Маргарита Чекунова. ДОМ ИЗ ЩЕПОК

* * *
Ветер, неженка, мистик, истерик, ироник,
то взлетит на карниз, то скамейку уронит.
С оголтелою чуткостью тайных потоков
узнаёт, что гоним с северов и востоков.
От камней и до звёзд – мир, ревущий и синий,
как плывущий мираж многолюдной пустыни.
Руки ветра простёрты, черты его строги.
— Я с тобой, если вдруг ты собьёшься с дороги.

ЕСЛИ

Если мне скажут: шестое чувство –
это не чувство, а только бред,
если покажут, что форм искусства,
видимых мной,
и в помине нет,
если положат границы свету
или не примут
в заветный круг,
я буду строить свой дом из щепок,
где лунный свет и копытный стук.
Где ни за что не погаснут окна,
всякий несчастный найдёт приют;
где будут с белых ладошек мокрых
пить сотни истин, каких не пьют.
Двинемся враз рок-н-ролльным звеньем
или смешным остроумным «па».
Ты же создатель и ты – творение,
тот, кто не принят никем пока.
Я буду строить свой дом из граней,
древ, на которых растут слова.
С теми, кто все предузнал заранее,
встретимся спорить о возгораниях,
о возрождениях и стараниях
там, за границами естества!

НА ВОКЗАЛЕ

Там, где реченье ручьёв и речек,
на карте отмеченных иксом,
где Иппокрена сольётся со Стиксом
над руслом иной красоты,
идёт по берегу человечек,
у человечка – мои черты,
и если взять его здесь, на морозной станции,
сомкнуть в ладони Твои божественные,
излить тщеславие из слащаво
мелькнувшего взгляда, то что останется?
буквенно- хитрой тирадой,
дымкой женственной,
рифмой, шарадой, хрустальной излучиной
исчезнет, рассеется в темноте,
ну и пускай, так будет лучше мне,
дай мне, Господь, полюбить всех тех,
а не блестящее отражение собственных глаз, молю.
Станция.
Ночь.
Головокружение.
Город, который я не люблю.

* * *
Для миллиардов горящих глаз,
серых, зеленых, карих,
однажды наступит заветный час
оваций. И час аварий.

И каждому дастся своя свеча,
свой поезд, звезда и снег.
И каждому – в радостный свист кричать.
Но только не мне, не мне!

Я черное пятнышко в темноте.
Я бледный росчерк мелка.
В античной Спарте таких детей
выбрасывали со скал.

«Ты просто глухой, не будучи глух.
Немой, не рожденный немым.
Таким подобны не мы, не мы», –
они говорили вслух.

И длинный поезд дрожит в кольце,
в кольце из сплетенных рук.
И катится вниз, как запретный фрукт,
мечта о своем конце.

Так юное дерево ждет пожара.
Так поле ищет грачей.
Так бесконечности ждет, как дара,
тот, кто остался ничем.

* * *
Ты устремляешься в холод чужих дверей.
Прошлое – монохромная акварель
с тусклым оттенком неба.
Школьный дневник и стёртый цветной атлас
связаны с назиданием. Всякий раз,
мысленно прячась от посторонних глаз,
ты попадаешь в небыль.

Прошлое – это былина, на ней печать.
Сирин и Алконост на ветвях кричат.
Ты предпочла бы спорить, а не молчать.
Место твоё неясно.
Отрочество – не самый счастливый год.
В юности каждый вычурен, прям и горд.
В ночь через грязный сумрачный переход
детство уйдёт из яслей.

Ты влюблена, оболочка твоя смешна.
Ты в неё, как в скафандр, заключена.
Можно ли: улица, песни и ночь без сна?
Чуда не происходит.
Что же ты эту девочку, ту Ассоль,
так не полюбишь, робкой, смешной, с косой?
Ты произносишь сквозь время: «Уйди, не стой.
Скройся».
Она уходит.

Прошлое крепко держит тебя в тисках
старой мелодией, бьющей в твоих висках.
Слышится смех с окраин.
Там вдалеке, где туманы и провода, –
велосипед. Кто-то яростно жмёт педаль.
Миг – поворот, падение и удар.
Кто-то упал и ранен.

Мчаться от прошлого. Прошлое как апломб.
Мальчик, дразнящий тебя за твоим углом.
Ты пробегаешь сквер и соседний дом,
и, изменяясь в сердце,
в возрасте, внешности, в смежности с новым «мы»,
в вечности, там, в подворотне твоей зимы,
ты прибегаешь той, что ушла из тьмы
к алым кострам согреться.

Слава – костёр, и ожоги приносят боль.
Ангел прошепчет тихо: «Я здесь, с тобой».
Жизнь будет петь а капелла и вразнобой,
Праздник её не длится
долго. Ведь в прошлом, липком, как мёд и смоль, –
стать амазонкой мечтающая Ассоль,
где обывательство, мелочность и контроль,
и никуда не скрыться.

Может, от этого стоит себя беречь?
Может у прошлого быть искажённой речь?
Тайна его миражна.
Ты возвращаешься белой своей зимой
в ночь от закрытой двери к себе домой,
встретить печаль в действительности самой,
и оправдать – бесстрашно.

* * *
… Слышишь ли, тот, кто возвышенней и умней?
Слышишь ли это, не знающий обо мне?
Как летний сумрак, как дерево без корней,
я лишний гость в соболиной своей стране.
Кроны здесь тянутся ввысь, золотится лист.
Как он обжёгся о близость своих небес!
Может, и он – надменный идеалист,
или он тоже – нежнейшее из существ?
Может быть, это от детских глухих утрат?
Мир затаился, когтист, бытроглаз, хитёр.
Высокомерие – призрачных мер сестра.
Только я раньше не знала таких сестёр.
Но говорят, она тихо вошла в мой дом.
Он оглашался ещё не таким родством!
Желчью отравленным, мирно писать о том –
это как святость смешивать с колдовством.
Здесь добывали куниц, соболей, бобра.
Здесь мне жмут руку и хлопают по плечу.
Желают животной радости и добра.
Но, что мне делать, я этого не хочу!
В вечер, когда твой серебряный компас сбит,
чёрные вышки заставили твой закат,
ты, как планета, отбившись от всех орбит,
устраиваешь вдохновенный полураспад.
Двой ственность, тройственность, множественность в одном!
Всё, что с тобой происходит, не сказка, быль.
Цельность, достоинство, свет, городское дно
ты превращаешь в высокую звёздную пыль!
Крутится мельница в сумрачных жерновах.
Всё перемелет, получится звёздный путь.
Я не могу стать бесстрастной в своих словах.
Может быть, там, на орбите, когда- нибудь.
Всё понимаю, но я не могу молчать.
Нужно кристальной вершины и глубины!
Пусть нам песком засыпает следы печаль,
а в небесах золотые сверкают сны!

МЕТАФОРЫ

Рыжий закат проплавал в окне –
Перья Жар-птицы в руках!
Если душа моя не во мне,
Господи, это как?
Феникс – из пепла, из сажи – Пегас,
Безумным словам – простор.
Фитиль заката в окне погас.
Сердце моё, за что?
Нет ничего бесподобней права
Жечь в темноте свечу,
Горизонтально, влево и вправо,
Мыслить, как захочу.
И, освещая привычный строй
Спрятавшихся фигур,
Быть только откликом,
Детской игрой,
Знаком на берегу.
Может быть, странники всех морей
Вычислят мой маяк,
Бросив звенящий восторг якорей.
Только когда и как?