В пятницу Кошкин вернулся с работы с цветами.
— По какому поводу? — подозрительно приподняла бровь Маша, жена.
Она готовила ужин, колдуя с поварешкой над курящейся ароматным дымом кастрюлей. Букеты ей дарили нечасто. Для годовщины их с Кошкиным свадьбы было еще слишком рано, а для ее дня рождения — безнадежно поздно.
Кошкин улыбнулся. Улыбка, как Кошкин ни старался, вышла невеселой.
— Все, Машенька. Все.
Маша попробовала суп на соль и вновь приподняла бровь — на сей раз вопрошающе-поощрительно.
— Расчет получил, — пояснил Кошкин, бухаясь на табурет в углу.
— Выперли-таки? — прищурилась Маша.
— Сократили, — обиделся Кошкин. — Таких, как я, не выпирают — не за что. Мы, Кошкины, у начальства на хорошем счету.
— Серые мышки всегда на хорошем счету, — проворчала Маша. — И план выполняют, и премии можно не платить. И зачем бы это такие полезные кадры сокращать?
— А ты телевизор-то включи, включи, — вдруг посерьезнев, ответил Кошкин.
Букет он бросил на стол. Лицо у Кошкина исказилось; на миг показалось, что он сейчас заплачет.
Маша, которая в глубине своей сильной женской души мужа все еще очень любила, испугалась.
Уронила поварешку в суп, вытерла руки о фартук и щелкнула пультом.
Старенький «Самсунг» на холодильнике удивленно крякнул, с треском рассыпал по экрану марево помех и выдал на-гора новости Первого канала.
— Главной темой дня остается продолжение переговоров между президентом России и представителями Галактического совета по делам коренного населения планет, недавно присоединившихся к Содружеству разумных существ галактики Млечный Путь, — вещал подтянутый молодой человек с консервативным пробором в гладко зачесанных волосах, одетый в консервативный костюм-тройку с демократично расстегнутыми пуговицами безупречно скроенного пиджака.
Фоном шли примелькавшиеся уже кадры прибытия эмиссаров Совета на гигантских кораблях, зависших над столицами всех без исключения государств Земли. Они сменялись видеорядом о демонстрации нешуточности намерений братьев по Галактике, когда бортовым залпом флагманского звездолета на лике Луны был выжжен голубь мира, видимый с Земли невооруженным глазом в дневное время. Мелькали также лица президентов, королей и кормчих, с серьезным видом внимающих изливаемой на них мудрости Вселенной.
— Как вы помните, в январе текущего года наша родная планета стала полноправным членом Галактической лиги разумных существ. Получение членства в Совете не только дает человечеству Земли новые права, но и требует исполнения новых обязанностей, главной из которых является охрана прав и свобод собственного населения.
Новое правовое поле требует всестороннего тщательного изучения и овладения юридическим инструментарием для максимально эффективного использования открывающихся перед населением планеты Земля в целом и граждан России в частности перспектив к вящей пользе для наших сограждан…
Далее речь шла о том, что главной опасностью для населения недавно присоединившихся к Лиге планет является быстрая культурная деградация и утрата культурной уникальности, вызванная мощным, разумеется, культурным же давлением со стороны многократно превосходящей во всех отношениях цивилизации, каковой, несомненно, выступает Галактическое содружество. В качестве примеров приводились незавидные судьбы североамериканских индейцев, полинезийцев и малых народностей Сибири. Посему просвещенные братья по разуму, опасаясь за неокрепшую культурную сознательность граждан Земли и не желая испытывать душевные муки из-за галактического эквивалента общечеловеческого комплекса вины, известного под названием «бремя белого человека», решили взять в свои руки, лапы или щупальца судьбу местного населения.
Для этого решено было освободить всех без исключения представителей земной цивилизации от гнета повседневной рутины и дать возможность каждому землянину, независимо от пола, возраста, расовой или конфессиональной принадлежности, сосредоточиться на сохранении собственной культурной уникальности, чтобы в дальнейшем гордо интегрировать ее в совокупную интернациональную и межпланетную галактическую культуру. Для этого каждого из землян должны были заменить в его социальной ячейке дублеры инопланетного происхождения, которые отбирались из числа волонтеров, горевших желанием уберечь младших братьев по разуму от культурного вымирания.
