Сергей Кузнечихин. МОРОЗОВ

Морозов я. Павел Морозов. Если угодно — Павлик. Да, нарекли в честь героя. Старшая сестра придумала. У нас в школе пионерская дружина была имени Павлика Морозова, и она решила, что братику с таким именем будет легче отличиться. Когда я родился, она в пятом классе училась, а уже соображала, что к чему. И не ошиблась. Председателем совета отряда выбрали. Кто выбрал? Одноклассники, разумеется.
Может, им и подсказали, я не знаю, но какой-то авторитет среди ребят у меня всегда был. Учился средне, но в деревне это не главное.
Рос в работящей семье, сноровки поднахватался и за себя всегда мог постоять. Самостоятельным был, а это заставляет уважать. Имя, конечно, помогало, но и обязывало. Особенно в молодости. Гордился своим именем. Когда с кем-то знакомился, представлялся не просто Павлом, а Павлом Морозовым.
Но наступила пресловутая перестройка с переоценкой ценностей.
Павлик Морозов из героя превратился в предателя. Не скажу, что мне это повредило. Какой может быть вред? Я взрослый человек и крепко стою на ногах. Могу твёрдо сказать, что жизненную программу выполнил: воспитал сына, построил дом и посадил дерево. Сын поступил в институт, не пьёт, не колется, У меня четырёхкомнатная квартира почти в центре города, недалеко от работы, и дача. Не какой-нибудь щитовой домик, в котором дует в щели и капает с потолка, а добротная изба, в которой можно жить круглый год, крыльцо высокое, рядом жаркая баня и теплица на фундаменте, чтобы не гнила.
Всё своими руками, в отличие от соседа, который пригнал работяг с завода, а чужое на совесть строить никто не будет. Я бы тоже мог студентов запрячь, всё-таки проректор, а не рядовой преподаватель, но переделывать после них — себе дороже.
Соседство у нас двойное. Дачи на одной улице, мои окна против его окон, но мои в резных наличниках, а у него стандартная вагонка.
И живём в одном доме. Мой пол является его потолком. Познакомились на строительстве дач. А через год въехали в один дом. Не сговаривались. Получали от разных организаций. Он у себя на заводе зам по сбыту. С директором, по его словам, вась-вась. И, скорее всего, не врёт. Умеет он держаться в компаниях, а чем берёт — непонятно, хвастовством или грубостью; анекдоты похабные при женщинах и евреях позволяет, и никто не обижается. Верхушек нахватался и за умного слывёт. И артистки у него в любовницах, и журналисты в собутыльниках. Пить, конечно, умеет — не потому, что знает меру, а не берёт его ни водка, ни коньяк, ни «рассыпуха» (он и ей не брезгует). Сколько бы ни выжрал, а лишнего по пьянке не сболтнёт, хоть и балаболит без умолку, ни с кем не поскандалит, анекдотиками отделывается: расскажет и первый начинает хохотать. Случалось, и зацепит кого-нибудь глупой шуточкой, но на него почему-то не обижаются — всё сходит с рук любимцу публики.
А я обиделся. Не хочу притворяться: что есть, то есть. Наверное, просто назрело. Терпел, терпел — и лопнул нарыв.
Хорошо помню, что был вторник. В институте случился неприятный разговор. Преподаватель принёс заявление и сказал, что надоело вкалывать за гроши «на дядю» и он уходит в кооператив.
Молодой толковый мужик, и возразить ему нечем, и пообещать нечего. А вечером позвонил сосед, сказал, что статейку интересную обо мне прочитал, и предложил спуститься к нему. Моя услышала про статью и тоже засобиралась, даже бутылку вина прихватила: дескать, неудобно в гости с пустыми руками. Я засомневался: с какой стати появится статья, если ни с какими журналистами я не встречался?
