Михаил Иванов. СТИХИ В ЖУРНАЛЕ “ЮЖНЫЙ МАЯК” №7

***
Последние прогулки короля
Прошли среди осенних декораций,
Где кончился спектакль, нет оваций,
А вместо сцены – черная земля.

Кормившая пескариков рука
Простилась со страной (да бог-то с нею),
С самой игрой, с самой смешной затеей
И трогала рукав духовника.

Под мерный ритм, тихий скрип колес
Фигура в механической коляске
Плыла навстречу всем печальным пляскам,
И парк ее просвечивал насквозь.

Здесь был король, теперь пройдем и мы.
Душа моя, на жизнь, на смерть, на муку,
На счастье – не одно ли все? – дай руку,
Дай синий парк в преддверии зимы.

О НЕЙ, О ТОСКЕ

Так долго очарован был тоской,
Что не смотрел, когда она входила
И между нами вечером садилась
За тихий разговор, за общий стол.

Так мало был наедине с тобой,
Что забывал придирчивую гостью, –
Она обиды собирала в горсти
И сеяла прозрачною рукой

Под окнами. И начинался дождь –
Дождь вырастал за полужелтой шторой,
И в окнах свет и человечков в черном
Невольная охватывала дрожь.

Бежала жизнь, единственный закон
Творя, и только мы с тобой сидели
Не жили, не росли и не старели,
И тихо плакал наблюдавший клен.

***
В нашем городе дождь только взмахом руки
Начинался, и девочка вроде тоски
По дворам, незакрытым квартирам
Проходилась и к нам заходила.

Ничего не брала, только дождь за окном
Разрастался каким-то невнятным кустом,
То со мной, то с тобой говорящим
Языком болевым, настоящим.

Может быть, мы устали с тобой от тоски,
Может быть, оттого что пространства куски
Вместе с нею, виной и дождями
То и дело вставали меж нами.

Может быть, потому, не считая потерь,
Я ни разу не запер от девочки дверь,
И ты вышла в нее. Я остался.
Все прошло, только дождь не кончался.

***
… И девочка ушла. Я шел за ней,
(За памятью о ней), как местный Данте.
Сутулился, предчувствуя в спине
И боль, и музыку. И стал горбатым.

Я знал, сам Бог был в девочку влюблен
И набирал ей личный цирк уродов:
Там нищий Мандельштам считал ворон,
Там Пастернак хромал по огородам,

А я растил свой музыкальный горб,
Чтоб чувствовать им нежность и ненужность,
Чтоб общей болью позвоночный столб
Звучал и музыка рвалась наружу.

Чтоб девочка и Бог нас, наконец,
Любили, диких, вытянувших руки
С цветами из оборванных сердец
(Конечно, не за них – за звуки, звуки…)

ПЕРЕВОДЫ

Стефан Малларме

Песнь Иоканаана

Пусть солнце остановится, чтоб только
Родиться, чтобы после остановки
Принять мучение и плыть в огне
Вниз по спине.

Мой перебитый сталью позвоночник
Подскажет точно приближенье ночи,
Триумф толпы и тут же – дрожь в ногах,
И ложь, и страх.

Пусть голова, презрев земные страсти,
Одним прыжком решит все разногласья
С душою. Как отрезанный ломоть –
Оставит плоть.

Лети, мой одинокий наблюдатель,
В небесное молчанье, чтобы догнать там
Свой пьяный от постов, пречистый взгляд
И синий яд.

Но волею иного назначенья
Я был крещен и ныне во спасенье
Я кланяюсь, хоть кланяюсь, увы,
без головы.

Гийом Аполлинер

Клотильда

Анемоны, водосборы,
Как печаль, цветут в саду.
Посреди их стеблей черных
Я тебя зачем-то жду.

Ночью в сад приходят тени,
Чтоб погибнуть между рук.
Между встречей и презреньем
Нас опять застанут, друг.

Как наяды, разбегутся
Волосы – ищи-свищи.
А богини посмеются,
Как не мечутся – мятутся
Две прекрасные души.

Цыганка

Что жить нам – как бродить в лесу
Давно цыганка предсказала.
Одна Надежда от базара
Вела на голубом глазу.

И вот медвежий танец свой
Любовь танцует по тропинкам,
Седеет птица Метерлинка,
Уходят нищие в запой.

Однажды донесет молва:
«Вы – дураки, ваш час назначен» –
И мы опять переиначим
С тобою вещие слова.

Из «Стихотворений к Лу», XII

Если б я умирал где-то там, за чертой фронтовою,
Ты б поплакала, Лу, дорогая, разок надо мною,
Ты б забыла меня, и мой образ ушел в темноту –
Так снаряд умирает в тоске за небесной чертою,
Разрываясь над фронтом прекрасной мимозой в цвету.

Разорваться бы памятью там, на небесных морщинах,
Теплой кровью по миру пройтись, по святой простоте:
По горам, по лесам, по звезде миллиардом дождинок,
По морям и по солнцам, уснувшим в небесных морщинах,
Как по желтым лимонам, растущим вокруг баратье.

Я тогда бы остался во всем, всюду был бы с тобою.
Ты б не знала, а я – ежедневно напитывал кровью
Алый рот и концы розоватых грудей – докрасна.
Твои волосы стали б с годами рыжее от крови,
Разве старость бессмертному телу бывает страшна?

Моя кровь запустила бы сотни вселенских артерий:
Ты всегда молодела бы, солнца – всходили втроем,
И цветы над постелью от запаха тихо дурели,
И волна приливала быстрее, быстрее, быстрее,
И любовник победно геройствовал в теле твоем.

