ОФРА ХАЗА
Папаша разорался, что у него стоит на мировую скорбь и начал приставать к еврейкам. Ходил вдоль барной стойки и нагибался у каждой девушки, чтоб заглянуть в лицо. Они реагировали снисходительно, но он точно бы схлопотал, если бы распустил руки.
В кабаке на входе сидело двое вышибал с бычьим головами, у многих девиц были бойфренды, которые стояли поодаль.
Папаша лез к женщинам со своими комплиментами. Говорил что-то про страдание, которое передаётся из поколения в поколение. По мне, все живущие в этих местах на вид одинаковы. В еврейках, как минимум, я ничего особенного не видел. Представляю, как бы отец рассвирепел, если бы я сказал ему об этом. Сегодня выяснилось, что он тоже – еврей, и жить не может без еврейских телок.
Он выпил ещё, и окончательно забыл, где мы находимся.
Он заявил, что готов платить за любовь. Если раньше мне было смешно, то сейчас стало страшно. Его моральный облик меня совершенно не волновал. Я боялся, что его отмудохают, что уже не раз случалось, и он не сможет вести машину обратно в Тель-Авив.
Я был ему благодарен за поездку и главное, за медицинское обследование, которое он мне устроил. Мне было плевать, что о нас подумают. Я, если хотите, им гордился. Глуповатые студентки, полуоблезлые матроны с усиками, чванливые ортодоксы с молочными коктейлями – и тут такой маразматик-герой. Никто даже не понимал, какой он национальности.
За время жизни папаша поменял столько стран, что и сам забыл, откуда он родом.
Говорил на испорченном английском, но говорил настолько борзо и легко, что мог бы переговорить любого кокни. Если бабы понимали его, лез целоваться, задирал юбки. Барные стулья, по его мнению, созданы для того, чтобы трахаться. Девушки отшучивались.
– Мы не встречались с вами в Сингапуре? – подсел он к рыхлой брюнетке в соломенной шляпе. – У меня хорошая память на лица.
Для секса она была непригодна. Бесформенный кусок мяса в короткой юбке и ярким карнавальным макияжем. Папаша спьяну занижал планку.
Эта с позволения сказать дама должна была быть счастлива, что на неё польстился такой мужик, как папаша. Он хорошо выглядел. И огонёк у него в глазах горел не такой, как у прочих. И манер хватало, и находчивости.
Вместо знака внимания эта бандерша залепила ему увесистую пощёчину, видимо, отыгрываясь за всех, и отец отпрянув, ударился затылком о стояк фонаря, которыми была утыкана стойка. Бывший спортсмен – и никакой реакции. После удара толстуха трагически закрыла лицо руками.
Отец виновато отошёл в сторону и сел на пластиковый ящик от пива, осмысливая случившееся. Я подошёл к нему, чтобы напомнить о своём существовании, но в ответ услышал элегическое:
– Мы действительно встречались в Сингапуре.
– Пойдём отсюда, выспимся, – сказал я. – У нас давно не было такого шикарного номера.
– В том-то и дело, – вновь загорелся отец. – У нас такой номер, что в него не стыдно привести саму Офру Хазу.
Я не стал спрашивать, кто это такая. Папаша закатывал глаза, словно речь идёт о королеве красоты.
– Она здесь? – спросил я, изображая интерес.
– Я жду, что она появится, – ответил он. – Назначил встречу.
– А зачем тогда лезешь к этим?
– Я люблю всех, – серьезно ответил он. – Эти женщины – прямые потомки Евы. Они созданы из моего ребра. Ну и потом, надо же когонибудь трахнуть. Вторую неделю болтаемся здесь без толка.
– Я не знал, что мы болтаемся здесь из-за этого.
Он отвернулся от меня, не желая продолжать беседу, но я все-таки влез с вопросом.
– А я тоже так родился? Я никогда не спрашивал, где ты познакомился с мамой.