Волонтеров, как ни странно, оказалось пруд пруди. Конкурс был как на бесплатное место в хорошем вузе, конкуренция — исключительно жесткой. Чтобы с туземным населением третьей от Солнца планеты не случился шок от устрашающего вида пришельцев, те представали под очи землян в антропоморфных скафандрах. Высокие инопланетные технологии гарантировали, что отличить чужаков от местных без специальной аппаратуры будет очень непросто — вне зависимости от того, каков изначальный облик, рост, вес и способ дыхания волонтера. Оставалось проверить справедливость заявления на практике — что не замедлило последовать.
Предложение, от которого невозможно было отказаться, рассмотрели на всех уровнях законодательной и исполнительной власти каждого из государств Земли, а также на уровне ООН, имеющей теперь далеко не номинальный статус в управлении судьбой населения планеты. И, разумеется, теперь торопливо, чтобы не сердить старших товарищей, воплощалось в жизнь.
Грянула череда сокращений. До нынешнего дня это было чужой бедой, неприятностями, которые случаются с другими. Когда сократили военных, мир вздохнул с облегчением: теперь никому больше не надо было умирать за непонятно чьи идеи и идеалы.
А то, что на специально отведенных полях сражений с упоением мутузили друг друга волонтеры — что ж, кому от этого худо? Когда сократили полицию, стало ясно, что население Земли окрепло духовно и все преступления и наказание за них отданы отныне на откуп многоногим и жукоглазым товарищам из космоса. Упразднение тяжкого физического труда вызвало бурную радость армии шахтеров, металлургов и разнорабочих. Никто не заплакал, когда крестьяне и фермеры передали свои орала и комбайны в замаскированные щупальца охочих до сельского хозяйства аграриев с далеких звезд.
Человечество, истосковавшееся по безбедному существованию, упивалось бездельем. Все были довольны. Казалось, что так было всегда: настолько органичным, словно изначально было присуще самой человеческой природе, оказалось всеобщее ничегонеделание. Лишь в отдельных сферах люди все еще не сдавали позиций — как бы им этого ни хотелось. Образование и медицина были последними бастионами, на которых пока держали — во многом против своей воли — оборону последние представители трудового человечества.
И тут сократили Кошкина, который работал участковым терапевтом в районной поликлинике.
Бастион системы здравоохранения пал. Об этом, радостно улыбаясь, и торопился сообщить Маше телеведущий.
— Вот те нате, — сказала Маша и продолжила известной рифмой, чего Кошкин от нее ну никак не ожидал. — У нас что, с сегодняшнего дня болезни отменили?
— В общем-то, да, — кивнул Кошкин. — Распылили что-то там в атмосфере, не то вакцину, не то антибиотик, не то прион какой. Словом, всем вирусам и болезнетворным бактериям отныне хана.
— И что — больницы позакрывают теперь?
— Почему? — удивился Кошкин. — Это же часть нашего культурного наследия. Его надо поддерживать.
Прислали целый звездолет дублеров на замену.
Будут делать вид, что работают — вместо нас.
— А мы будем делать вид, что болеем? — зло хохотнула Маша.
— Мы — нет. Хронических больных и инвалидов тоже заменили дублерами, предварительно излечив от недуга. Вместо нас теперь будут болеть пауки с Марса.
— Ну дела-а… — протянула Маша.
— Так что с этого дня я безработный, — резюмировал Кошкин. — Вместо меня прием будет вести некто Апталамадалай с Бетельгейзе. Приятный молодой человек. Только двигается так, словно ему тело жмет. А выходное пособие, между прочим, неплохое — на цветы вон хватило же, и осталось даже. Буду теперь читать книжки, разгадывать кроссворды и беречь свою культурную целостность от вымирания, как завещали нам старшие братья. А кто мы такие, чтобы их не слушаться?
— Люди? — тихонько шепнула себе под нос Маша и принялась накрывать на стол.
Скоро надо было забирать Дениску из садика.
* * *
Несколькими неделями позже Кошкин спросил жену за обедом:
— Заметила, что у нас полный подъезд новых жильцов, а в гости никто ни к кому не ходит?
— Так не зовут же, — пожала плечами Маша. — Стесняются, наверное. А самим взять и навязаться в гости как-то неловко. Времена не те.