Я любовью бы стал. Знаешь, Лу, если все же умру там,
Вспоминай иногда по безумным, счастливым минутам:
Ты во сны не звала меня – пусть – и я все-таки был.
Вспоминай иногда этот взрыв, этот чувственный пыл.
Я – безумный фонтан, бьющий кровью по синей планете,
будь же самой красивой и самой счастливой на свете,

будь моей до последней атаки и капли чернил.

Из «Стихотворений к Лу», XXXIV. III

Помнишь, Лу, город Ним? Ты прислала туда апельсины,
Те, что пахли, как наши тела. Их прекрасную плоть
Я не ел, я не мог: мне казалось, что с неба Господь
Посылает святых, и они нам несут апельсины.

Лу, я ждал, чтобы ты разделила со мною корзину
Наших фруктов. Как раньше, я ждал тебя в Ниме, увы,
бесполезно, и сгнили трофеи солдатской любви.
Я дрожал. До апреля шел снег, как идут апельсины.

В шесть утра я ушел на вой ну, оставляя за нами
Город Ним и один апельсин, тот, что чудом не сгнил.
Он сжимался, как память, сжимался, как маленький Ним,
Так сжимается сердце и бьется в нагрудном кармане.

Этот сладкий комочек любви я сосал по траншеям,
По окопам. О бедная память, не так ли я грыз
Твою жесткую кожицу? – жалкий, изящный каприз.
Пролетали снаряды, метали огонь батареи.

Если вспомнишь об этом – посмейся. Куда же мне деться?
От тебя, от проигранной мною любви уцелел,
Лу, один апельсин. Вспоминаешь? И я его съел,
И теперь по окопам грызу одинокое сердце.

Луи Арагон

Эльза входит в поэму (отрывок)

Дарю тебе верность и вечность огня,
И песню, и ветер, что попеременно
Пронзают, рассеивают меня,
Дарю тебе небо – наполнить им вены.

Пусть делает бедность потешным волхвом
Меня, говорит, что дары мои – ветошь,
Но чуду стакан мой обязан вином,
А мир мой обязан тебе своим цветом.

Иду и сильней поцелуев стихи
Дарю. Я – моряк, что изобретает
Свой день из обломков судьбы и стихий,
И песня, как пена, на мне обсыхает.

Люблю и кричу – в этом крике весь я!
Пускай где-то в мире подслушают люди
Его, переложат на ноты белья,
Сыграют по спальням – другого не будет:

Вневременно и без любых «никогда»
Люблю! (Ни на миг не ослабить объятий –
Хоть звезды погаснут! – плыть в мертвую даль
Истории, чтобы одно рассказать ей:

«Люблю!»). Я для этого часа рожден.
Победа моя, о, слетай с пьедестала,
Ищи Самотрас – в океане времен
Ты лучше любви ничего не сказала!

***
Где-то в аду или, может, в раю
Жду твоих глаз: где-то здесь, на краю,
были и сна. Я давно не смотрю
Чисел – любовь, как известно,
Вечно похожа. И я говорю:
Мы засыпаем вместе.

Птицы у Бога не сеют, не жнут.
Руки твои – это верный приют
Сердца. С твоим они рядом поют –
Слышишь – их общую песню?
Короток век на земле, но мы тут,
Мы засыпаем вместе.

Все перед сном повторится – любовь,
Руки, сплетенье объятий, покров
Ночи, как полог, – от чувств и от слов
Я весь дрожу. Моя верность
Ждет тебя в каждом возможном из снов.
Мы засыпаем вместе.

ТАЙНЫЕ ПТИЦЫ

Я знаю все о тех, кто пишет чудо.
Они обычно плачут по ночам,
И сочиняет песню ниоткуда –
Из жалоб, слез – их слух цветной, и чудо
Кладет на ноты. Звуки – на печаль.

Художник, за работой проводящий
Полжизни, написал ли он хоть раз
Свой взгляд живой, больной и настоящий,
Свой голос в пенье не переходящий?
Нет. Слезы профессиональный глаз

Водой заменит. На холсте секреты
Оставит: в кущах выдуманных роз
Напишет желтых птиц, переодетых
Из боли – в свет (они и есть – секреты)
И общую задумку – вместо слез.

О, незнакомец, я давно все прожил,
Я пережил себя – того, кем был
Вчера. Пересмотрел любовь: быть может,
Так у Шекспира летний сон тревожит
Сердца, а после – остужает пыл.

Теперь – сплошная осень. Осень, осень… –
Как крик стекольщика. Мой голос в си-
Неве и удивляет, и доносит
Напев до тех, кто ничего не просит,
Кому молиться не хватает сил.

Опубликовано в Южный маяк №7, 2023

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Иванов Михаил

(псевдоним Михаил Серебринский) – поэт, переводчик, студент филологического факультета ЛГУ имени А. С. Пушкина, 2000 г. р., г. Санкт- Петербург. Член Совета Молодых Литераторов Союза писателей России, член ЛитО «Молодой Петербург» при Союзе писателей России. Стихотворения и стихотворные переводы публиковались в сборниках и периодике (журналы «Перископ», «Веретено», «Литературные знакомства», альманахи «Молодой Петербург», «Зелёный листок» и др.). В 2019 г. в издательстве «Книга.ру» вышла книга стихотворений «После империи», готовится к изданию книга стихотворений и переводов «Жёлтый квартал». Участник и финалист фестивалей «Русские Рифмы. Русское слово» (2017 г.), «Горю поэзии огнём» (спецприз 2017 г.), «Зелёный листок» (лауреат 2022 г.), «Капитан Грэй», победитель конкурса поэзии международного литературного фестиваля «Поэзия кино» 2021 г., лауреат первой степени всероссийской премии «Молодой Петербург» в номинации «Поэзия» за 2021 г.

Регистрация
Сбросить пароль