Но мало ли… В газетах обо мне никогда не писали — любопытно всё-таки. Пришли в благостном настроении. Бутылку дорогого вина выставили. И на ´ тебе — по роже. Читал он, что называется, с толком, с чувством, с расстановкой. При моей жене. И при его. А это, как бы поправильнее выразиться…
В общем, у меня с его женой роман. Нет, ничего такого позорного, без всяких пошлостей. Платонический роман. Она мне нравится, и я почти уверен, что нравлюсь ей. А почему бы и нет? Мы с соседом ровесники, но я выгляжу намного моложе, я намного выше, я не разжирел, а у него пивное пузо. Единственное его достоинство — густые кудри с благородной проседью, а мои волосы изрядно поредели.
Я укладываю их, стараясь прикрыть длинными прядями, но всё равно заметно. Это у меня наследственное. Я почти не переживаю. Его жена — умная и добрая женщина, глупых намёков на мою причёску не позволяет. Она всегда ставит меня в пример: и то, что я держу себя в спортивной форме, и то, что на даче у меня порядок, шланги для полива смонтированы удобно и надёжно, дорожки между грядок аккуратные, каждый куст смородины огорожен, малина вырезана.
И всё сам, в одиночку. Не люблю беспорядок. Моя на дачу почти не ездит, у неё аллергия на цветущую смородину или черёмуху — она сама толком не знает; короче, не любит в земле копаться, и все мои старания ей до лампочки. А его жена откровенно любуется моим участком. Я не слепой, не глухой, не идиот какой-нибудь, чувствую, что нравлюсь ей, но она порядочная женщина, мучается, наверное, но допустить, чтобы между нами произошла физическая близость, она не может, не в состоянии она переступить черту. Даже если узнает, что муж изменяет налево и направо. Подонкам и бабникам почему-то достаются верные жёны. А вот моя бы, подозреваю, не удержалась бы.
Нет, я не ревную к нему. Он её терпеть не может, хотя она полностью в его вкусе — высокая, с богатым телом. Получается, что я влюблён в его жену, а он на мою не обращает внимания, почти презирает и не очень скрывает это. Конечно, если бы я узнал, что между ними какие-то шашни, даже подумать боюсь, что бы я с ними сделал, но и его безразличие к моей почему-то злит меня.
Ну, зачитал он грязную статейку из жёлтой газетёнки, где пионера-героя называют предателем. Мне-то, казалось бы, что с того?
Не на меня же помои льют. Подобная грязь рекой текла. Дорвались журналюги до дешёвой кормушки. Если им верить, то и героев-панфиловцев не было, и Александра Матросова, и Зои Космодемьянской.
Дай им волю, они всё обгадят.
Огласил сосед газетную пошлятину и объявил тост: «За то, чтобы наши дети нас не предавали!» Выпили, а на закуску предложил повеселиться и начал зачитывать из той же газеты объявления «Службы знакомств»: «Мужчина, сорок пять лет, рост — сто шестьдесят, вес — восемьдесят, хочет познакомиться для создания семьи с девушкой не старше двадцати пяти лет, с проживанием на её жилплощади». Потом ещё одно зачитал, третье, четвёртое, давясь смехом и подпуская комментарии. Жёны хихикали, особенно моя, потом завелась и стала громко возмущаться глупостью и самонадеянностью мужиков. Они веселятся, а мне как-то не до смеха. Злюсь, мрачнею, но всё-таки понимаю, что защищать или оправдывать перед ним Павлика Морозова бесполезно, ничего ему не докажешь, жёлтая газетёнка для него авторитетнее. Сидел и чувствовал, как во мне разрастается ненависть. Если бы можно было измерить её давление, то прибор бы наверняка зашкалило. Я не стал хлопать дверью. Мы досидели положенное время, допили наше вино и то, что выставил он, почти допили. Продолжили, что называется, дружить семьями, но ненависть моя густела с каждой встречей. Я понял, что не успокоюсь, пока не уничтожу его, не представлял, как это сделаю, но верил, что обязательно что-нибудь придумаю.