— Во-от! — Кошкин воздел перст к потолку. — На то весь и расчет! А на самом деле не могут они нас в гости принять — у них в квартирах условия совсем для человека не подходящие! То-то они все при въезде двери сменили, да на такие, которые не в каждом банковском сейфе встретишь!
— Ой, много ты в жизни банковских сейфов видел, Кошкин!
— Я кино смотрю! И телик! Там этих сейфов как собак! Так что знаю, о чем говорю! Там не двери теперь, а самые настоящие шлюзы — это, значит, чтобы атмосферы не смешивать, нашу со своей собственной!
— Ко-ошкин, — строго взглянула на мужа Маша. Интонации ее не предвещали ничего хорошего. — Я знаю, что такое шлюз. Я у тебя, между прочим, умная.
— Прости, любимая, все время забываю, — неосторожно сострил Кошкин, который, как и положено настоящему мужику, интонаций жены не считывал, и тут же получил в воспитательных целях рушником поперек хребта.
— Ай!
— Так что ты там насчет соседских дверей-то говорил? — как ни в чем не бывало, спросила Маша, невинно хлопая ресницами.
— Да что там двери! — оживился Кошкин. — Подумаешь, двери! А ремонты в квартирах? Там же одного цемента в каждую по грузовику перетаскали, не меньше! И окна — ты видела эти новые окна?
Ты на подводных лодках таких иллюминаторов не увидишь, как эти окна!
— На подводных лодках иллюминаторов не бывает, — сказала Маша.
— Нет, бывает! — взвился Кошкин. — Я «Команду Кусто» смотрел!
— А, ну если у Кусто… — Маша пожала плечами.
— Да что там говорить — ты же сама видела, как целая бригада у всего дома фундамент укрепляла!
— Ну да, — согласилась Маша. — Сказано же было — подвижки почвы, все дела. А тебе разве не понравилось в гостинице, куда жильцов на время ремонта поселили? За государственный, между прочим, счет!
В гостинице Кошкину понравилось. Там был бесплатный вай-фай и бар в обеденные часы, а еще хорошенькие горничные, смотреть на которых Кошкин, искренне влюбленный в жену, верность которой хранил еще задолго до их первой ночи, позволял себе только в Машино отсутствие. Но сдержаться он не смог.
— За государственный ли? — вскричал он. — Или за их, за рептилоидский?
— Да по барабану, — отозвалась Маша. — Там такой был спа, что пусть за это хоть марсианские пауки бы платили, мне лично все равно.
— Вот! Вот пока всем все равно, нас так и будут отовсюду гнать — с работы, из домов наших, из семей, пока в конце концов с Земли-матушки не выпрут окончательно! — разошелся Кошкин. — Народ повсеместно сокращают пачками, целыми коллективами! И всех на покой, согласно указу президента об охране здоровья нации. Давно же говорили, что он рептилоид, — слушать надо было!
— С другой стороны, а что плохого, Кошкин? Ну, признали где-то там на Альдебаране Землю уникальным поликультуральным сообществом…
— На Арктуре, — поправил Кошкин.
— …Да хоть на Алголе, что ты перебиваешь. Ну, решили, что самобытность и народные обычаи надо сохранить и приумножить, чтоб не получилось, как у нас на Земле с индейцами. Ну, приехали волонтеры, чтобы нас защитить от культурного вымирания. Что плохого-то? Теперь работать не надо, а пособие вполне себе неплохое. Уж во всяком случае, побольше тех копеек, что ты в своей поликлинике получал.
— Не намного-то и побольше, — уязвленно заметил Кошкин. И замолчал, потому что не любил врать самому себе. — Хватало на то, чтобы ты спокойно духовным ростом занималась.
В последние пару лет Маша считала себя художницей и проводила немало времени в задумчивом стоянии у мольберта в гостиной, которую предпочитала называть студией. Кошкин с готовностью предоставил ей очередную возможность счастливо заблуждаться.
— Конечно, не намного, — покладисто согласилась Маша, которая не любила, чтобы Кошкин слишком долго страдал от ощущения собственной неполноценности. — Но любая копейка рубль бережет.
Кошкин поспешил увести разговор от щекотливой темы.
— А чувствуешь, чувствуешь, какие запахи сейчас по подъезду гуляют?
