Олег Воропаев. ДЕЗЕРТИР

Рассказ

Зоя спешила домой. День будний, и дел под завязку. Для топки набрать сушняка-травостоя за речкой, из той же реки и воды наносить. Поесть приготовить. Насчёт «приготовить» не сильно-то разбежишься, но можно картошки сварить, да и перловка пока ещё есть. Уроки, конечно. Но это уж само собой.
Зое – двенадцать. Пятиклашка. С подружками бегать да в куклы играть – самое время. Но в куклы – тайком от мальчишек. Узнают – задразнят. Станица казачья, и казачата тут воинственно бесцеремонны.
Февраль 43-го. И месяца не прошло, как с мамой, райкомовской служащей, вернулись они из эвакуации. А были в Азербайджане, в предгорьях.
Людей в станице заметно убыло. Бабы да старики в основном, ну и дети, конечно. Случается, и военный пройдёт по улице, а вместо руки рукав заправленный.
Воюют мужики. Отец у Зои уже майор. Начальник финчасти боевой дивизии. А Фёдор, брат, так тот – в артиллерийское училище со школьной скамьи «прямой наводкой». Оттуда под Сталинград. И дома уже отметился после ранения. Осколочное – в ногу. А месяц назад – второе. Тяжёлое в этот раз. Теперь всё госпитали меняет, никак не оправится.
Открыла Зоя калитку, а на снегу треугольник – солдатский конверт. Ух ты!.. От своих, не иначе – фронтовиков. От радости даже в жар кинуло. Но что это? Нет на конверте обратного адреса. И почерк ещё… «Бородулиной Ольге Сергеевне». Совсем незнакомый. Не «похоронка» ли? Да нет же, не может быть! Похоронки приходят в конвертах казённых. А тут – треугольник. С мыслями этими зашла в дом. Письмо положила на стол и долго смотрела на почерк. Нет, не знаком. Эх, надо бы маме снести! Но любопытно же, правда? И никакое это не преступление… подумаешь.
Вскрыла, и с первых же строк поняла – беда! Беда чёрной птицей нависла – над домом, над мамой, над ней!
А строки такие: «Дорогая Ольга Сергеевна! Не знаю, поймёте ли Вы меня? Простите ли? Я убежал из-под конвоя. Арестовали как дезертира. Ушёл с передовой. Испугался. Сначала оглох от разрывов, а тут эти танки – и прямо ползут на меня, и грохот, и лязг! И сам я не знаю теперь, как такое могло случиться и как оказался в лесу, не помню. Офицер меня сразу хотел застрелить, но пистолет дал осечку. Он в зубы мне этим же пистолетом. Всё равно расстреляют, сказал. Потом конвой. Зазевались они, и сбежал я. Вот, к Вам пришёл. Никого у меня нет, кроме Вас. Вы же знаете. Мы в детдоме мамой Вас называли. Помогите мне, мама! Сижу у вас в сарае на чердаке. Хорошо, что солома тут. Но холод ночью такой был, что думал уже выйти и сдаться. Пальцев на ногах почти не чувствую. Два дня ничего не ел. Хотя бы поесть дайте. А ночью я дальше пойду. Не знаю куда. Всё равно расстреляют. Пишу Вам и плачу. Что я наделал! Ведь мне девятнадцать всего. Сергей Смирнов, Ваш воспитанник».
Зоя вышла из дома и оглянулась на сарай. За что это им? И что теперь делать? Но человек этот там, и плохо ему… и голод, и холод.
Только теперь заметила она у лестницы, ведущей на чердак сарая, следы.
Сунув письмо в карман пальто, Зоя побежала в райком. Мама её служила в райкоме помощником первого секретаря Морозова – человека волевого и жёсткого (при оккупации станицы командовал партизанским отрядом), но в грамоте слабого. До работы в райкоме четыре года была она воспитателем в детском доме, а потом и его заведующей.
Зоя поднялась на второй этаж и, увидев, что мама в кабинете одна, обрадовалась:
– Мамочка, ты только не волнуйся!
– Что ты, доча?! Что-то случилось?! С папой?! С Федей?! – Ольга Сергеевна переменилась в лице. – Ну, говори же!
– Вот. – Зоя протянула конверт.
– Это ужасно! – дочитав письмо, Ольга Сергеевна тут же убрала его в сумку и медленно опустилась на стул. – Ты, конечно же, прочитала?
Зоя заметила, что руки у мамы дрожат.
