В последние годы я часто бываю в пути: дороги мои не только петляют по Башкортостану, но, бывает, уходят в самые отдаленные концы земли. Однако самое дорогое для путника – возвращение домой. И чем дольше живешь, тем сильнее тянет земля, где прошло твое детство, тем чаще хочется пройтись по заветным тропинкам. Вот и сейчас я проехал многие километры по родным степям Оренбуржья, радовался встречам с родственниками, земляками, обновил давние воспоминания… И – с печалью вспоминал, как сюда, на берега Токсорана, мы приезжали с Мустаем Каримом…
Погожим сентябрьским утром 1989 года началось то путешествие. Хорошо помню тогдашнее настроение: душа моя стремилась вперед, в родные края, но в думах радость сплеталась с тревогой. Как-то мои земляки будут принимать Мустая Карима, встречаться, беседовать с ним? Сможем ли оказать должное уважение? С таким гостем возвращаюсь в родные края – как же тут не волноваться!
Я в этих раздумьях еду, а Мустай-агай о своих чувствах, с которыми он подъезжал к границам Оренбуржья, рассказал потом в своих воспоминаниях, которые начинаются так: «Прошлым летом, когда по пути в Оренбург переезжали через реку Юшатыр, вдруг кольнуло что-то в сердце. И не без причины. Ведь эту воду первой в жизни пил Баязит Бикбай, в ней впервые выкупали его. Память, вздрогнув, ожила, тоска, словно посвежев, охватила меня. Но, благодарение, спутники мои – достойные мужчины, можно с ними заветным поделиться, душу освободить… Равиль Бикбаев, Динис Буляков, кураист Юлай Гайнетдинов. Мы остановились, перед родной землей поэта головой склонились, его небесам помолились. Спутники у меня достойные. Но… человек человека не заменит, в красном углу души – каждому свое место».
Человек человека не заменит. Дороги не повторяются. Лишь воспоминания, издалека возвращаясь, согревают сердце…
Поездка в Токсоран, осененная светлой памятью о Баязите Бикбае, осталась в душе навсегда. Как мои земляки радовались, что собственными глазами видят прославленного Мустая Карима, разговаривают с ним! Если кто и поймет это полностью, так разве лишь наши соплеменники, живущие вдали от Башкортостана. Возможно, были какие-то недочеты, накладки в том, как принимали народного поэта. И приехать мы могли в более красивую пору, скажем, в конце мая – начале июня, когда наши зеленые просторы лежат, раскинувшись, в цветущей неге. А сейчас – хлеба убраны, на опустевшем жнивье, на черных зябях лежит осенняя печаль. Да и времена тогда уже пошли непростые, смутные, от начавшейся «перестройки» многие ходили одурелые. Возможно, наши голые степи показались гостю странными, несколько неуютными. Но для меня радость того, что я показал ему свою родину, свел лицом к лицу с земляками, была выше всего – рядом с большой личностью места для мелочей не оставалось. Да и сам Мустай-агай в этой поездке все время был в приподнятом настроении.
Путешествие это состоялось накануне его семидесятилетия. Несмотря на дорожные тяготы агай не кряхтел, на свой почтенный возраст не ссылался, ничем о нем не напоминал. Набились впятером в одну «Волгу» – и поехали! Дорога далекая, а нам теснота не в обузу, да и потом из аула в аул ездили в полное свое удовольствие.
И все же одно происшествие напугало нас. Случилось так. В деревне Степановке нас приняли моя родная сестра Зульхиза и зять Рифат. Жили в наших краях немцы, но в 80-х годах уехали в Германию, деревни их опустели. Дома купили башкиры и другое окрестное население. В одном из таких просторных домов мы и загостевали.
Наутро Мустай-агай встал раньше всех, пошел посмотреть хозяйство, и Френд, дворовый пес наших гостеприимных хозяев, взял и хватил его за икру. Вот такой недружественный поступок. Видно, не знал пес, охотно отзывавшийся на свою кличку, что Френд означает «друг». Хорошо, медпункт был рядом, рану на ноге тут же перевязали, настроения агаю этот случай не испортил, так что поездка все равно осталась хорошей, мы благополучно вернулись в Уфу.
В этой поездке я еще лучше узнал искренность и душевную глубину своего друга Диниса Булякова, а курай Юлая Гайнетдинова не только души моих соплеменников, но и мою пленял раз за разом. Но сердцевиной всех встреч, всех застолий был, разумеется, Мустай Карим. Всюду он находил с народом общий язык, его мудрость, остроумие, светлая улыбка и ныне памятны в токсоранских краях.
