Мценского уезда – так то просто русская экстремальная версия госпожи Бовари и Терезы Ракен, беснование внутренне неустроенной женщины. Что здесь своего, органичного, неповторимого?
Оказывается, не так просто. Автор пытается доказать, что Лесков далеко не писатель второго ряда следом за Толстым, Достоевским, Тургеневым, а чуть ли не законодатель российских литературных мод того времени, своим творчеством проложивший мостик к модернизму ХХ века.
В молодости Лесков, работая коммивояжером, несколько лет мотался по российской глубинке, проникаясь жизнью людей в провинции, набираясь впечатлений, которые, обрастая художественными деталями, вылились позднее в очерки, рассказы, повести и романы. Публицистичность всегда буквально сквозила в его творчестве. Он вычитывал в газете житейский анекдот и делал из него рассказ или повесть. В последнее десятилетие жизни, однако, исчерпался запас жизненных впечатлений, и писатель часто просил знакомых что-нибудь рассказать занятное, чтобы найти тему для очередного рассказа.
Автор дает четкие характеристики исторических эпох 60, 70, 80-х годов позапрошлого века. Наступление нигилизма, убийство Александра II, приход реакции при Александре III. И всем этим извивам общественной жизни, с одной стороны, Лесков пытается следовать, с другой – его бунтарский характер восстает против окружающей общей усредненной массы мнений, и он часто публикует произведения в пику тенденциям общественной мысли. Многие его за это не любили, в том числе за вздорный характер, поэтому последнее десятилетие он стоял особняком в литературной жизни и был одинок в личной.
Но это ладно, его, как говорится, планида. Но насколько велик, самостоятелен Лесков в русской литературе? Сомнения после прочтения книги, к сожалению, остались, автор не до конца убедил. Конечно, без прочтения какого-либо из его значительных по объему романов, малоизвестных широкому читателю, таких как «Некуда», «Соборяне», «На ножах», «Захудалый род», сложно рассуждать на эту тему. Насколько его языковые выкрутасы оправданы, насколько вычурность языка подкреплена глубиной, значительностью содержания его художественных текстов? Пока лично для меня остается не вполне ясным. Не слишком ли его творчество у него приземлено, буквально, публицистично, несмотря на чрезвычайную усложненность, архаичность, народность, сказовость художественного языка?
Рейтинг: 3
Между собакой и волком
Роман, 1980
Саша Соколов
Дядя Саша Соколов навалял немного слов,
в непролазную трясину затащил своих скотов,
что-то хнычат и мяучат, и по-русски говорят,
в бубны лихо тарабанят, в ейны дырочки сопят.
И не чуется отрады, все в округе вкривь и вкось,
ничему ничуть не рады, надысть это все сдалось,
но не верится Сашуле, много лезет между слов,
среди боли и путины любит он своих скотов.
К автору у меня было странное предубеждение: за что такой почет и уважение? Ведь на всех углах Саша Соколов да Саша Соколов. Однако сейчас, после прочтения этого романа померкли последние сомнения. Что за чудо, не пойму – постоянно ловишь себя на неосознанном желании писать в рифму, ну, пусть не совсем в рифму, а чтобы складно, гармонично звучало написанное, и ухваченную тональность при этом блюсти, не выпадать из нее.
Это, наверное, и есть подражание Саше Соколову: не захочешь, а напишешь в струе мелодики его текста. В Вики попалось, что до 80 % писателей (видимо, российских) в той или иной степени испытали на себе влияние его творчества. То есть они признают это влияние на собственное, любимое творчество, изначально призванное быть чистым и незамутненным ничем и никем. Творить как дышать. Однако признают, не в состоянии не признать. Похоже, автор попросту дышит гармоничнее, что совсем не обидно и не трогает за живое. Сразу соглашаешься: да, так все и обстоит, именно так и такими словами. Которые вьются и вьются и складываются в неземную мелодию. Ничего искусственного нет в этой вязи слов. То ли проза, то ли поэзия, то ли модерн, то ли пост – какая разница, если отражает, даже вмещает в себя чуть не целиком сакральность языка (если она есть, а она должна быть, иначе почему в начале было Слово?). Всесторонне описанное и обрисованное полотно мира раскрывается читателю на листе бумаги. Замечаешь, что после Соколова повышается зоркость и объемность твоего собственного взгляда, смотришь теперь на обычное безлистое дерево под окном и понимаешь, что на тему «безлистого дерева» можешь написать и одну, и две, и десять страниц, причем получится не пустое из порожнего, а нечто от него самого, деревянного и без листьев. Странно, но приобретенное качество, видимо, отражает скрытое богатство языка, которое мы до времени не различаем. То есть Саша Соколов как катализатор прозрения в суть языка.