Маша прошла в прихожую, приоткрыла дверь и принюхалась.
— Опять, наверное, Бруммели с шестого какую-нибудь очередную свою экзотическую кулебяку готовят, — предположила она, вернувшись на кухню.
— Ну да, и вчера Бруммели, и позавчера… Не пренебрегай очевидным объяснением!
— Они любят кулинарные эксперименты. Вспомни тот месячник азиатской кухни три года назад, когда они из Таиланда вернулись. Тогда что ни день, то милицию вызывать приходилось, то пожарных, то службу газа.
— Ад был, а не лето, — согласился Кошкин. — Зарубежный туризм никого еще до добра не доводил.
Но сейчас это не Бруммели. Это другое.
— И кто, по-твоему, что там сейчас готовит?
— А никто. Никто ничего не готовит. Это они сами.
— Кто — они? И что — сами?
— Пахнут, — понизив голос и наклонившись поближе к Машиному уху, изрек Кошкин. И пояснил: — Это их запах. Собственный.
— Чей?
— Пришельцев, — жарко выдохнул Кошкин жене в самое ухо.
— Совсем ты, Витя, спятил, — рассердилась Маша. — Это уже паранойя какая-то. Ты только на людях ничего такого не ляпни, пожалуйста. В дурдом сдадут, и все дела.
— А ты не человек, что ли? — обиделся Кошкин.
— Я твоя жена, — объявила Маша. — Раз уж впряглась в замужество десять лет назад, то теперь мне этот крест и нести.
— Найди себе тогда нормального мужа. Не сумасшедшего.
— Где ж теперь найдешь не сумасшедшего? Да и поздно. Коней на переправе не меняют. Да и кому ты такой, бесноватый, нужен…
— Жалеешь, значит…
— Не-а. Люблю.
— А ну-ка вот пойдем-ка! — взвился оскорбленный до глубины души Кошкин. — Пойдем!
— Куда? — уперев руки в бока, вопросила Маша.
— В гости!
И Кошкин широким шагом устремился к дверям квартиры. Распахнул их, решительно пересек площадку и надавил на кнопку звонка у дверей квартиры напротив. Маша, сложив руки на пышной груди, прислонилась к дверному косяку. После соловьиной трели звонка око глазка на соседской двери налилось светом, включенным в прихожей. Свет был странный, красновато-багровый. Потом свет закрыла тень: Кошкина внимательно разглядывали.
— Кто там? — раздалось из-за двери.
Голос был тонкий, почти детский. Русские слова говоривший произносил с едва заметным нездешним акцентом.
— Здравствуйте! Это сосед! — радостно прокричал Кошкин, глядя в выпуклую линзу и стараясь придать своему всклокоченному облику благообразный вид, располагающий к дальнейшему общению.
— Никого нет дома, — ответили из-за двери, налюбовавшись Кошкиным.
Кошкин опешил.
— Э-э… Мальчик, а мальчик!
Дверь безмолвствовала.
— Девочка? — попытался Кошкин.
Нет ответа.
— А когда родители вернутся?
— Никогда, — зловеще ответила дверь.
Кошкин вспыхнул, погрозил нахальной двери кулаком и потопал по лестнице на следующий этаж.
Там он остановился перед мощными дверями квартиры, расположенной прямо над их собственной, и заколотил в стальной лист сейфовой брони кулаком. Маша заинтриговано наблюдала за кошкинскими действиями с межэтажной площадки, умостившись на узком подоконнике коридорного окна.
Бум.
Пол лестничной клетки содрогнулся. По плиткам абы как постеленного во времена оны кафеля прошла волна крупной дрожи, заставив отклеившиеся плитки испуганно звякнуть.
Бум.
Волна вибрации прошла по подъезду от чердака до подвала. Маша на своем подоконнике испуганно ойкнула и на всякий случай приоткрыла створку оконного переплета, чтобы в случае обрушения здания сразу же выпрыгнуть наружу, в густую крону старого тополя у подъезда.
БУМ.
Шаги остановились у самой двери, и Кошкин, энтузиазм которого куда-то волшебным образом улетучился чуть менее чем наполовину, отчего-то порадовался толщине этой двери.
— Да? — вежливо спросили из-за двери.
Эхо голоса оглушительно раскатилось по подъезду.