Он зло посмотрел на меня, уверенный в том, что в этом деле давно поставлена точка.
– Я тогда был молодой, – ответил он уклончиво. – Когда ты молодой, у тебя все по-другому.
К отцу подошёл вышибала, приобнял его и что-то сказал на ухо.
– О, вот это разговор, – обрадовался папаша и отсчитал мужику несколько ассигнаций. – Еврейка или арабка?
Мы отправились к себе на этаж, папаша прихватил в баре бутылку бурбона, и гроздь бананов. Он немного воспрянул духом и даже пробормотал нечто о скорой женитьбе. На большее его не хватило. В комнате он моментально осушил стакан и, откинув голову на диван, захрапел.
Девушка появилась минуты через три. В дверь стучались настойчиво и громко, и, открывая, я ожидал увидеть сутенера. Она пришла одна.
Хорошенькая, миниатюрная, намного симпатичней дур из бара. Зайдя в номер и увидев папашу, с детским озорством расхохоталась.
– Давай ему нарисуем фломастером усы, – сказала она. – Или намажем зубной пастой.
Мы пытались растолкать папашу, поливая его минералкой. Девушка разочарованно похлопала его по щекам и собралась уходить. Она была настолько красива, что мировая скорбь еврейского народа пронзила и меня. Я умоляюще взглянул на неё.
– А куда я пойду? – улыбнулась она. – У вас отличный номер. Я никогда не была в таких. – Она плеснула себе стакан «Кентукки», и взяла меня за руку. – Пойдём в спальню.
Мы разделись до нижнего белья. Легли на огромную кровать и включили телевизор. Поначалу я лежал как бревно и смотрел американские мультики. Потом положил руку к ней на живот.
– Ты Офра Хаза,? – спросил я, вспомнив имя, которое слышал сегодня.
– Ты мой хороший, – сказала она. – Давай я тебя поглажу.
Она привычно гладила меня по голове, целовала глаза и лоб. Я хотел удовлетворить своё любопытство и довольно неуклюже лапал её в разных местах, но она не обращала на это внимания. Она пела колыбельную на своём языке так, что заслушаешься. Слова были непонятные, но нежные. Наверное, так и пела первая женщина, которую сотворил Господь. Она еще не должна была знать мировой скорби, но могла ее предчувствовать.
Я подумал, что секс в жизни у меня ещё будет, а вот материнская ласка – навряд ли. Лёг к ней на плечо и, накрутив на кулак длинную чёрную прядь её волос, сладко уснул.
СОЛДАТ
Они познакомились в хозяйственном отделе супермаркета в отделе со стиральными порошками. Джонатан наполнил тележку продуктами в согласии со списком. Пошел взять пакет молока и обнаружил, что та исчезла. Найти тележку было не трудно. Ее случайно укатила в другую часть магазина женщина лет сорока. Симпатичная, по уверенному рисунку губ похожая на бизнес-леди. В другой ситуации Джонатан к ней бы не подошел. Отошьет.
– Вы укатили мою тележку, – сказал он, встав с ней рядом, разглядывая средства для мойки посуды. – Позвольте мне ее забрать.
Он попытался положить руку на поручень, но женщина отстранила ее строгим, но деликатным жестом.
– Откуда вы это взяли? – сказала она. – Это моя тележка.
В ответ Джонатан раскопал нагромождение продуктов и вынул со дна коротковолновый радиоприемник, смотрящийся теперь как музейная редкость. Для убедительности он вытянул антенну и виновато посмотрел на женщину.
– Ничего не могу поделать, – сказал он. – Тележка моя.
Ее это уже не интересовало. Он рассматривала приемник, явно не ожидая его здесь увидеть.
– Зачем это вам? – спросила она с детской интонацией.
– Люблю слушать музыку, – сказал он.
– Без наушников?
– Мне нравится делиться своим счастьем с другими.