– Да! Я думала, это с фронта. Я не хотела…
– Говорила кому-нибудь?
– Ну, что ты, мам! Я… я всё понимаю… не думай.
– А ты понимаешь, что если я не выдам его, меня арестуют? И расстреляют, скорей всего. За укрывательство. А тебя в детдом отдадут! Это ты понимаешь?
– Да, мама. Но ведь никто не узнает. Никто! А ему там холодно, он ведь замёрзнуть может… совсем замерзнуть! Он твой воспитанник! Спасать его надо!
Зоя разрыдалась и кинулась матери на шею.
– Спасать… спасать… – смахнула набежавшие слёзы и Ольга Сергеевна. – Ладно, успокойся.
Вошёл Морозов:
– О! Что это тут происходит? С фронта… плохие вести?
– Нет-нет, Иван Иванович, из-за двойки это… Зоя двойку получила сегодня и плохо себя вела. В школу вот… вызывают.
– Вы это бросьте мне тут! Ишь!.. А ты, – он погрозил Зое пальцем, – ты прекращай мать расстраивать. Чтоб это в последний раз! Ясно?
– Угу, – Зоя закивала.
– Ольга Сергеевна, я на совещание. В Георгиевск. А вы тут смотрите, чтоб всё как положено было! Сегодня спецпочта. – Морозов потрепал Зою по плечу и вышел.
Оставшись одни, дочка и мать долго сидели молча.
– Мам, – Зоя вдруг оживилась и заговорила быстро, почти захлёбываясь, – а давай вот что… Давай мы пойдём к Симонову Семёну Михалычу и всё ему расскажем. Он человек военный. Военную форму носит. И он всё на свете знает! И с папой они друзья.
Ольга Сергеевна замахала руками:
– Что ты, бестолковая… что ты?! Симонов кто? – начальник районной службы госбезопасности! Он ловит врагов народа, предателей Родины, шпионов и диверсантов! И дезертиров тоже! А мы прямиком к нему?! Здасьте, мол, наше вам с кисточкой! Да если он, Симонов… если хоть как-то поможет нам, крышка ему! Никого не помилуют!
Зоя опустила голову и снова заплакала:
– А как же Сергей, мама? Он не виновен! Ты же читала письмо! Ну что же нам делать?!
– Мы не знаем, насколько виновен Сергей. Покинул фронт – уже виновен. Да ещё в бою сбежал!
– Он испугался! Теперь-то он понимает.
– Нам не легче от этого. А знаешь, Зоя, права ты, пожалуй. И выхода другого, похоже, у нас нет. Расскажем Симонову. Пусть решает. Не только же «энкеведешник» он. Он же и человек ещё ко всему.
Бородулины и Симоновы дружили семьями, поэтому в кабинет к районному начальнику госбезопасности Ольгу Сергеевну с дочерью пропустили запросто.
– Ага! Делегация! – человек в майорских погонах поднялся и вышел из-за стола. – О! Это что эт такое? Да на вас же лица нет! Случилось чего? С Фёдором Максимычем? С сыном?
– Семён Михалыч, у тебя говорить-то можно? – Ольга Сергеевна обеими руками встряхнула протянутую ей крепкую мужскую ладонь. – Дело у нас серьёзное.
– Говори, не бойся. Садитесь. – Симонов выглянул за дверь и крикнул: – Меня ни для кого нет!
– Вот… Зоя расскажет. Давай, дочка!
Девочка рассказала о том, что приключилось с ней после школы, а Ольга Сергеевна, порывшись в сумке, достала и протянула Симонову конверт. Тот взял его не сразу. Лицо его по мере рассказа всё больше становилось каким-то восковым, а пальцы, сцепленные в замок, стали вдруг неестественно белыми и сжались до хруста.
Дочитав письмо, он шумно вздохнул:
– М-м… да!.. Задал задачку парень. Всех нас втянул, получается. Но я вижу, ты хочешь выручить его? Так ведь, Ольга?
Ольга Сергеевна не сразу узнала в стальном этом тоне голос своего давнего знакомца и друга их семьи.
– Да, Семён Михалыч, хочу. Помоги ему! Только ты теперь это сможешь сделать. Все мы в твоих руках.
– Ладно тебе! Про руки хоть помолчи! Плохо, что Зоя твоя всё знает. Она ещё дитя неразумное. Не понимает, насколько серьёзно всё это. Жизни теперь на кону. Наши жизни! Кто-нибудь видел тебя с письмом? Говорила кому?