В тот день у меня была назначена встреча со строителями, надо было порешать кое-какие вопросы по ремонту в институте. На работу я не поехал и вышел из квартиры за час до встречи. Дом у нас большой, аж на одиннадцать подъездов, а я живу в среднем. Спустился с крыльца и увидел во дворе милицейские машины — штук шесть, не меньше. Первое, что пришло в голову: приехали брать серьёзную банду, иначе бы зачем столько техники пригнали? Спросил у мужчины, стоящего на тротуаре. Он огрызнулся: «Проходи, не создавай толпу».
Он был в штатском, но я ошибся, принимая его за обыкновенного зеваку. Товарищ из органов, и при этом явно нервничал. Я решил, что операция достаточно серьёзная, и, не имея привычки путаться под ногами у людей, выполняющих свою работу, пошёл на остановку.
Милиционеры стояли не только вдоль дома, но и вдоль дороги. Один даже на крышу автобусной остановки забрался. И тут я вспомнил, что в город приезжает Ельцин. Трасса из аэропорта проходит по нашей улице, вот и забили все дворы милицией, чтобы снайпер не занял удобную позицию. Видимо, чувствовали большую любовь к всенародно избранному президенту. Сосед мой потом острил, что подобной милицейской опеки не было со времён визита Чан Кайши.
Откуда у него такая информация — не знаю. Лично я ни разу не слышал, что Чан Кайши бывал в нашем городе. И сосед в те годы жил в своём зачуханном леспромхозе, в стороне от наезженных дорог.
Сам я подобное представление видел впервые. Глядя на вереницу сосредоточенных мужчин, выставленных вдоль трассы, я почему-то подумал не о Ельцине и Чан Кайши, а о том, что улицы, удалённые от президентского маршрута, предоставлены ворам и бандитам в свободное и безнаказанное пользование: грабьте, убивайте и ни о чём не беспокойтесь, внутренним органам не до вас, они заняты более важным делом. И, можно сказать, накаркал. Когда вечером вернулся домой, жена обрадовала новостью: парня, живущего на четвёртом этаже, расстреляли в собственной машине. Его не любил весь подъезд за наглость и манеру парковаться впритык к крыльцу.
Самоуверенный сопляк, называющий себя генеральным директором какой-то компании. Новые русские падки на громкие титулы. Сейчас много развелось всяческих шарашек. Подомнут под себя два-три филиала по торговле порнухой — и уже синдикат или холдинг, которым управляет генеральный директор, а то и президент, с криминальными советниками и заместителями. Расстреляли его из автомата возле речного вокзала, совсем рядом с нашим «белым домом», но уже за пределами охраняемой зоны. Убийц, разумеется, не нашли.
И сосед мой сам подсказал мне план действий. Для того чтобы покрасоваться, показать свою крутизну, высказался, в надежде на сочувствие, что и его могли бы так же изрешетить из «калашникова», у него тоже за последнее время накопилось много врагов.
А если могли бы, значит, не исключено, что смогут. Почему бы и впрямь не найтись какому-нибудь обиженному или обманутому со слабыми нервами? Подкараулит и убьёт. И на меня уже точно никто не подумает: мы с ним вроде как в дружеских отношениях.
Где достать автомат, я понятия не имею. Да и зачем он? Лишний риск, лишние расходы — полагаю, что стоит он не меньше пылесоса.
Самый подходящий вариант — бейсбольная бита, чтобы создать иллюзию бандитского заказа. Но и её надо где-то искать, а это лишние свидетели. Я остановился на обыкновенной монтировке: надёжно, удобно и, если завернуть в газету, не бросается в глаза, особенно когда потребуется избавиться от неё. План придумался очень легко. Вырубаю предохранитель на его лестничном счётчике и жду.