– А со мной можете поделиться? – спросила она с прежней живостью.
Джонатан тут же включил приемник, поставленный на ретро-волну.
Аккорды буги-буги раздались внезапно и совершенно неуместно.
– Потанцуем? – сказал Джонатан, улыбаясь.
– Вы сумасшедший, – сказала она. – Выключите эту дрянь.
Не дожидаясь выполнения приказа, она взяла с полки стиральный порошок и быстро ушла, цокая каблуками по бетонному полу.
Встретились они на кассе. Джонатан с удивлением посмотрел на продуктовую тележку дамы. Ее покупки разительно отличались от его покупок. Половина тележки была завалена йогуртами, другая – фруктами и зеленью.
– Бьюсь об заклад, вы никогда не влюблялись по-настоящему, –сказал он первую пришедшую на ум фразу.
– Считаете, что пора? – спросила она, оценивающе взглянув на него. – У меня было это несколько раз. Хватило до конца жизни.
– Сомневаюсь, что это случалось с вами, – сказал Джонатан. – Такие вещи видишь сразу. А вы… вы боитесь рисковать.
– Вы провоцируете меня? – рассмеялась она. – Могли бы сделать это как-нибудь изысканней.
– Зачем мне это? Я говорю то, что что вижу. Я женатый человек, многодетный отец. Это вы спровоцировали меня, угнав мою тележку.
Она рассчиталась на кассе, и молча удалилась. На парковке он разыскал ее – она не могла найти свою машину. Стояла посередине асфальтового поля и растерянно озиралась по сторонам. Он притормозил около нее, открыл пассажирскую дверь. Из салона раздавался прежний рок-н-ролл шестидесятых.
– У вас просто не работает радио в автомобиле, – сказала она и рассмеялась. – Вы заинтриговали меня этим приемником.
Он включил радио в машине – оттуда звучала точно такая же музыка.
– Садитесь, – сказал Джонатан. – Я хочу вам кое-что показать.
Она отвернулась, ища взглядом свой автомобиль. Он выключил оба приемника и воздухе повисла зловещая тишина.
– Садитесь. Сейчас десять тридцать утра. Весь день впереди.
Она подождала еще немного, делая вид, что не заинтересована в поездке.
Повернулась к нему.
– Вы все еще здесь? Вас ждут ваши многочисленные дети.
– Они будут счастливы, если буду счастлив я.
– Какие хорошие у вас дети. Покатайте меня по парковке – мне надо найти мое авто.
Она села к нему в машину, подтянула юбку на колени. Качнула рукой фигурку пляшущего индейца, подвешенную на зеркало заднего вида.
Джонатан выехал с парковки и вышел на шоссе.
– Куда едем? – спросил он. – На океан?
– Вы сумасшедший. Здесь нет никого океана.
– Откуда мне знать, – сказал он. – Я не местный.
Она не понимала, шутит он или говорит всерьез. Посмотрела на него, обнаружила, что едет с красавцем. Его орлиный профиль идеально смотрелся на фоне выжженной солнцем пустыни и далеких гор.
Огромный перстень с бирюзовым глазом светился на его безымянном пальце. Она смотрела то на перстень, то на лицо мужчины, не понимая, что привлекает ее в большей степени.
– Вы убивали когда-нибудь людей? – спросила она после нескольких минут молчания.
– Точно не знаю, – ответил он. – На войне все стреляют, куда попало. Вы хотите, чтобы я пристрелил вашего мужа?
– Пока что нет. Пусть немного поживет, – сказала она печально. – Муж здесь совершенно не причем. Я хотела узнать, есть ли у вас шрам?
– Что? Какой шрам?
– Полученный в бою. От ножа, пули, осколка снаряда. Шрамы бывают разные. Я бы полюбила вас, если бы у вас был шрам.
– В каком месте вам нужен шрам?
– На груди… на бедре… где угодно…
– На заднице не пойдет?