– Я разумная, Семён Михалыч! Никто не видел! – Зоя подняла на майора опухшее лицо и приготовилась опять разреветься. – И-и… всё я понимаю! И я никому!.. Не думайте даже!
– А ну-ка! Прекратить мне тут водные процедуры! В общем, так! Мне надо сначала с парнем поговорить, узнать обстоятельства, а после этого уже и решение примем. А сейчас домой давайте. Как погуще стемнеет, и я подойду. И больше чтоб ни одна живая душа! Ясно?
Ольга Сергеевна кивнула.
Дома было холодно. Запаса травы-сушняка почти не осталось. Да разве про запас её наготовишь? Сухостой, он как порох. А в степь – уже поздно. Да и волки ещё, как стемнеет, к станице подходят.
На остатках сухостоя сварили немного картошки.
– Недоварилась маленько. Ну уж… какая есть, – Ольга Сергеевна отобрала три картофелины, достала из заначки «на чёрный день» кус сала. Отрезав от него половину, уложила с картошкой и хлебом в газету. – Вот, Зоя, снеси-ка ему. Под пальто спрячь, а оттуда пучок соломы возьми, будто за соломой ходила. И воды вот… – наполнила и протянула фляжку, подаренную кем-то из военных во время эвакуации.
Зоя вышла во двор и крадучись пробралась к сараю. Соседи с одной стороны – дед да бабка, с другой – солдатка с детьми мал мала. И люди-то безобидные, в общем, но мало ли что. Поднялась по лестнице:
– Эй! Не бойтесь! Вы где? – тихо позвала Зоя и вдруг испугалась: «Брошу ему тут всё и скорее назад!» И следом: «Эх ты, трусиха несчастная!» Позвала ещё раз:
– Эй! Где вы?
Из темноты протянулась рука и схватила её за запястье.
– Тише ты, тише! Не бойся, здесь я… Господи, как же мне холодно!
Зоя отдёрнула руку:
– Вот, поешьте. А потом я опять приду. И будем все вместе решать – что делать. Пора мне… а вы подкрепитесь пока. И сами не бойтесь.
– Спасибо. Хорошая ты. И Ольгу Сергеевну мы очень любили. – Парень осторожно взял Зою за руки и притянул ладошками к своим щекам.
Щёки были мокрыми и очень холодными.
Неловко освободившись, Зоя спрыгнула вниз и поспешила к дому. «Про солому-то забыла! Вот же растяпа!»
– Ну что? Там он? – Брови у Ольги Сергеевны сдвинулись, образовав на лбу глубокую поперечную складку. – Ну! Говори же!
– Ой, мамочка, как же мне его жалко! Совсем замёрз. Он даже говорит уже медленно.
– Сам виноват. И некого тут винить.
– Так он и не винит никого, мам.
Ольга Сергеевна помолчала и вдруг улыбнулась:
– Мальчишкой в детдоме Серёжка задиристый был. Но добрый, а главное, честный. Литературу любил. Лермонтова особенно. Все книги в библиотеке перечитал. Историю тоже… М-да… А математику – нет! Не шла у него математика. Сидели с ним вечерами на пару, решали. Но смышленый он был, всё равно смышленый. Давай-ка и мы повечеряем, дочка. Как говорится, чем бог послал.
– Мам, что ты?! Бога же нет!
– Нет, конечно. Но я-то когда родилась, был ещё. Вернее, не знали тогда мы, что нет его. Оттуда и все мои присказки. Не обращай внимания. Поешь давай. Хорошо ещё, что свет у нас есть. – Ольга Сергеевна щёлкнула выключателем. – Отстояли электростанцию. Не дали взорвать. Партизаны наши с Морозовым во главе. Бой завязали, немцы и отступили. Взрывчатку потом выносили. Два ящика взрывчатки было.
Ужин запивали чуть тёплым кипятком.
Симонов вошёл без стука. Притопнул, оставив под сапогами бороздки снега.
– Ох и темень на улицах! Ни одного фонаря! Ну ничего, наведём порядок! Верно я говорю, Оля?
– Верно, верно. Ты проходи, Семён Михалыч. Холодно у нас. Не раздевайся. И извини уж, чая не предлагаю. Согреть нечем.
– Ладно с чаем. Перебьёмся! Где он, беглец-то ваш?
