* * *
Ходят чужие в доме –
Молчи, спи.
Как-то ещё не помер,
Горит спирт.
Хотелось одну из вёсен
Быть трезвым,
«No mercy, – поют, – no mercy,
Славь лезвие».
Кость вынимал из вишни –
В крови фартук.
Пытался отсечь лишнее –
Пропал с карты.
Выловил пришлых, спрятал,
Закрыл в карцер.
За тишину – плата:
Кого бояться?
Тёмен и пуст, огромен –
Одно свойство.
Нет никого в доме –
Себя бойся.
Всё, что вы поняли, будет использовано против вас
Город захвачен гремящей кредитной конницей,
Развалюхи, прикрытые простынью, как в покойницкой,
Выдыхают сквозняк, оглушительно стонут: «Голы мы».
В красном углу квартир – говорящие головы.
У трети знакомых в графе «Место рождения» прочерк,
Девчонки играют в дочек и матерей-одиночек,
Мальчишки играют в машинки, войну и в ящик.
Справедливость ищущий не обрящет.
Не будет «долго и счастливо», все хэппи-энды куплены,
В Той Самой Стране тебя выпотрошат за рупии,
Не говорю про баксы и про рубли.
«Да всё не так плохо! С плеча давай не руби!»
Точка сбора зависимых – в патриотическом клубе.
Твоя Родина бьёт тебя? Значит, любит!
Привык заниматься поиском виноватых?
Тогда выбирай:
дубинки
или
плакаты.
(Не)заповеди
Не сотвори ни дурного слова, ни злого дела
Чужого тела, не убедившись, не трогай мелом
Не жди ни трупа, ни метеосводок у водной глади
Не ищи у чужого лба ни звезды, ни пяди
Не слушай, что тебе говорят торговец и плотник
Не выходи из-под козырька – вдруг беспилотник
Камень за пазухой не храни, не скурил – так спрячь его
Не плыви за буйки, не кричи, не буди лежачего
Не буди лежащего, не буди Спящего там, под толщей
Не призови его – и да не убоишься мощи
Поставили же табличку – не лезь туда, не борзей
Ну вот, доорался, доплавался, ротозей
Просила же мама, не становись акванавтом
Предупреждал же Лавкрафт
* * *
Язык мой – словесный вывих,
Рыба на кухонной плахе.
Мозгов достаточно рыбьих
Для чувства страха?
Волглую философию
Плюхаю с бока на бок.
Как ты ни приготовь её –
Рыба требует правок.
В горле налёт белый.
К нёбу холодной глыбой
Липнет нелепое тело
Косноязычной рыбы.
* * *
Море волнуется музыкой высших сфер,
Я же в ней слышу волн бесконечный ор.
Может быть, море против подобных мер:
Рыбок летучих накалывать на багор?
Это не путь жестокости, я не зверь.
Разве садизмом движим филателист?
Выглядит жутко, зато я могу теперь
Ломкими крыльями выложить новый лист.
Долго смотрю на призраков из воды,
Зависть клыками вгрызается в мозжечок.
Изящество выхода – резкий удар под дых,
Эта коллекция станет моим ключом!
Труд кропотливый. В дело пущу я всё:
Кожицу, рыбьи косточки, чешую.
И поднимусь выше волн и прибрежных сёл
Силой убитых, из плоти которых шью.
Переливается мята, лазурь и медь,
Крылья раскинулись шёлком на берегу.
Если рождённый плавать сумел взлететь,
Значит, и я смогу.
* * *
Я говорю ей: «Всё, – говорю, – пора».
Просыпается вешний день, рождается мошкара,
Слышишь, где-то грохочет рельса, звенит трамвай,
Где-то дети в саду хороводят про каравай
И лениво гремят раскаты апрельского грома.
Пока не вернулась тупая немая дрёма,
Тормошу её: «Ну пойдём, пойдём, а?»
Прошу: «Вставай!»
Она говорит: «Я была здесь столько же, сколько ты,
Слышала, как бушевало, обрушивало мосты,
Как всё живое вьюгой на нет свело…
Но больше всего я слышала ничего.
Не слышала ничего, но не то обидно!»
Она говорит: «Из воды ничего не видно».
Она говорит: «На дне ничего не видно».
Она говорит: «Вообще ничего не видно».
Я в слепом ожидании в мертвенной темноте
Я весна и трамвай и капельки на зонте
Я донная тварь и обглоданный ей скелет
Я облачный войлок и льдинный над нами ход
Мы говорим
Помоги мне
И толща вод
Расступается на секунду.
И всюду свет.
* * *
В белом квадрате бесстрастно горит курсор,
Неизбежность молчания яростно жмёт delete.
Скажи, мое сердце, кто там тебя хранит?
Кто перескажет этот словесный сор?
Так треугольники ждали из года в год,
Мы не на фронте – казалось бы, всё дано.
Но выйти в соцсеть равносильно прыжку в окно,
Если и там и там нас никто не ждёт.
Буквы уходят в экран, как в дверной проем.
В этой земной любви слишком много смерти,
Столько божьей любви в неизбежной смерти,
Мы просто ещё не поняли.
Но поймём.
* * *
Каналы забиты страшным, как глиной – горло,
Когда обещали солнца – попробуй вспомни-ка?
В радиошуме сигнала ждут дети города,
Перебирают частоты в своих приемниках.
Поймаешь чужую волну – отзвонись маме,
Возьми академ, отложи все дела земные.
Мы покидаем богом забытый Гаммельн,
В треске помех различив свои позывные.
Говорить о пути на свет невозможно ласково,
Кто попытается – не рассказывай, встань и выйди.
Дудочник шлёт сигнал, напрягает связки,
В надежде перешагнуть горизонт событий.
Падай в речной поток, как в толпу на улице, –
Найдешь, от чего оттолкнуться, коснувшись дна.
Если однажды все наши кошмары сбудутся,
То после в эфире настанет полная тишина.
* * *
Знай: бытие без тебя не рухнет,
Устроит проводы.
И падать блюдцам на божьей кухне
Не будет повода.
Страдать устанешь, что снова умер, –
Воскреснешь, как ещё.
Нашаришь сотку, и сонный «Убер»
Подбросит с кладбища.
Напишут: «Как ты?» – накроешь стол им –
Сиди, поддакивай.
Ты сам просил их тебя не помнить –
Кому оплакивать?
Учись без драмы, коль не умеешь,
Меняй законы.
Они же вот, златоглазые, как у Рэя,
Глядят иконами.
Смотри, сменяется звук стрельбы
Молитвопением.
Ты окружён: так теперь люби
в любом направлении.
* * *
Небо кажется ближе с крыши многоэтажки,
При этом асфальт смертелен, если смотреть сверху.
Чего мы все здесь хотели? Подумать страшно:
Ходить без оглядки, дворы заполнять смехом,
Не бояться смотреть прямо зрачком ясным,
Котами на люках греться подземным паром.
Но паста на кромке слива смешалась с красным –
Кто остановит руку в момент удара?
Небо смертельно, если не брать страховку,
Кто-то знакомый смотрит с прохладой стали.
Асфальт обезврежен детской рукой неловкой –
Синий мелок цвета потолка зеркалит.
Чего мы все здесь хотели – уже не важно.
Мой друг рассмеется, глядя глазами Будды,
И рассыплет свой смех над крышей многоэтажки,
Заглушив голоса, зовущие нас оттуда.
Опубликовано в Бельские просторы №5, 2021
