Let your balalaika sing
What my guitar wants to say
Scorpions «Wind Of Change»
как на городе Москва появилася пева
ох лоскутная летает о пришелице молва
мол юродива горбата и вообще едва жива
а другие говорят — косы золотом горят
как из сказки жар-девица откутюровый наряд
зеленющие глазищи зубы жемчуг в ровный ряд
мол раздень-ка догола — ночью негра днём бела
то ль не мать её а гречка от ярилы родила
то ли пленница гречанка опросталась от орла
говорят пасла коров настрадалась будь здоров
нет же — крови гардарейской рундуки полны добров
дядька ейный миллионщик с телевизору дибров
ой кричат одни — в углу на голимом спит полу
пьёт текилу стаканами ест стекло за похвалу
а по праздникам сшибает три копейки на углу
третьи снова поперёк — ёк ершатся макарёк
баба чуть ли не святая глянь попы под козырёк
вся больная вся страдает убивали Бог сберёг
я в сторонке постою погляжу на жизнь свою
на трёх струночках сыграю на три голоса спою
приравняю балалайку да к трёхствольному ружью
охти ситьюшка-Москва жаба сиськи-жернова
душишь в ситцевых объятьях — как пева ещё жива
да ещё и дух вселяет в полумёртвые слова
у неё ж прямая речь может снизу в небо течь
не вставай реке на русло в это время не перечь
отхлестать волнами может да рыбёхами посечь
у неё ж особый дар — не за хлеб да гонорар
не за красное словечко графоману на зашквар —
а за соло соловейки в час предутренних стожар
чуть стихом заговорит — логос сам себя творит
акробаты акрофуты кто вертится кто парит
а вокабулы на каблах киммерийский шкварят бит
пьют кустоды по второй каждый сам себе герой
партитив предикативу подсыпает — пир горой
и мероним и холоним забавляются игрой
ямб да троп парчой горят как игрушки у царят
сёстры семы и лексемы карагодят рядом в ряд
а вибранты маркитанты на гортанных говорят
всякий звук и всякий зык претекает в праязык
будь тунгус ты финн калмык ли славянин — единый фиг
если сердце приоткроешь — станешь ею хоть на миг
из пылающа столба вскрикнет птица Рух — судьба
а в руладах звуколадах то мольба то ворожба
лавр в терновник обернётся кровь закапает со лба
трень
и лопнула струна слава Богу я одна
от хвалы и поношенья милосердно спасена
всё пройдёт и всех забудут и столица и страна
я была ли то не я эта чудо-четия
мне потом кампан расскажет бронза древлего литья
да мой критик и наставник по воскресным дням —
Судья
Антоше Ростовой
в ладонке ладоней несу огонёк молитва за Тоню июльский денек
одет по-дурацки больничный народ по Первой по Градской идёт крестный ход
сияет картинно колоннами храм цветы на куртинах за корпусом травм
созрела черешня — ешь нет пруд пруди Споручница грешных плывёт впереди
на солнце прищурившись курит алкаш держа деревянный костыль как калаш
я кардио (это потом) обойду спущусь поднимусь Антонину найду
места на постах медсестринских пусты недобро шуршат назначений листы
и так плотоядно в палатах жирны в горшках калатеи драцены вьюны
ах свет-поэтесса в отвесах кровать почти что без веса ну что там ломать
у милой подруги диагнозы швах такие бы руки в шелках кружевах
чтоб были изнежены дивно белы а Тоня мятежная моет полы
храбрится сквозь слёзоньки шуйца в петле но держится — значит попьём божоле
я ей про своё чтоб забылось её лангета скользит как на помпе цевьё
и боль пробивает сквозь локоть плечо и голос дрожит хоть не сломан ещё
под сердцем щемит — бедный рыжик прости но мне за тебя крест твой не понести
«красивой на свете живется легко» — за слово ответ всем держать высоко
Господь судит строго поэтов Антош как скажут в Полтаве твоей так ото ж
напишешь «легко» — так под дых прилетит век будешь ворочать руду апатит
придётся смириться с порядком потерь нанижут на спицу срастётся поверь
сломать можно много за столько-то лет башку руки ноги и даже хребет
святые едва ли и хлеб наш беда нам жизни ломали
но дух
никогда
антиассольное
пальни из стартовой пистоли погожим вечером — и вот
толпа оскаленных ассолей своей мечты кровавой ждёт
пища по берегу топочет вбирая море в бездны глаз
чего ж вся эта блазень хочет луска духовный псориаз —
что с юга им надует счастье из вод восстанет черемных
что лановой червовой масти прибудет из миров иных
и всех девиц сграбастав скопом умчит в кинопрокатный рай
с подскоком по дурным синкопам где ждёт их вечный лалулай
гринландия в цветах и замках вся в дольче фар ниентах блин
где люд в панамках и вьетнамках гуляет в благостях долин
сладки отравленные грёзы они сгубили не одну
особенно в ассольных дозах под гормональную луну
в башке вовсю цветёт шиповник любви не названа цена