Симонов улыбнулся. Было заметно, что он уже что-то придумал – так не похож был этот уверенный в себе человек на того побледневшего в служебном кабинете майора.
– Сейчас, Семён, сейчас… Сходи за Сергеем, Зоя. – Ольга Сергеевна подвинула гостю стул.
– Ты аккуратно. Осмотрись сначала. И чтобы ни соседей, ни прохожих, – Симонов наклонился и жёстко глянул девочке в глаза: – Ты понимаешь?!
– Я аккуратно. Вы даже не думайте. Я же взрослая.
– Да уж, не по годам. Ну, с богом!
Зоя выскользнула за дверь. А через несколько минут она уже тянула через порог солдатика с приставшей к его шинели соломой.
– Вот он!
Увидев человека в военной форме, тот бросился было назад, но, сбитый ударом в плечо, осел. Прикрыв руками голову, захрипел:
– Не бейте! Сдаюсь!
– Чего ты орёшь?! Цыц! – Симонов, ухватившись за шинельку, втащил дезертира в комнату. – Садись и не бойся!
Затравленно озираясь, солдат угнездился на табурет. Увидев свою бывшую воспитательницу, потянул было руку, но тут же и уронил:
– Ольга Сергеевна, зачем вы так?! Вы же мама?! – говорил он неестественно медленно, растягивая слова, как пьяный.
– Сергей, успокойся! Совсем ты, бедняга, замёрз. А мне и согреть тебя нечем. Эх ты! – Ольга Сергеевна подошла к нему ближе и, обняв за голову, прижала к груди. – Мальчишка ещё. А уже и воин! Уже и дел натворил.
Сергей успокоился и прикрыл глаза.
– А Семёна Михалыча ты не бойся. И не смотри, что он в форме. Это наш друг. И мы теперь вместе все думать будем, как тебе помочь. Ты слушай, главное, что он скажет, и делай. Как скажет, так и делай. А сапоги снимай. Немедленно! Я тебе сейчас новые портянки нарежу. Теплей всё будет.
Вынув из комода портняжные ножницы, Ольга Сергеевна вышла в соседнюю комнату. Симонов раскурил папиросу и, щурясь от дыма, рассматривал беглеца:
– Ну! Теперь уж в подробностях. Всё как было. И смотри без вранья чтобы. Почувствую, что врёшь, – всё! – майор рубанул рукой, – разговор окончен! Ясно?!
Сергей начал сбивчиво, с дрожью. Однако по мере повествования голос его всё больше выравнивался. Было занятно, что этот сбежавший солдатик не просто владеет словом, но даже умеет через мелкие подробности высветить главное.
Зоя сидела в углу и чувствовала, как быстро колотится у неё сердечко. Когда же она невольно всхлипнула, Симонов тихо, почти по слогам сказал:
– Ты это… парень, на жалость-то не дави. По существу давай!
Выслушав рассказ до конца, он спросил у беглеца номер его части и примерное её расположение. Тот ответил. «Кто командир?» Назвал.
– А тот офицер, который… ну… пожалел тебя, в общем, он ваш? Строевик?
– Не думаю. Нет! Скорей всего, «СМЕРШ». А может, заградотряд. Не знаю, товарищ майор, я точно не знаю!
– Товарищ… товарищ… – Симонов опять закурил и выдохнул дымом. – Гусь свинье не товарищ. Это тебе хоть ясно?
– Так точно! Това… гражданин… я не знаю, как правильно. – Парёнёк вскочил, оправляя шинельку, и тут же сник, неловко переминаясь босыми ногами по полу.
– Эх ты! Воин, мать твою! Садись уж!
Вошла Ольга Сергеевна и протянула бойцу отрезы фланели:
– Вот, обувайся, что ли. И успокойся. А ты не пугай его, Семён Михалыч. И без того уже стреляный он.
– Не пугай, не пугай. На фронте я бы и сам его расстрелял. Рука бы не дрогнула. Да что уж тут чепуху-то молоть! Ладно! Зоя, ты выйди во двор и смотри, чтобы никто сюда не зашёл. Пока мы тут решать будем. Ольга Сергеевна, одень-ка её потеплее. Замёрзнет ещё, не дай бог, чадо твоё.
Уж очень хотелось бы Зое остаться, послушать – о чём они говорят. Да разве поспоришь. Хмыкнула было…
– Давай-ка, дочка! Давай! – подтолкнул её Симонов к двери. – Не в куклы играем! Ещё неизвестно что будет и будет ли.