Она резко повернулась к нему и увидела, что он смеется.
– Я бы никогда не открылась близкому человеку, – сказала она. – Незнакомому можно. Мы же больше никогда не увидимся?
– Мы еще не встретились, –опять засмеялся он.
– Еще интересно, если бы вы были священником, – добавила она, пугаясь звука собственного голоса. – Это очень эротично.
– У них обет безбрачия, – сказал он.
– Ну и что? Трудности только укрепляют чувство.
– Я подумаю на эту тему, – сказал он. – Мой дед был священником. Все, что я о нем помню это то, что он ужасно храпел.
Он затормозил около дешевого мотеля «Motor Inn». Приличные люди в такие заведения дам не возят. Клоповник. Рассадник заразы.
– За кого вы меня принимаете? – понизив голос, сказала она. – Вернее, за кого вы себя принимаете? За сердцееда? Рокового мужчину? Дон Жуана?
Посмотрите на себя в зеркало. Вы – плебей. Отребье. Низший класс. Как вы посмели? Как могли подумать об этом? Я не давала повода. Я не знакомлюсь с людьми на улицах и в магазинах. – Ее возмущение нарастало, чем дольше она глядела на приземистое здание гостиницы с паутиной на москитных сетках. – Вы думаете, что все женщины такие?
Что я шлюха? Женщин в моем возрасте вообще не интересует секс. Это глупость, игра для подростков. Вы – маньяк? Что у вас за акцент? Вы – русский? Я сейчас позвоню в полицию.
Джонатан не слушал ее, лишь внимательно смотрел в глаза. Когда она выговорилась, дернул за кнопочную застежку на джинсовой рубахе.
Длинный глубокий шрам, наискось пересекающий его грудь, заставил даму замолчать. Она схватила ртом воздух для следующей реплики и тут же упала Джонатану в объятия.
– Я искала тебя всю жизнь, – бормотала она, целуя его соленое тело. – Я знала, что это ты. Я чувствовала.
Эмблема города Санта Фэ в виде танцующего индейца с флейтой раскачивалась над ними, транзистор на заднем сидении молчал как мертвый. И только мотор автомобиля работал с прежней невозмутимостью, готовый в любую секунду заставить машину сорваться с места.
КАМЕННЫЙ ГОСТЬ
В Нью-Йорке Незвицкая рассказала мне о том, как первый раз изменила мужу. Приличная еврейская женщина изменила мужу с гоем. Мы лежали в гостиничном номере неподалеку от театрального квартала Манхэттена, пили кофе и беседовали. После утреннего секса она была смешлива и разговорчива. Со мною, по ее словам, она ожила, почувствовала себя женщиной. Мне было это лестно. Последние дни она «порхала» вокруг, заглядывала в глаза, просила поцеловать на людной улице или в лифте. Я незамедлительно следовал ее желаниям. Такие моменты надо ловить.
Потом придут обыденность и пресыщение. Нора стряхивала пепел в дешевую фарфоровую чашку и говорила. Я слушал ее невнимательно, но до определенного момента. В ее истории чувствовался какой-то зловещий смысл.
У нее был интернет-приятель, живущий в пригороде. Звали его Макс.
Виделись с ним они один раз. Познакомились в ресторане на его дне рождения. Обменялись несколькими репликами. На следующий день он позвонил ей и донимал звонками всю неделю. Потом исчез. Потом то исчезал, то появлялся. Рассказывал о себе часами. Макс мгновенно входил в доверие и казался ей родным человеком. Она смеялась, показывая ему новый дом. По очереди подводила детей к камере компьютера. Макс демонстрировал фокусы. Приставлял к уху бутылку с водой, и она вдруг начинала течь изо рта. Детям «дядя из компьютера» нравился. Они звали его в гости, Незвицкая присоединялась к их приглашениям.
