Ольга Гуляева. СТИХИ В АЛЬМАНАХЕ “ПАРОВОЗЪ” №7, 2018

ВАРЯ

Всё было чинно, важно, благопристойно —
Двухцветный фикус в кадке и свет торшера,
И толстый кот по имени Аристотель
Читал Камю и выглядел совершенно;

И всё, смещаясь, длилось одновременно —
Пшеница, уголь, чётки и ёшкин корень,
И бэтээры, и тараканы, и Ойкумена,
В которой небо, в котором рыбы, в которых море;

Корова в капле, куры, и вол, и ослик,
И повороты разных других историй…
Волхвы. Младенец в яслях. А где-то возле
Учёный кот по имени Аристотель.

МИ-8

А в природе и нет накаких голубых вертолётов —
Есть Ми-2 и Ми-8, и Ка-26.
Голубой вертолёт был придуман для ровного счёта —
Чтобы дети считали, что в мире волшебники есть.

Голубой вертолёт — это вымысел детских поэтов —
У поэтов, известно, всегда нелады с головой.
Папа мой прилетал в вертолёте защитного цвета —
Привозил осетрину, икру и людей с буровой.

И вода в Енисее всё та же, и небо над кронами сосен,
И деревни всё те же, и те же стоят города,
Но другой бортмеханик летает теперь на Ми-8
Только звук отличу от других и услышу всегда.

А волшебники есть. Снова лопасти крутят пространство,
Даже если на том берегу и почти что затих,
Даже если оранжевый, авиалесоохранский —
Это папа в Ми-8 по синему небу летит.

ЛОТ

Всё в движении: капает с крыш весна,
Некто пялится в небо, думает о былом.
Если ангелы постучатся — их пригрозят познать —
Потому что Содом — во все времена Содом.

Пахнет мясом и женщиной. Ходит официант.
И на спинке стула чей-то висит пиджак.
Лот привычно курит. Его бы поцеловать.
Лот начитан, невзрачен, слегка зажат.

Разомлел от напитков, телу его тепло.
Вспоминает слова, записывает в блокнот.
Подойти к нему, поздороваться… Только Лот
Надевает пальто — потому, что сейчас уйдёт.

Поздний вечер музыкой ветра застыл в дверях.
Бог, ворочаясь, засыпает, хочет для всех добра.
Недобитые ангелы где-то вверху парят.
Лот звонит дочерям, выходит. Ему пора.

САМОЛЁТИКИ В КРАСНЫХ ШТАНАХ

Был июль, я ещё и не знала, что значит «июль»…
Мы смотрели на самолётики в красных штанах —
Мне какой-то из них, покачнувшись, огнями мигнул,
И взлетел, и была я ошеломлена.

Пал Савелич, в соломенной шляпе и в светлой рубахе из льна,
Был мой дед, и диспетчер в аэропорту,
И была я до ужаса удивлена,
Что «здорово» кричали ему мужики за версту.

Мы прошли по Гастелло, потом по Ромашкина шли.
Я спросила у деда — докуда растут тополя,
И спросила — я тоже расту из земли? —
Дед ответил, что много чего нарожала земля.

Дед ответил, что есть еще небо, в котором он раньше летал,
Что корову по небу в другую деревню возил,
Чтоб отстала уже я за ради святого Христа —
Чтоб по небу летать — нужен чистый, особый бензин.

Он привёл меня к Лаптевой Тане, и был у них собственный
двор,
Сам же с Таниным папой за шахматы сел выпивать,
Наказав не ходить за вон тот вон зелёный забор,
Рассказал про траву на дворе, на которой не рубят дрова.

Мы, играя, залезли и в бочки, и в водопровод.
Мокрым было и платье моё, и на нём алфавит.
Мне потом обещали — навеки посадят в комод,
Деда просто ругали — поставили деду на вид.

…А сейчас подмигнула в окошко льняная луна,
И вот хочешь летать… а впрягайся, и так вывози…
…Мы смотрели на самолётики в красных штанах…
…Чтоб по небу летать — нужен чистый, особый бензин.

