***
Откровенный кадр, на котором музыка
выброшена.
Неприглядность всего во Вселенной,
непригодность, что так возвышена.
Откажись от игры, откажись от нетленной.
Звук наружу жабрами всхрипывает,
и разграблено происходящее.
Я однажды стала тобой, с тех пор
поскрипывает,
там внутри струна низводящая,
приводящая
мир в движение, с обстоятельствами все
иначе.
Выбери из всех живых существ самое
красивое
и смотри, как оно заплачет,
как принесённая в жертву музыка, даже
такая спесивая.
***
Шум телевизора – отзвук большого взрыва.
Уходящим трамваем поскрипывает чей-то
голос.
Священнодействие разума так постыло.
Пустые амбиции уходят, как опоздавший
поезд.
Сигналы луны на моих радарах:
шипением отравленные голоса.
А я по-прежнему репетирую соло ударов,
забываю сохранять номера.
Меня тошнит от жизненного опыта,
нервная система то и дело проверяет
коннект.
Реальность – отвращение, приумноженное
птичьим клёкотом,
приукрашенное образами из кинолент.
***
Цвет недоступен, монохром.
Притворяться, что греет свет.
Заклинания на потом.
Море снега и море-снег.
Обозначься пунктиром камней,
убегающих до воды,
по застывшей соли морей,
где искать мне твои следы.
Пианино расстроено, ржавый трамвай,
телефонная будка пуста,
замолкает гудок, телефон устал,
проводник из ничто в никуда.
***
Зажигалкой чиркаешь, не горит.
Пиши все, что думаешь.
Все слова уместились на медный кулон
для молитв,
лучше разве для них придумаешь?
Засыхают цветы и окурок дымит…
Где мне взять настоящей поэзии?
Чашка с чайкой отколота, жуткий вид
Кремний выдохся, ветки, фонарь,
я избита, как эти слова.
Если кровь, не кровь – киноварь,
не сгорит ничего… никогда…
***
Яблоко слаще, чем грех первородства,
трепетнее вожделения,
красота притягивает
демонов или уродцев
и ей не будет прощения…
Какое святое сиротство,
оно ли не наваждение.
Как проклятое господство,
наказанное отвращеньем.
Никто не заметит сходства
таланта с петлей и мишенью…
***
Чернь и золото, слово – свинец,
не самый лучший ритуал на любовь.
С упорством глухонемого не знать
про конец,
не услышать криков умирающего всего.
В тень стены гонят волки разума, я их гонец,
у меня есть тело и больше нет ничего.
Если город – храм, его центр – венец.
Белый лист, перепачканный словом
«добро»,
как послание в мрачный дворец,
я тайком пронесу под своим ребром.
Мой преступный порыв – оживший мертвец,
собирающий бесполезное серебро.
Даже если ты самый искусный лжец,
то поверь, это все ещё не волшебство.
***
Левая рука – пятилетний ребенок,
не умеет писать, еле держит ложку.
Разлученный с матерью олененок
в волчьей шкуре пообвыкнется
понемножку.
Тьма не исчезает от упоминания светильника,
но светильник погаснет и станет тьмой.
Ясноглазые будут страшнее могильника,
с возведённым бетонным куполом
над головой.
Серое небо не украшает ни одного города,
как бездушное благоденствие.
Среди полосатого газетного вороха
чья-то душа похожая на младенца.
***
В три часа ночи мозг пытался до кого-то
дозвониться,
посылал гудки…
Линия была перегружена,
автоответчик больше не диктовал стихи.
Лампочками АТС светили звезды.
Оператор никак не мог соединить.
Ночь безвылазна, ночь промозгла,
поперёк и вдоль невозможно прожить.
Абонент доступен, но не для всех.
Голова – телефонная будка, переговорный
пункт.
Наберите хотя бы телеграфный текст,
без предлогов и точек: «проведи меня даже
сквозь бунт».
Мир разрушен, потому что в нем
появилась ты, до тебя он таким не был…
Созвездия: шрифт Брайля,
слепая бездна внутри меня.
Сообщение было отравлено.
Глухонемая плоть бытия,
ее контуры размываются.
Мышьяком заедаю вздор,
осязаемое разрушается
из-за твоего рождения, с тех самых пор.
Ярко-красное
Черно-белые все вокруг,
ярко-красная я.
Я роняю слова из рук
в свинцовую грязь бытия.
Темно-серый улыбчивый друг,
это ты или тень моя?
Улыбайся, и бог Мардук,
чем-нибудь наградит тебя.
Для катрена найти бы звук…
Вавилон бессмертен, а ты, змея?
и такое бывает болезненно.
Опубликовано в Кольчугинская осень 2019