Она уже три года сидела с детьми. Муж работал, она скучала. В глубине души считала себя художником. Вышивала скатерти и платки. Больше всего гордилась театральными куклами, изготовленными в половину человеческого роста. Арлекин и Коломбина, Санта-Клаус и его олень, Джек – Воробей и Эдвард Руки-Ножницы стояли по углам в гостиной.
Нора мечтала о вернисаже в Манхэттене. В провинции она уже несколько раз выставлялась.
– Отдайся, – говорил ей Макс. – Секс это – естественное продолжение разговора. После сближения мы переместимся на другой интеллектуальный уровень. Это легко. В древней Греции вообще не было любви, одно обольщение. И потом со мной это особый случай. С другими – предательство, а со мной невыносимая лёгкость бытия.
Она смущалась его прямоте, но слушала с некоторым замиранием сердца. Ее разбирало любопытство. Чисто научный интерес, говорила она себе.
Через полгода он неожиданно появился и поселился в гостинице неподалеку. Буквально припер ее к стенке.
– Меня приглашали в гости твои дети, – сказал он. – Детей я никогда не обманываю.
Муж был в отъезде, но Максу об этом она не сообщала. Когда он заехал, она выставила на стол бутылку вина и отправилась укладывать ребятишек.
– Ешь пирожки – пей вино. Я скоро вернусь.
Незвицкая включила индусские мантры, которые казались ей эротическими. Макс помрачнел, но не сказал ни слова. Когда она вернулась в легкомысленном халатике, бутылка была пуста. Незвицкая провела парня в гостиную и подробно рассказала о каждой поделке. На кукол Макс смотрел недоверчиво. Он был далек от искусства и прочих тонких материй.
Когда в доме стало совсем тихо, они пошли в спальню. Нора скрылась в ванной, где быстро прошелестела душем. Вышла к нему нейлоновом боди с вырезом внизу. Макс сразу потянулся губами к вырезу.
Она посмотрела на Макса сверху вниз и вспомнила, что невероятно любит своего Айзика. Перед ней на коленях стоял человек, внезапно ставший незнакомым. Древний грек. Самодовольный самец. Интриган-соблазнитель. Перемещаться на другой уровень расхотелось. Они начали целоваться, потому что так положено. Аппетит приходит во время еды, вспомнила она старую поговорку. Аппетит не приходил. Незвицкая отдалась ему, но ничего не почувствовала. Она ничего не чувствовала и с мужем, но он был ей родным человеком, а лежащий рядом мужчина — чужим.
Невероятный грохот заставил их остановиться. В прихожей сорвалось с крючка зеркало. Хлопнула форточка. Ребёнок за стеной бился телом о дверь, и звал мать не своим голосом. Зарыдала дочь, захлебываясь слезами. Каменный гость приближался к любовникам, готовый задушить обоих. И никакой легкости, никакого счастья на этом свете не было.
Только гром, грохот и нечеловеческий крик. Сейчас он взломает дверь.
Гигантский, страшный, безжалостный каменный сын.
Макс быстро оценил ситуацию и смылся. Голая Незвицкая подошла к спальне мальчика, и поняла, что боится открыть дверь. Образ великана не покидал ее.
– И кто же оказался за дверью? – спросил я. – Сын?
Она поставила чашку на прикроватную тумбочку, раскинула руки по кровати, уставившись на старомодную люстру на потолке. Ей было трудно признаться в том, что произошло дальше.
– Я так и не открыла, – сказала она, наконец. – Мне было страшно. Я строго сказала ребенку, чтоб он спал и сидела до утра со своими куклами. Я решила, что в комнате прячется дух моего мужа. Ну или статуя Командора.
От нее пахло весной, рекой, свежестью. Я вспомнил про свою первую любовь, но не стал распространяться об этом. За окном отеля неспешно шуршали по асфальту машины, чирикали скворцы, кричали бездомные негры и маленькие дети.
Опубликовано в Витражи 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!