Он выходит на площадку посмотреть, что случилось. Я спускаюсь к нему, бью монтировкой по голове и быстро поднимаюсь на свой этаж. На всякий случай, если он вдруг услышит мои шаги и оглянется, можно сделать маску из старого чулка. Нашёл у жены чулок, примерил, посмотрелся в зеркало — смешное зрелище, но узнать в таком наряде невозможно. И место, куда сбросить орудие убийства, придумал. Через дорожку от нашего дома стоит продуктовый ларёк, а за ним железные гаражи; если бросить монтировку возле стенки, обязательно найдётся хозяйственный мужичок. Всё продумал, всё приготовил и, не откладывая, пока не подступили сомнения, дождался вечернего сериала и вышел на площадку с монтировкой, завёрнутой в газету. На лестнице никого не было. Нажал все три рычажка на предохранителях, быстро поднялся на верхний пролёт и уже там натянул маску. Дверь у соседа скрипучая, так что услышал сразу: сначала противный жалостливый скрип, потом шлёпанье тапок и ворчание. Но голос был женский.
Если бы вышел он. Если бы…
Можно сказать, что она его спасла.
Когда вбежал к себе, сразу же достал из холодильника недопитую бутылку водки. Руки дрожали. Да какое там руки! Всего трясло.
Разве мог я подобное просчитать? Знал, что он ничего не делает по дому, но послать жену разбираться с электрическим щитком? Это за пределами моего понимания. На какое-то время я даже забыл, зачем развёл эту канитель. Пил рюмку за рюмкой и хохотал над собой, над своим тщательно продуманным планом. А когда просмеялся, понял, что на вторую попытку я уже не способен. Удивительное дело, но водка протрезвила горячую голову. Стыдобище. Помрачение какое-то. Серьёзный мужчина, на солидной должности… Надо же было додуматься вообразить себя бандюганом. И всё он: не похвастайся обилием врагов, желающих с ним расправиться, мне бы и в голову подобная глупость не пришла.
Успокоился и стал искать для себя оправдания: дескать, смерть от неизвестного с чулком на лице — слишком легко для него. Надо разрушить его сытое благополучие.
И тогда я вспомнил, как три года назад он приехал ко мне на работу в институт и попросил перепечатать на машинке письмо.
Я предложил отнести черновик машинистке, но он сказал, что это не для посторонних глаз. У меня в кабинете стояла машинка, которой я почти не пользовался. Но и он печатал одним пальцем, подолгу отыскивая нужные буквы. Даже сам я извёлся, глядя на его мучения. Больше часа потел над страницей. А закончив, спрятал бумагу в портфель и достал оттуда коньяк и пару красных яблок. Любимая тема его разговоров — бабы. Ему не терпелось похвастаться новой подругой. Неделю назад случайно подвёз тренершу из плавательного бассейна, взял телефончик и на следующий день подъехал встретить её с работы, а у неё оказался свой отдельный кабинет с кушеткой для отдыха, крепкая грудь и накачанная задница, даже душ имелся, чтобы чужие запахи в семью не тащить. Рассказывал взахлёб и радовался удаче, как мальчишка.
Уговорили бутылку, потом хватились, что пора домой. Я на работу хожу пешком, а он, как всегда, был на машине; он частенько позволял себе выпить за рулём и как-то не попадался, везунчик, разъезжал по всему городу, а тут всего пару кварталов проскочить. Когда шли в гараж, он предложил заглянуть к нему на кухню. Продолжать пьянку не хотелось, но я согласился, чтобы лишний раз увидеть его жену.
Успел поздороваться, и только: не пожелала она присоединяться к нашей компании, сидела перед телевизором и вязала, не могла без дела. А утром я увидел у себя на столе его черновик — забыл по пьяни, увлёкся рассказом про тренершу. Я, грешным делом, полюбопытствовал. Это была анонимка на его начальника. В ней подробно описывалось, каким образом часть продукции реализуется налево, описана схема и названы конкретные люди. Я сложил листок вчетверо и положил в карман, намеревался отдать, если спросит, но он не спросил — вопрос-то щекотливый; наверное, решил, что бумага ушла в мусорное ведро. А я на всякий случай сохранил: вдруг пригодится, чтобы пристыдить его, если начнёт сильно зарываться?