РАЗБОЙНИК

Снова печальный Иуда идёт к властям,
Этой весной, каждой другой весной.
Снова греши, молись, и тебе простят.
Грабь, убивай… не трогай чужих основ.

Он не разбойник, Отче. Разбойник я.
Будто и не было этих двух тысяч лет.
Жарко. Голгофа. Наши кресты стоят.
Плачет Иуда с горстью своих монет.

Отче, они не ведают, что творят.
Отче, я тоже сегодня иду на крест.
Надо распять, да будет же Он распят,
Чтобы страдал, простил и опять воскрес.

Сладкоголосый ангел опять поёт.
Где-то идёт одна из кровавых войн.
Снова Ему под рёбра войдёт копьё.
Отче, возьми меня. Отпусти Его.

САНИТАРКА ГАЛЯ

санитарка Галя плакала в курилке
плакала в курилке — скоро Новый год.
Галя — санитарка, и ещё кормилка —
супчик наливает, моет и скребёт.

санитарке Гале трудно в этом мире,
но она работает, но она живёт —
выдали зарплату — тысячи четыре —
детям на подарки — здравствуй, Новый год.

Галя просто дура. Галя виновата,
что не образована — кто тут виноват.
Галя и не просит, чтоб её зарплата
составляла где-то тысяч шестьдесят.

санитарка Галя плакала-рыдала,
плакала-рыдала — скоро Новый год.

санитарка Галя, это же не мало —
посмотри — у доктора десять восемьсот.

РЫЖАЯ ДЕВОЧКА В МИНИ

солнце по кругу кубарем — в лужах весь день не остынет.
бликами расплескалось, расплюхалось режущим светом.
едет в трамвае утреннем рыжая девочка в мини,
июль перепрыгнул в август, но ей наплевать на это.

тысячи солнечных зайцев, плещущихся в лужах,
летающих в аэропланах, едущих в кабриолетах…
снаружи может казаться, что рыжей никто не нужен.
веснушками нос сияет — россыпью медных монеток.

вечер созрел черносливом. сверчок затянул Вивальди.
с небес подхватили кларнеты. в финале включился ливень.
лето оркестром рычало для рыжей девочки в мини,
чуть слышно плакучие ивы подтягивали на флейтах.

УРОК АНГЛИЙСКОГО

Это не был урок английского. вышивала осень каплями
острыми.
Пассажиры с кирпичными лицами. следующая остановка —
Предмостная.
Шумной стайкой ввалились школьники. и, кондуктору,
удивлённо — здравствуйте.
Вы уволились?.. вас уволили?.. нам ничё не сказала классная.
Слово за слово, и до Острова. дальше были слова английские.
Говорила. поправляла. а просто ли? а до бывшей работы —
близко ли?..
Вновь вошедшие сами рассчитывались. а кроссовки у неё
были с дырами.
На Аптеке школьники выскочили. пассажиры зааплодировали.
Ей бы в шляпке… в обществе где-нибудь… а её в автобус
сплюнуло общество.
— Как тебя по отчеству, девонька? — просто Катя. не надо
отчества.

БАБА ШУРА

А баба Шура — такая дура —
Двенадцать кошек у бабы Шуры.
И возмущается баба Надя:
Двенадцать кошек, и ходят, гадят.

А баба Шура в прекрасной форме —
И брови красит, и кошек кормит,
И не такая ещё старуха:
— Тебе воняет? А ты не нюхай!

А баба Надя про всех всё знает,
Секретов нету у бабы Нади:
— А Шурка — смолоду потаскушка!
И я могла бы! И я не хуже!

Уж как она этих кошек любит!
Не видит, что голодают люди —
Людей не любит, зверьё дороже —
Совсем свихнулась — двенадцать кошек!

Но баба Надя людей не кормит —
Переживает в пассивной форме.
И сообщает с оттенком грусти:
— Ну Шурка злая — не тронь — укусит!

Но не кусается баба Шура.
Ну, матерится — она же дура…
Да хоть и дура, но в шоколаде:
Двенадцать кошек. И всех их гладит.

Опубликовано в Паровозъ №7, 2018