Это не первая попытка чтения Соколова, за плечами уже его дебютная “Школа для дураков”. Уже тогда стало понятно, что это открытие, но его масштаб не доплелся до мозгов. Давно это было. Сейчас, кажется, все по-другому случилось.
Конечно, читается Саша Соколов далеко не просто, малейшее мысленное отвлечение от текста чревато потерей ощущения смысла происходящего на его страницах. Необходима постоянная концентрация, что приводит к медленности процесса чтения, каждая страница дается, можно сказать, с боем с самим собой, но это отнюдь не напрасные усилия, ничего похожего на мысль: «Какую муру я читаю!» – такое иногда случалось с книгами других авторов. Наоборот, постоянное ощущение, что прочитанное ложится как раз туда, где ему и следует находиться, чувство, что наконец-то это случилось.
При этом ни слова мата! Вроде куда уж больше про народ, чтоб “оживить” речь. Нет, автор обошелся без ненормативной лексики, да еще как обошелся, ведь мат в его тексте – как собаке пятая нога. Сама фактура текста не предполагает грубости, хамства, псевдонародности.
Возможно, Саша Соколов открыл универсальный метод в языковом пространстве, которому хочешь не хочешь, а будешь следовать, как аксиоме.
Рейтинг: 8
Вечная мерзлота
Роман, 2020
Виктор Ремизов
Третье место литературной премии «Большая книга» за 2021-й. Прочитаю вышестоящих призеров и сравню. Но пока сложно представить, что можно написать лучше. Несмотря на чудовищный объем романа – целых 1160 страниц! – читается легко. Совершенно ненавязчивый текст, прямо как музыка Баха. Можно читать и слушать часами и сутками, никакой усталости или раздражения.
Люди и Енисей – тема книги. И Сталин при всем при этом. Время действия – 1949–1953 г. Несколько послевоенных лет позади, пора замахнуться на новые свершения. И больной, постаревший Сталин замахивается на Сибирь. Хочет построить железную дорогу по вечной мерзлоте, чтобы сделать доступными окрестности Енисея и само Заполярье. Чтобы там жили люди, строились города и промышленные предприятия. И Северный морской путь неподалеку. Огромные деньги пошли на Север, там зашевелилась жизнь. Сталин принял решение вопреки всем предостережениям ученых. И началось сплошное надувательство, подтасовка, очковтирательство. Природу не обманешь, как порой не хочется сильным мира сего. Железная дорога обваливается летом, мосты рушатся, ничто тяжелое мерзлая земля не способна держать. Поэтому великую стройку закрыли почти сразу после смерти Сталина. Но кто вернет потраченные миллиарды, загубленные жизни людей? А ведь я, да и многие, вероятно, не знали про эту чудовищную авантюру престарелого вождя, что поразительно, насколько мы слабы в фактической стороне истории нашей страны, а не в вольных ее интерпретациях.
После Шаламова, Солженицына, многих других документальных свидетельств о жизни ГУЛАГа, той страшной, окружающей людей атмосфере кажется, что можно добавить. Оказывается, можно, да еще как. Собственно, книга не нагнетает, читаешь про ужасы той жизни легко, потому что полностью погружен в происходящие события. Автора нет, ты сам, собственной персоной путешествуешь по книге вместе с ее персонажами и выживаешь вместе с ними. Абсолютная достоверность – мельчайшие детали быта, природы, оттенки характеров, мотивация, тайные мысли людей – все не перед тобой, а вокруг тебя. Капитан Сан Саныч, фельдшер Горчаков, их жены, много других персонажей, положительных и отрицательных, сложно их осуждать, их жизни не черно-белая матрица, у всех за душой много самого разного – и хорошего, и плохого. И надо жить дальше в этих нечеловеческих условиях, некоторые не выдерживают, и их вполне можно понять.