Мужчина Он Герой Любовник и нате здрасьте вам — Она
не любят ни детей ни мужа коль даже те случатся вдруг
их быт нелепый — фейк да фьюжн среди таких же дур-подруг
так день за днём и год за годом
им ненавистен честный труд
закат пылает за восходом а эти всё артуров ждут
и с тем умрут и с тем воскреснут одной лишь страсти слыша зык
«волнительно» да чтоб вам треснуть кто это слово ввёл в язык
субретки принципа парето просопопея серых мхов
им выделения «секрета» живых милее женихов
ох устремлюсь я в Крым всем телом укором стану средь могил
Гриневский брат что ж ты наделал ох что ты Саша натворил
попортил столько наших девок в пылу писательской игры
твой романтический обсевок гель-гьючит всех до сей поры
меня споси — так горстка соли в котле в котлетах поценней
мечт некольцованных ассолей всех типов групп и степеней
моя бы власть — ждала бы мама у очага весь век семью
вон Нина Грин качает «да мол» кульбабно в сторону мою
клик-клак
я вот это хочу кружевное в мелких бусинках бледных цветах
что вскипает нежнейшей волною на плечах мне подобных натах
и вон то в золотистую нитку и легчайшую цвета шампань
пузырьками как будто накидку как у давних изысканных пань
и салопчик с расшитым подхватом на защипах тальму и боа
и халат с кренделями хвостатый и лорнетку а ля дюбуа
эти туфли с брильянтовой пчёлкой пеньюар из голландского льна
где же мой кошелёчек с защёлкой вот он ах — там монетка одна
я такая растратчица Боже я из тех нескаредных девчат
у кого нет заначек под кожей — деньги рвутся из рук аж пищат
всё потрачу о близких болея вью гнездо одеваю кормлю
наряжу задарю залелею в общем радую в общем люблю
одного не умею пожалуй — класть в чулок да жмотиться копить
ничего под себя не зажала а зачем если можно купить
то что высветит детское сердце то что вкусно мужьям и гостям
в чём душою и телом согреться что раздать по церквам папертям
может было бы надо на книжку — были книжки да как-то не те
может надо бы было в кубышку — лишь кувшинка плывёт по воде
не сумела себя обеспечить — люди добрые помощь творят
я стихам обеспечила вечность — я смеюсь когда так говорят
но наверное время настало хоть разочек себя одарить
я иссякла погасла устала ладить строить писать говорить
что за платье Ты вынул из скрыни
тихо хлопнула клямка клик-клак
из чего же оно
из полыни
сколько стоит
бери-ка за так
___________
кубышка — сорт водяной лилии
Гале Климовой
будто маленькая Ева вышла из-за диво-древа
вам к бессмертию — налево за билет четыре лева
райский двуязычный сад
зыблется вперёд-назад
вот заветная скамейка праславянский соловейка
без названья без наклейки ну-ка пой-ка ну-ка пей-ка
новосозданный с утра
свищет-плещет на ура
были бюли трели грали тьюти бьюти нахти гали
звуки воздух разлагали на астральные детали
за Ишимом соловьи
откликалися — свои
бедной Феничке-молодке вдовья доля как колодки
мёдом напилась солодким а потом-то горше водки
где ты домик на Песках
тесный словно батискаф
а сама уже под Тулой — в Тулу сиверком задуло
через всю страну махнуло покатило отряхнуло
глядь — под крыльцем соловья
есть у деда-то семья
а потом Москва — поныне вязнет внучка в юрской глине
бьётся соловей в Галине кровью алой небом синим
а подруга говорит
мол теперь учи иврит
ты мой климышек не Ева помнишь ты изнанку чрева
материнского сугрева под сердечный грохот слева
много жадно вобрала
и другим передала
Ева детства ведь не знала как подкидышка с вокзала
нам же детство жизнь писала со страной внахлёст вязала
и теперь стихи слова
из такого вещества
что не взять из райской зыби лишь из древней геноглыби
всё нам счастье что не гибель лишь бы соль на хлеба скибе
да в заветном человек
не рассолилась вовек
игорю меламеду
по телефону по емейлу ли не передать любви тепла
о что ж мы Господи наделали как нас Москва-то развела
зачем болтали ересь разную зачем хранили на потом
слова лечебные прекрасные что говорят не грешным ртом
а сердцем радостным как яблоко в блаженной юности раю
пускай хоть тоненько хоть слабенько услышь сейчас печаль мою
зачем откладывали встречи мы вдруг в суете узревши суть
ответ твой кротостью подсвеченный — ну ничего ну как-нибудь
да я из тех из недоехавших теперь измученных виной
посмертно охавших и эхавших над вестью совесть выносной
жизнь проживаем косо-криво мы уходим часто без следа
благими выстлана порывами дорога ведомо куда
бежим по ней под дудку медную на лбу библейская печать
а нам бы надо меламедные слова и звуки излучать
в них дух мятётся неприкаянный зато он жив горящ и смел
бессонниц горьких полон тайнами и сопряженьем душ и тел