А случай с Френдом, казалось, забылся. Но прошло два месяца, и вдруг он всплыл в моей памяти и превратился в стихотворение.
ФРЕНДУ С БЕРЕГОВ СОРАНА
Зовешься Френдом ты, как друг,
Звучит что песня это слово!
Зачем же по-собачьи вдруг
Куснул ты гостя дорогого?
Лишь наступил разлуки час,
Ты ухватил его за голень.
«Не забывай подольше нас»,
Хотел сказать ты этим, что ли?
Нет на тебя обиды, Френд,
Мы вышли в путь, промыли рану.
И лишь врачи на инцидент
Глядят по меньшей мере странно.
Что там за псина, говорят,
(Из-за собаки столько охов).
Жива ль доныне, говорят.
(Что, мол, иначе дело плохо).
Смотри, живи подольше, Френд!
Ведь ты почти вошел в присловье.
Мы телеграммы шлем в момент,
Чтоб вызнать о твоем здоровье.
Спасибо жизни говорим,
Не знаю, как сложились знаки,
Когда б завистники твои
Исчезли разом, как собаки.
Еще цветы на свете есть,
Что рады нам необъяснимо.
Еще снега на свете есть,
Что одолеть необходимо.
Еще и девы в мире есть,
Что обращают к нам порывы,
Еще собаки в мире есть,
Чтоб нас кусать,
Пока мы живы![1]
Стихотворение написалось быстро. Не стерпел, тут же прочитал по телефону Мустаю-агаю. Ему тоже, кажется, пришлось по душе. К счастью, иные дорожные происшествия заканчиваются вот так благополучно, и даже собачьи выходки некоторых псов приводят к написанию стихов.
Потом я узнал, что в одной из своих записных книжек Мустай-агай записал: «…в сентябре мы ездили на родину Равиля Бикбаева… Гостили у сестры Бикбаева Зульхизы. Рано утром вышел во двор. Они усадьбу купили у немца, который уехал в Германию. Открыл, любопытствуя, дверь сарая. Вдруг на меня набросилась собака и дважды укусила левую ногу ниже колена. Ее зовут Френд. Потом о нем Бикбаев написал стихи. Раны были неглубокие. Прошло два года, а раны чернеют до сих пор. Да, такие же звериные укусы людей оставляют шрамы на сердце, которые начинают ныть при плохом настроении. Собачий укус – ерунда».
Смысл слова «спутник» тем глубже постигаешь, чем больше пути оставляешь за своими плечами. Только сейчас я понимаю, какой школой были для меня не только творчество Мустая Карима, но и совместные поездки и совместные выступления. Овации, с какими встречали его и в самых престижных залах разных столиц, и на летних пастбищах Зилаира или Янаула, поныне звучат у меня в ушах. И в раскинувшейся на цветочной поляне бурзянской юрте, и в казахской юрте, сооруженной по случаю 150-летия Абая на одной из центральных площадей Алматы, и посреди людского круга в изумляющих своей синевой горах Алтая – всюду мудрая мысль Мустая Карима, образное слово сэсэна вызывали огромное уважение и восхищение. В ярких ли речах с трибуны, в неспешных ли беседах в узком кругу, в быстрых ли репликах или застольных тостах – всегда кипела мысль, привычные слова вдруг вспыхивали новым неожиданным смыслом. И это тоже осталось незабываемым жизненным уроком. Когда однажды на творческом вечере я услышал сказанные им про меня слова «мой друг, современник, брат по перу», я встрепенулся. И теперь, когда думаю о моем учителе, чувствую груз ответственности на своих плечах.
Недаром он писал: «В дороге ноги, в песнях думы, прислушайся – я по земле иду!» Даже в больших уже своих годах он все так же встречался с народом. И все же в два-три последних года иной раз уже отказывался, роняя: «Давайте уж сами, ребята, привыкайте, начинайте учиться жить без меня». Эти слова болью проходили по сердцу.
Жить без Мустая Карима мы, наверное, уже не привыкнем, не научимся, тяжелая это учеба. Да и не нужно привыкать. Судьба народа, если он привыкнет жить без таких личностей, как Салават, Бабич, Мустай, Рами, будет ненадежной, будет всегда вызывать тревогу.
Опубликовано в Бельские просторы №12, 2019