* * *
Больше полусотни октябрей…
О, скажи мне, чем я заслужила
этот сладко плачущий орех
цвета янтаря в горчичных жилах,
этот виноградовый хорей,
предвкушенье взмаха под лопаткой.
All my troubles seemed so far away.
Люди, львы, орлы и куропатки
в зарослях его наивняка
разбредутся по звериным тропам,
нас не оторвать от корешка,
мы в себя вернёмся автостопом.
Что случилось с небом? Льёт и льёт,
починил бы кто-нибудь прореху,
отрываясь от корней, жильё
человечье уплывёт орехом
грецким – вдоль по вектору лозы,
ведь орех имеет форму мозга,
и опять припомнишь Лао-цзы
о победе нежного над жёстким.
* * *
«Я тебя отпускаю»
На самое дно?
Как из лодки младенца –
пусть учится плавать.
Или учится плакать –
не всё ли равно,
как взрослеть?
Так и ты, нахлебавшись по праву
молока и просоленной горькой воды
шепчешь скованным ртом –
«далеко ль до беды?».
Ну и что? Ты ведь тоже рождён от любви –
Не цепляйся за лодку! Плыви!
Никого не зови – не спасут.
В этом суть.
Ни одной безопасной тропинки в лесу,
безобидной травинки в лесу ни одной –
но когда золотой колокольной стеной
встанет клён, и легко задрожат на весу
сотни пальчиков-листьев –
забудешь спросить,
справедливо ль настроены эти весы…
Это только свобода, речная вода
без пути и следа.
ГАЛАПАГОСЫ
Неси, пустая голова,
туда, где скалы-великаны
и черепахи-острова,
рождённые из недр вулкана,
где бирюзовая вода
размоет нити Ариадны,
гуляют славные стада
невиданных и ненаглядных,
где раздувает красный шар
самец-фрегат любви навстречу,
голуболапых олушат
кальмары учат делать свечку,
в прибоях радуги игра –
захватит дух, подбросит кверху…
Да, это черепаший рай,
и в нём не место человеку,
но я недолго. Заживёт
на шее поцелуй медузы,
отпустит в безмятежье вод
та судорога (или муза) –
и справлюсь о пути назад
у желтопузой игуаны,
она и проведёт в закат
по красным отмелям песчаным.
ПУТЕШЕСТВИЕ
Рука касается стекла –
отдать излишество тепла,
а не согреть. (Кто думает о ближнем?)
Уткнусь в стекло угрюмым червем книжным,
в надежде слабой избежать беседы
с моим коммуникабельным соседом.
Вид заоконный так хорош –
То Васнецов, то Шишкин, «Рожь».
(Вояж в Москву сродни полёту в космос;
уездная запуганная косность,
наследственная, многовековая
привычка ездить только на трамвае!)
Я вижу, как огонь горит
И слышу остинатный ритм –
и оторваться никогда не поздно.
Дома просты – так птицы лепят гнёзда:
всё впрок идёт, и то – нам жить не вечно.
(Безденежье нас делает беспечней).
Не буду соблюдать примет,
которых, слава богу, нет.
Устав от зрелищ – обратимся к слову.
Мадам напротив, не стыдясь, Донцову,
я, пряча, (глупый пингвин), «Розу мира» –
мне страшно выдавать своих кумиров.
Играет память: иногда
отнимет что-то навсегда,
и вдруг вернёт – ржаной кислинкой в хлебе.
Я помню этот лес и это небо!
…Читаю долго – но пойму всего-то
процента три – по гамбургскому счёту.
Но ветер в голове так чист,
и стрижка – под кленовый лист,
и где-то бродит Болдинская осень –
её по городам и весям носит
пронизанное воздухом и светом
беспечное монашество поэта.
Опубликовано в Эмигрантская лира №4, 2020