Опыт, учебник жизни на все времена, а не художественное произведение, вернее, далеко не только превосходное художественное произведение. Наверное, роман экранизируют, но никакая самая адекватная, тщательная экранизация не отразит всего богатства содержания, вложенного в текст романа автором. Автором, который окончил филфак МГУ, двадцать лет работал журналистом, лишь потом начал писать. Это его всего третий роман. С сыном, которому посвящен роман, прошел на лодке тысячи километров по Енисею. Переговорил со множеством людей, очевидцев, переворошил тонны архивов. Высокопрофессиональная деятельность, ничего не скажешь. Но без выдающегося художественного таланта все равно так не напишешь. Мелькало между строчек: автор явно интересуется военным временем. Если возьмется и напишет роман о войне, безусловно, это будет событием.
Невольно сравниваешь с “Обителью” Прилепина. В подметки не годится “Обитель”, где все искусственно, надуто, напыщенно, прямо сквозит, что много положительного было в лагерях, там некоторых заблудших можно перевоспитать, мол, поработают от души на государство и сами дозреют для настоящей жизни, некое лживое морализаторство во благо воспитания настоящего советского человека. Автор же “Мерзлоты” прямо говорит, что человек должен чувствовать страх, иначе от него ничего не добиться. Сталин это понимал, поэтому и создал систему лагерей, систему повсеместного, поголовного страха. Дешевая рабсила была обеспечена, а заодно и нужный настрой советского народа.
Рейтинг: 6
Страна багровых туч
Роман, 1959
Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий
Первый роман Стругацких, конечно прочитанный мною первый раз еще в далеком детстве. Издан 62 года назад, еще до полета Гагарина, но уже после первых спутников. Написан в жанре научной фантастики “ближнего прицела”, то есть действие разворачивается в девяностых годах двадцатого столетия; авторы пытаются экстраполировать имеющиеся знания о космосе в пятидесятых на конец второго тысячелетия.
Впечатление от теперешнего прочтения крайне двоякое. С одной стороны, уважение к имени авторов и представленному опыту описания экспедиции на Венеру, с другой – не хочется лягать признанных авторитетов советской фантастики, а придется, если пытаться все же оставаться объективным в оценке прочитанного.
Чрезвычайно затянуто описание произошедшего с героями, первые 60 % книги можно спокойно сократить наполовину, при этом ничего по сути не изменится. Столько пустых диалогов и описаний. Понятно, что создается мир, вводятся герои, но все раздуто безмерно. И вторая половина книги – описание происходящего на Венере – местами тоже однообразно, много повторов, когда все уже давно понятно и вполне представимо в сознании читающего. Авторы постоянно искусственно нагнетают экзотику, чего явно не требуется. Некоторые же события на Венере попросту не ясны технически: например, проваливание космического корабля в болото и экстренный старт во время этого провала. Не говоря об «абсолютном отражателе», который позволяет использовать термоядерную реакцию в качестве движущей корабль силы, ведь его залило болотной жижей. То есть такому двигателю все нипочем? Еще вопрос: куда корабль сел потом, после старта из болота, неужели прямо у Голгонды? Тогда получается, трое изнемогающих от усталости, болезней и травм космонавтов выбрались из болота и прошли целиком обратный путь? Это же нереально в тех условиях.
Теперь о научной составляющей событий, описанных в романе. Понятно, за шестьдесят лет прогресс в знаниях о космосе большой, но все же безудержная фантазия авторов попросту зашкаливает. Условия на Венере совсем другие, чем описаны в романе: температура на поверхности в пять раз выше, около шестисот по Цельсию, давление воздуха – под сто атмосфер. Поэтому ни о какой воде и, соответственно, болотах речи быть не может. Из правильно угаданного авторами – мощный облачный покров, несущийся с огромной скоростью в высоких слоях атмосферы. Но на поверхности Венеры сильных ветров не бывает, слишком высокое давление, фактически это уже не газ, а чуть ли не жидкость. Вспомним, океанские течения на Земле движутся очень медленно, какие там ураганы и бури.
Вольное обращение с термоядом. Звездолет имеет некий фотонный двигатель, где реагируют дейтерий с тритием, как в термоядерной бомбе и термоядерном реакторе будущего. Это температуры в миллионы градусов, как в центре Солнца. Изобретен абсолютный отражатель из экзотического материала, который отражает плазму и толкает звездолет вперед. Вряд ли такое когда-нибудь будет реализовано технически, хотя многие фантасты используют подобный двигатель как часть звездолетов без тени сомнения.