— Здравствуйте! Это соседи снизу! Вы нас топите! — радостно заорал Кошкин.
За дверью тяжело затоптались. Волны вибрации удалились, потом вернулись к дверям, словно океанский прилив, неотвратимо затапливающий берег.
— Нет, — сказали за дверью густым потусторонним басом.
И шаги удалились с торжественной монументальностью отлива.
Кошкин, до глубины души изумленный столь бесцеремонным игнорированием собственной персоны, занес было кулак, чтобы обрушиться на столь вопиющим образом презирающую его право на скандал дверь, но вдруг поник, спрятал кулаки в карманы халата и, шаркая шлепанцами по выщербленному кафелю, побрел по лестнице мимо Маши на свой четвертый этаж.
Маша проводила взглядом его сутулую спину, пока та с похоронной торжественностью не скрылась за дверью квартиры, потом вздохнула, закрыла окно и отправилась спасать уязвленное мужнино самолюбие.
* * *
В октябре сократили Дениску.
— Как, ну как, скажите мне, можно сократить дошколят?! — кричала в трубку Маша. Вслушивалась в неторопливое журчание чужого голоса в трубке, чему-то кивала, на что-то хмурилась, а потом начинала снова кричать сердито и звонко: — Ах, и школьников уже?.. И теперь очередь?.. Но ведь подготовительная группа! Им же на следующий год в шко!.. Ах да. И что нам теперь делать? Да, сократили. Да, сидит. Да, дома. И я, конечно. Есть кому, разумеется. Но это совершенно не значит…
— Что, сын, переживаешь? — понимающе спросил Дениску Кошкин.
— Да не-е…
Дениска так и стоял в прихожей, привалившись плечом к высокой обувной тумбе. Шапку-петушок он сбил на затылок, пальтишко расстегнул, но выбираться из резиновых сапожек с утятами не спешил.
— Ты не гулять ли навострился? — спросил Кошкин, глядя на отпрыска поверх очков.
— Ну а чо… Все равно ведь в садик не пустят больше. Там теперь охранник на воротах из этих… гуманоидов.
— Рептилоидов, — машинально поправил Кошкин.
Удивился: — А ты откуда знаешь?
— А что тут знать? — Чадо почесало нос неснятой перчаткой. — Видно же сразу, кто человек, а кто только притворяется.
— Хм. Ишь ты. Ну, пойдем, сын, прогуляемся да посмотрим, пока наша мама на бедную заведующую кричит. А разве ж та виновата? Ее ведь, наверное, тоже сократили.
— Вот интересно, — говорил Кошкин, пока они с Дениской топали по блестящей от только что прошедшего дождя аллее, усыпанной палой листвой.
Дениска весело шлепал по лужам, а Кошкин осторожно, в полном соответствии с фамилией, лужи обходил, стараясь не намочить туфли. — Если вас всех по домам отправили, с культурным вымиранием бороться, то кто вместо вас в садик-то ходит?
— Дублеры, конечно! — ответил Дениска. — Если мы маленькие, это же не значит, что у нас права от ваших, взрослых, отличаются! Закон для всех один.
Кошкин опешил, конечно, но вида не подал. Тем более что они уже пришли — вот он, садик. В пахнущей свежей древесной стружкой будочке у ворот и впрямь сидел неземного вида бугай в черной форме с надписью «ОХРАНА» на спине и нагрудном кармане, с уставной стрижкой ежиком и в непроницаемо-черных, несмотря на пасмурную погоду, солнцезащитных очках. Увидев, что Кошкин с Дениской остановились перед воротами, бугай вперился в них взглядом терминатора и угрожающе выпятил челюсть.
— Переигрываешь, — заметил Кошкин. — С местными так нельзя. Вмиг вымрем. Культурно.
— Извините, — смешался бугай, поникнув плечами.
Челюсть вернулась на место, очки перекочевали в надписанный карман. Глаза у бугая были бледно-серебристыми, без радужки и зрачков.
«Наверняка светятся в темноте», — подумал Кошкин.
«Светятся», — тотчас подтвердил голос бугая в голове.
«Ничего себе! — восхищенно подумал Кошкин. — Настоящий телепат!»
«Да, — грустно протелепатировал охранник. — Но нам нельзя общаться с вами мысленно. Моя оплошность. Прошу простить».