Черновик улёгся в мою папку с дачными документами, а печатные экземпляры дошли до адресатов. На заводе устроили проверку, начальнику моего соседа пришлось уволиться. Обошлось без лишнего шума — видимо, были замешаны серьёзные люди, но цель была достигнута. Сосед занял должность своего начальника. Только никто не мог предположить, что нагрянет шальная волна выборов. Стали выбирать не только президентов, губернаторов, но и директоров.
Уволенный выставил свою кандидатуру и вернулся на родной завод с повышением. Вернулся героем, бывшие грешки превратились в достоинства, голосовали за предприимчивого хозяина.
При таком раскладе случайно залежавшаяся в папке с дачными квитанциями бумажка могла сломать жизнь моего самоуверенного соседа. И то, что у меня оказался всего лишь черновик с вычеркнутыми и вставленными словами, без точек и запятых, усиливало достоверность бумажки. Ну и почерк, конечно, узнаваемый. Отпираться бесполезно. Но я решил подстраховаться и на обратной стороне листа написал фамилию автора анонимки. Оставалось передать. Отправлять по почте не рискнул, могло затеряться. Тогда я, не мудрствуя лукаво, выбрал самый надёжный способ: приехал на завод, передал запечатанный конверт секретарше и сказал, что просили передать лично директору.
По дороге с завода я подумал о повороте, который не учёл. А что, если взбешённый директор начнёт трясти анонимкой перед мордой автора, и тот, естественно, догадается, каким образом она воскресла?
Как себя вести? Да никак. Высказать в лицо всё, что о нём думаю.
Мне боятся нечего. Я чист.
На другой день я заглянул к соседу после работы, рассчитывая увидеть его пьющим от расстройства и рычащим на меня. Ни того и ни другого. Был весел, рассказал, что в автобусе услышал забавное объявление: контора принимает на работу водителей, мужчин и женщин, с возможностью переучивания с категории С на категорию В. Я поправил, что категория не В, а D. Он только отмахнулся. А я сразу же подумал: с какой стати он оказался в автобусе? Неужели началось, да так круто, что пришлось пересесть на общественный транспорт? Спросил его, с какой стати он оказался в автобусе. Но ожидания мои не оправдались. Сосед буркнул что-то про ремонт и снова к своей хохме: «Представляешь, с категории C на категорию B!» Я даже не сразу понял, что в этом смешного, и снова уточнил, что категория D. Он заявил, что я не понимаю тонкого юмора. Предложил выпить, но я отказался.
И через месяц наши отношения не изменились. Тогда я позвонил директору и спросил, дошёл ли до него конверт со старой анонимкой. Он поблагодарил и сказал, что давно знал, кто её писал, но этот человек ему пока нужен. Даже не поинтересовался, кто звонит.

Опубликовано в Енисей №2, 2019

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Кузнечихин Сергей

Родился в посёлке Космынино под Костромой. После окончания химфака Калининского политехнического института уехал в Свирск, потом перебрался в Красноярск. За 20 лет работы инженером-наладчиком изъездил Сибирь от Урала до Дальнего Востока, от Тувы до Чукотки. Печатался в журналах «Предлог», «Коростель», «Арион», «Дальний Восток», «Литературная учёба», «Сибирские огни», «День и ночь», «Огни Кузбасса», в альманахе «День поэзии 1986», в коллективных сборниках. Автор книг стихов «Жёсткий вагон» (1979), «Соседи» (1984), «Поиски брода» (1991), «Похмелье» (1996), «Ненужные стихи» (2002), «Местное время» (2006), «Дополнительное время» (2010), «С точностью до шага» (2012), «Уходящее время» (2016). Выпустил книги прозы «Аварийная ситуация» (Москва, «Советский писатель», 1990), «Омулёвая бочка» (Красноярск, 1994), «Где наша не пропадала» (Красноярск, 2005), «Забавный народ» (Красноярск, 2007), «Бич-рыба» (Москва, «Эксмо», 2014). Член Союза российских писателей.

Регистрация
Сбросить пароль