Говорили долго. Раз десять за это время Зоя выглядывала за калитку. Но улица была пустынна, и только бездомная псина, а может и чья-то, скулила неподалёку.
Ну вот наконец-то вышли. Симонов шагал впереди. Сергей – чуть поодаль. Зоя сделала вид, что зашла домой, но, выскочив тут же, устремилась следом. А что если всё это был спектакль? Для них – для неё и для мамы. И Симонов Сергея всё-таки арестует?
– Сюда! Сюда! Скорей! – майор потянул солдата во тьму, к разрушенному бомбой дому. – До следующей ночи побудешь здесь. Подвал тут. Хороший подвал. Тебе в нём не так уж и холодно будет. И чтобы ни звука, ни грюка мне! Понял?
– Есть – ни звука!
– За день документы выправлю, а ночью заеду. До фронта километров сто, сто двадцать. Так что успеем. А там, как возьмут тебя в клещи, про всех нас забудь. Слышишь, забудь! Хоть слово выдавят из тебя, и конец нам! Погибай, но молчи!
– Есть погибать! Есть забыть! Това…
– Цыц! Слушай! – зашипел Симонов. – Скажешь, в лесу был. А как оказался там, не помнишь. Бомбили. Контузия… лёгкая. Потеря памяти. Так и тверди. Выучи и тверди! Как молитву! Как «Отче наш…» Усёк?!
– Товарищ майор, я не знаю молитв.
– Ха! Дурак, он и есть дурак! Ладно, спускайся. А я тебя сверху чем-нибудь привалю пока. Еду и тёплое одеяло принесу. Жди! Если до утра не появлюсь, уходи. Сам. В сторону фронта. Не сопи! Полезай! Легенда та же – бомбёжка, контузия, дальше не помнишь, потеря памяти. И к Ольге Сергеевне чтоб – ни ногой!
О чём они говорили, Зоя почти не слышала, но теперь она точно знала, что майор Сергея не арестует и можно бежать домой.
Симонов зашёл через день и, снова попросив Зою выйти, поведал Ольге Сергеевне о том, как вёз её воспитанника к самому фронту; как несколько раз останавливал их патруль, но, увидев документы майора госбезопасности, тут же и отпускал, поясняя, как следовать дальше; как благодарил его Сергей; как клялся, что ни словом и ни «полусловом» не обмолвится он ни о них, ни о станице Советской.
Закончилась война. И мужа, и сына дождалась Ольга Сергеевна. Вернулись и как будто с нуля зажили. Говорят, повезло. Недождавшихся, сколько их?! Кто посчитал бы… А сын-то израненный весь. Но ничего, жив да и ладно.
Год 1951-й. Симонов уже подполковник. На повышение в Пятигорск «ушёл». Встретившись с Ольгой Сергеевной на одном из совещаний «актива», отвёл её в сторону.
– А что, Оля, писал тебе наш дезертир? Сергей, кажется?
– Было письмо. Одно, правда. В сорок шестом ещё…
– О чём же? Не помнишь?
– Как же не помнить, Семён Михайлович? Помню, конечно. Писал, что в штрафбате три месяца был. Потом ранение. Госпиталь. И снова на фронт. Но не в штрафбат уже. Что воевал геройски – два ордена и медали ещё. До Вены дошёл и снова был ранен. Легко в этот раз. На Дальний Восток потом его часть перебросили. Повоевал и там. Там же и на сверхсрочную остался. Благодарил. Спасибо, мол, что поверили. Так вот! Ответила я. Коротко, правда. Не отозвался больше.
– Хороший расклад получается, Ольга Сергеевна! – Симонов улыбнулся. – А может быть даже и самый лучший! Не зря мы рискнули, выходит.
Никому и никогда не рассказывала Зоя эту историю. И только через семьдесят лет – мне, своему сыну.

Опубликовано в Бельские просторы №2, 2020

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Воропаев Олег

Олег Владимирович Воропаев родился в 1963 году в г. Заполярном Мурманской обл. Окончил сельскохозяйственный факультет Петрозаводского госуниверситета. Работал зоотехником в хозяйствах Мурманской области и Карелии, преподавал биологию в школе. С 1994 года офицер МВД. Ветеран боевых действий в Чеченской республике. Подполковник милиции в отставке. Публиковался в центральных и региональных периодических изданиях. Автор нескольких книг стихов и прозы. Член Союза писателей России.

Регистрация
Сбросить пароль