На Венере открыта Урановская Голгонда, огромное месторождение делящихся материалов, ради него, собственно, и затеяно освоение Венеры. Получить неограниченный источник энергии. Эйфория пятидесятых о недавно введенных в эксплуатацию ядерных реакторах. Причем на Голгонде уже идут ядерные реации, все там полыхает и делится. Но такого быть не может в природе, прошла бы цепная реакция, и все бы взорвалось. Урановые руды на Земле очень обедненные и практически не радиоактивные.
Обнаружена жизнь на Венере с атмосферой практически без кислорода, что уже маловероятно. Хотя при этом космонавты иногда снимают шлем скафандра и с трудом, но дышат. Это при ста градусах Цельсия и почти полном содержании углекислого газа в венерианском воздухе? Нереально. К тому же и сама описанная венерианская жизнь крайне нелепа. Змеи, щупальца, огненная жижа, питающаяся радиацией, мелькающие тени странных зверей – клоунада, а не серьезное описание венерианской жизни. Убери этих червяков из книги, и ничего не изменится по сути.
Да, романтики выше крыши, космонавты – настоящие герои, взаимовыручка, тяготы космических будней, наконец, трагическая смерть двоих из героической шестерки. Можно не обращать внимания на практически полное отсутствие наукообразия и читать книгу как сказку. Но не хочется, да и профессия не позволяет. Где-то читал, что сами Стругацкие считали первый свой роман самым неудачным. Можно легко согласиться.
Рейтинг: 2
Мальчики
Повесть
Октябрь, 2018, № 4
Дмитрий Гаричев
Книга-вызов, вероятно, талантливое произведение, но уж больно непонятное, особенно при чтении с наскоку. Автор по преимуществу поэт, посему его проза и не проза вовсе, а скорее стихотворение в прозе, затянувшееся на несколько десятков страниц формально тем не менее прозаического текста.
О наполнении повести. Идет война, но непонятно кого с кем. Есть республика, есть ставка руководителей, есть вольнокомандующий. Идут вялотекущие бои: кого-то за что-то застрелили, кого-то повесили, кого-то сожгли, кого-то избили до полусмерти. Однако отсутствует мотивация в насильственных действиях – просто так надо. Почему-то так надо, и все дела.
Главный герой Никита – композитор и исполнитель музыки. У него среди друзей художник и другие гуманитарии. Преследуют и убивают друг друга по личным, неопределенным до последней степени мотивам, но формально оправдываясь при этом как бы некими интересами республики, хотя и это утверждение совсем не очевидно. Вообще, нет ничего очевидного и определенного хоть в малейшей степени. Полный хаос происходящего вокруг Никиты, вернее подспудно есть какая-то логика – но вот как ее уловить и понять? Герой идет куда-то по миру, и странные события наслаиваются одно на другое, как бы ведут его за собой. Но вот куда?
Переплетение картин природы, отзвук неких грозных событий на периферии сцены текущего действия, логика лишь в пределах одного отдельно взятого предложения, максимум абзаца. Далее – и в прошлом, и в будущем – густой туман. Есть только миг, здесь и сейчас, все остальное растворяется в кромешной тьме полной неопределенности.
И в последней четверти книги это постоянное напряжение нарастает (по ощущениям, как в «Бесах»), а на первые роли выходят некие мальчики, которые творят нечто злое против более старших товарищей. Возникают, вернее все более укрепляются, поскольку они фактически присутствовали с самого начала повествования, некие детские мотивы, мотивы загадочной игры в советскую «Зарницу», некие гайдаровские Плохиши против Кибальчишей, только кто здесь белый, а кто красный, сам черт не разберет. Тень на плетень наведена автором крепко.
Полотно повести, язык, тональность в конце концов ловятся, ущучиваются, начинают восприниматься умом, а не просто считываются с листа. При этом сюжет и образы героев не имеют никакого значения. Это повествование настроения, настроения тревожного, пугающего. Передано мироощущение неопределенности, иррационального, беспричинного страха, борьбы за выживание в постоянно прессующем тебя окружающем мире. Автору это вполне удалось. Впрочем никак не позавидую будущему читателю: известное усилие, чтобы одолеть 60 страниц текста повести, ему явно потребуется.
Конечно, это пример формальной литературы, то есть литературы, в которой в основу повествования положено Слово, его связи в предложении и вызванные теми связями ассоциации, а не его значение в утилитарном плане описания событий. Так тоже можно писать, почему нет. Вероятно, это даже шаг вперед, но об этом смогут более определенно судить уже специалисты-филологи.
Рейтинг: 5
Опубликовано в Бельские просторы №4, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!