ПОЛЯРНОЕ
А на мне все заживает как на собаке:
Прозвища, сны, ножевое, как стершийся ладан,
Что теперь лишь подтек на свитере цвета хаки,
Про который я всем говорила, что это помада.
Я полярник. Я работаю – за разлуки.
Каменистые пляжи с галькой цвета хурмы
Я меняю на корявые драные руки,
Деньги и шрамы, серые от зимы.
Лицемерно считать, что везде выживают сильнейшие.
Выживают те, за кого никому не обидно.
Написать бы на теле краской о том, что я женщина!
Жалко, в рабочей куртке не будет видно.
Буду сворачивать письма (тебе, конечно)
В спиртовые салфетки, измазанные в крови –
Если проговорюсь про свои увечья,
Папе о них, пожалуйста, не говори.
Под надменным полярным днем горизонта ворот
Входит в горло, чтобы ныть внизу живота,
Проболтать бы об этом до ночи с кем-то, кто дорог,
Но живот, в котором вечная мерзлота,
Ждет, как голодная сука, прожилки и кость.
Жизнь от «еще чуть-чуть» до «еще чуть-чуть» –
То, что навсегда убивает женственность
И оставляет только впалую грудь.
Нам завидуют – зря, посвящают песни – впустую,
Фантазируют, что у нас стамбульский закат.
Пусть попробуют, чувством дома с нами рискуя,
Продержаться хотя бы несколько смен подряд.
…Где-то, в Мичуринске, ты повторял, что сложится,
Что я глупая, что мешаю твоим делам;
А я помню, как открывала печенье ножницами,
Но рассекла себе кожу напополам,
И застаивалась жара меж дверных пролетов,
И завидовал месяц торшерному полукольцу,
Ты сидел у нагретой духовки вполоборота:
Из тебя сочилась гниль и текла по лицу.
Загружу панихиды и крики косаток в плеер,
будут палатки расставлены, как скиты.
Если я заживу подальше от севера,
Обещаешь, что тогда заживешь и ты?
Небо, как бесцветная хилая девка
без колен и локтей, запечатанных синяками,
Демка потерь, сожалений пятнистое зеркало,
Атом минут – неточащийся синий камень.
Пахнет ребенком и мертвой забитой рыбой.
Мы не воду, а запах смерти носим тазами.
Каждый полярник – просчет, опрометчивый выбор,
Псина с опаленными горем глазами.
А на мне все заживает как на собаке:
Прозвища, сны, ножевое, как стершийся ладан,
Что теперь лишь подтек на свитере цвета хаки,
Про который я всем говорила, что это помада.
ПРОБЕЛЫ
В Заполярном вкусная ряпушка и дорогая халва.
Я молчу, что на правый – зрячая и слепая – на левый.
Подбираю такие правильные слова.
Рас ста вишь н уж ные пробе лы?
Ты засмотришься: на мне будет тень от платка,
Несколько потерь и платье цвета морошки.
Тебе покажется, что крещусь, издалека –
Но так застегивают сережки.
Будем фотографировать моего кота на пленку,
Звонить по праздникам тем, кто дорог,
Заказывать на озоне ультратонкие
И варить варенье из арбузных корок,
Разговаривать об Иешуа и Шиве,
Просыпаться и оставаться здесь,
Не потому что так решили,
А потому что так и есть.
Будешь не замечать, как завидую хищным зорким птицам,
Как оступаюсь перед бордюром и сажусь от доски справа,
Что охотился, что выдернул мне глазницы,
Но достал их, а они изнутри – ржавые.
Поверишь в то, что вот она, любимая –
Бог не выдержит и прилетит с заполярным норд-вестом:
От изумления перевернет Иерусалим
И будет умолять нас остаться вместе.
Богу все равно, кто на левую сторону – в темноте,
Он предложит нам вечность настойчиво и упрямо.
Но ты не хочешь, чтобы у твоих детей
была слепая мама.
ПОЧЕМУ ТЫ ТАК БЫСТРО ПРОШЁЛ?
Почему ты так быстро прошел? Совсем как простуда.
Не успела я купить Терафлю и ромашку,
Этот крестик – тебя – мне больше не нужно донашивать,
Перепрятывать перед речкой в штаны. Отовсюду
На меня не бросаются вывески нашей кофейни:
Для меня она теперь бестелесна, как слово,
В ней любая история может случиться снова
И впечататься в стены и даты. Прямолинейны
Фенечка, кипяточный снег покрывала,
Ямочки черной футболки хлопковых щек,
Варежки, крем для рук и что-то еще,
И тебя мне наконец-то ни много ни мало.
Не таскаю гарпун за спиною, как китобой,
Что чудовищ бьет вручную и ест всухую;
И, когда любимый выходит, я (не) танцую
Вальс под музыку с телефоном (то есть с тобой).
Помню, как шла на свидание, как на битву,
Как дрожал под ключицей янтарный кулон- самолетик,
Как не думала, что ты хочешь меня смолоть –
Только в спешке боялась порезать лодыжку бритвой
И до старости плакать от этого промежутка,
Спотыкаясь о твои превосходства и выборы.
Ведь тебе совсем чуть-чуть не хватает до гибели,
Как ты держишься, солнышко, разве тебе не жутко?
Ты прошел. Для меня ты теперь не расстроен, не занят,
Не винишь в эгоизме, не критикуешь тексты,
Ты не смотришь в смартфоне акции после секса,
Не ругаешься за то, что тебя не знаю;
А на коврике в ванной наледь и гололед.
Как налет на эмалевой, раненной вилкой посуде.
…Нашей, конечно, уже никогда не будет –
Но до чьей-нибудь обязательно заживет.
Ты прошел. И от этого радостно, как от елки,
И шнурок от креста не царапает и не трет,
Лишь с комода глядит в пустотелый дверной пролет.
Я такую же дырку ношу у себя под футболкой,
И от спелого тела остался один огрызок:
Только тени для век и звездочки на колготках.
Солнышко, вдруг у нас получилось вот как:
Может, ты был бог, а я тебя – в черный список?
ШРИФТ БРАЙЛЯ
Мы узнали, что я ослепну, когда ели с мамой теплые суши.
Врач позвонил в телеграме и скинул что-то на электронную почту.
Мама сначала перебивала, не слушала.
А потом поняла, что точно.
Сделались бутафорскими эти дурацкие «унаги с авокадо»,
Мама еще минут десять таращилась на черный дисплей.
А под потолком висели фотографии звездопада
И рассветного зарева – у дверей.
Написали папе. Папа пришел. Вместе поехали домой на такси.
Обронил: «Мы об этом знали – просто думали, что не так сразу».
Потом снимали куртки, а я разглядывала такую сногсшибательно красивую
Шторку с аквамариновыми стразами.
Окулист касался ногтем моего ногтя, и в нашу следующую встречу,
Что все получится, что шансы есть и не такое лечат, сказал –
Что у меня такие рыжие косички, ребяческий оскал, детские костлявые плечи,
…Но какого черта такие взрослые глаза?
Мне сегодня приснился сон, что нам, как разлучаться – невдомек.
А мои болезни глазок – просто пиксели в каком-то файле.
Что родители говорят в кровати, а я просыпаюсь, как растрепанный василек.
И
Не знаю
Шрифт
Брайля.
Опубликовано в Южный маяк №8, 2023