божественным мерцаньем гения в болотной мгле ночей и дней
в твоей нерастворенной тени я хотела б стать тебе родней
ища погибели успеха ли не вижу грани замкнут круг
ну вот мы все к тебе приехали
встречай нас
друг
пусть она живёт
удивляюсь мы такие с нею разные — мама больше дни рождения не празднует
её Пасха светозарная не радует директивы из Уорвика наградой ей
ни Христу ни Божьей Матери не молится маме нынче не по-нашему глаголется
было сельское сперва потом торговое а теперь вот гляньте стало иеговое
от рожденья у земли в особой милости — что воткнёт весною в грядку то и вырастет
выйдет маем в дачный рай в ночнушечке — лес кругом ни посторонней душечки
чуть светает птичий звон стоит к заутрене исполняют золотое летне-лютнее
мама тоже над участком машет крыльями Валентина ж по-латыни значит сильная
всё живое под ладонь ей льнёт ласкается мама к каждому низёхонько спускается
тут польёт а там подсушит там подтяпает разговаривает тихо как с дитятами
всё растёт и расцветает опыляется плодоносит созревает наливается
мир земной уцацкан разными украсами и полны подвалы дивными припасами
было ей то что вспоминать уже не хочется — претерпела и с отцом и отчимом
поножовщину и ревность от Лясковского изуверства наущения бесовского
да и муж второй мур-мур сперва да гладенек оказался из до баб охочих дяденек
к самогону сальцу-шмальцу сильно ласый был штурханами маму ж часом угощать любил
но за то что неродных детей обласкивал нас с Витьком из разных бед вытаскивал
помогал и всей большой родне Ревенковой — мама верною опорой стала стенкою
чистым сердцем породнилася с конельскими — те ведь тоже препростые люди сельские
и Мыколу свет Порфирьича всю жизнь пасла из пяти реанимаций его вынесла
обиходила да выходила Усичка — так по отчиму прозванье у мамусечки
легка на ногу без ноши и с бебехами даже штифт в икре железный не помеха ей
ни колено — вдрызг когда с черешни падала — но стянула как-то механизм наладила
ни инфаркт при переломе (ох в тревоге я) ни всё ближе всё грознее онкология
метушилася к себе не зная жалости — как матрёшка ведь семейство распложалось-ти
в тридцать восемь (как и я потом знай нашенских дерзновенных по-хорошему безбашенских)
мама крышечку в последний раз откинула — да и младшую дочурку Олю вынула
а у той во брюшке — внучка маме Дашенька а у той уж следом — правнучка ей Сашенька
а потом случилось то что упустила я — одиночество тоска постель остылая
и — страх смерти тяжко людям его вынести нам дояблочной отторгнутым невинности
уманчане любят тусу не затворники причепурятся гуляют а по вторникам
эй кума соседка сватья за компанию в Стефановича проулок на собрание
и звонит однажды мама с сообщением я-де водное «вжэ прыйняла» крещение
на упрёк мой — что ж не в церкву православную так отрезала как лезом своенравно мне
«я с базару раньше сразу до попив ишла в уголочке притыкалась как с крапив метла —
чаю помощи в беде и утешения а меня всё тычут носом в прегрешения
ни коврами ни закрутками не гребуют только карами грозят да гроши требуют
а свидетели с меня сдувают пеночку прикрепили мне из Белой Церкви Леночку
подарили и планшет и что-то там ещё помогают как хорошие товарищи
учат Библию читать и Откровения разъясняют с превеликейшим терпением»
что ж теперь из сердца вон её родимую дальше с мордой жить невозмутимою
мол ах так ну всё прощай навек отступница дочь к сектантке даже в вайбере не стукнется
не всплакнёт за житие тебя не выспросит не обнимет-поцелует даже мысленно
ой матуся
верю — Леночка хорошая но тебя без Божьей помощи не брошу я
ты же родина моя — и всё тут сказано мы незримой пуповиной насмерть связаны
прячешь руки перекрученные венами ты стесняешься такого откровенного
когда я при встречах редких с запоздалостью их целую выгорая нежной жалостью
говорю «люблю риднэнька мамо» ласково — что несбыточной казалось прежде сказкою
помнишь я скиталась с сыном бесприютная и сейчас я не с тобою в годы трудные
на Москву ты пёрла сумками домашнину — я ж тебе любви своей в загашнину
впрок спешу набить слова целебные в сумку сердца —лучше харча будет хлебного
что могу уже — лишь плакать да печалиться вон ковида за окном косая скалится
отрывают друг от друга силы грозные — то политика то рознь религиозная
то безденежье то немощи телесные а то и вовсе подоплёки неизвестные
остаётся лишь молиться болью маяться вспоминать рыдая горько сладко каяться
чую в списки Ты меня уже занёс поди
но она пускай живёт
живёт
о Господи
Опубликовано в Гостиная 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!