— Ничего-ничего, — великодушно простил бугая Кошкин. — Привыкнешь еще. С нами же просто. Вот как с детишками.
При этих словах головы «детишек», сосредоточенно игравших до этого в ближайшей песочнице по ту сторону забора, синхронно повернулись к Кошкину. Рты на детских личиках пухлых коротышек были перемазаны землей, а маленькие челюсти сосредоточенно работали, явно занятые пережевыванием песочных пирожков и грязевых куличей. Пустые глаза внимательно следили за людьми. Кошкин почувствовал, как вдоль позвоночника пробежал ледяной паучок.
— М-да. Вам, ребята, тоже надо еще поработать над образом, — заметно нервничая, сказал Кошкин. — Неубедительно. Не верю!
— Мы будем стараться, — хором сказали «детки», одновременно помахав Кошкину совочками и лопатками из яркой разноцветной пластмассы. — Спасибо за ваше замечание, землянин.
И «малыши» вернулись к лепке и поеданию земляных тортиков.
— Пойдем-ка домой, Дениска, — сказал Кошкин, которому отчаянно захотелось курить — в первый раз с тех пор, как он бросил, встретившись с Машей. — Что-то у меня мороз по коже от ваших дублеров.
— Не, ну скажи, а? — подмигнул Дениска и весело зашлепал по лужам обратно.
Кошкин задумчиво брел следом, не разбирая дороги и не замечая, что безнадежно промочил ноги.
* * *
В конце концов наступил день, когда под сокращение попала и Маша.
— Как — сократили? — неверяще спрашивала она, снова и снова перечитывая уведомление. — Я же домохозяйка! Меня нельзя сократить!
В эту минуту Маша и думать забыла о том, что на самом деле она — художница. Ведь художника сократить еще можно — но не домохозяйку же?!
— Гражданочка, тут все по закону, — миролюбиво втолковывал Маше рослый полицейский из отдела по защите прав аборигенного населения. — Наше дело — уведомить и проследить за исполнением, а ваше дело — исполнять. И вы уж постарайтесь, иначе вынуждены будем принимать меры.
— Что, на пятнадцать суток закроете? — подбоченясь, зыркнула глазами на мокром месте Маша, включая режим рыночной хабалки.
— Ну почему сразу на пятнадцать? — улыбнулся одними губами полицейский, лиловато взблеснув белками странно разрезанных глаз.
Маша моргнула; на миг ей показалось, что в каждом глазу у полицейского по три зрачка в виде пересекающихся восьмерок. Но, должно быть, это так легла тень от козырька форменного кепи.
— Десяти на первый раз будет вполне достаточно.
Маша сникла. Рыночная скандалистка улетучилась из нее без следа.
— И что же мне теперь делать? — беспомощно спросила она.
— А ничего. — Теперь полицейский улыбался искренне. — Отдыхать и стараться не вымереть.
Культурно. При желании можете наставничать вашей замене. Это не возбраняется.
— К-какой еще замене? — опешила Маша.
— А вы думали, государство не позаботится о том, чтобы вас и ваших родных своевременно и полноценно кормили, обстирывали и следили за порядком в доме? — прищурился полицейский.
— Нет-нет, отчего же… — заторопилась вконец растерявшаяся Маша. — Но… Где же взять эту замену.
— А нигде брать не надо. Вот она. Приступает к своим обязанностям с момента ознакомления вас с вашими новыми обязанностями. Распишитесь, гражданка Кошкина, здесь и здесь.
Маша, не глядя, расписалась. Глаз она не отводила от ослепительно красивой смуглокожей девушки с точеной фигурой и самыми роскошными волосами цвета воронова крыла, какие только Маша видела в жизни. А уж она, от начала до конца просмотревшая добрую тысячу многосерийных мыльных опер, знала толк в бабьей красоте. Знала она и то, какое в комплекте с такой красотой идет коварство.
— Здравствуйте, — вежливо сказала девушка глубоким грудным голосом, окончательно разбив бывшей домохозяйке ее любящее сердце. — Меня зовут Тенгезе. Я — ваша замена. С этого дня на меня возложена почетная обязанность хозяйки вашего прекрасного дома. Я бесконечно благодарна судьбе и законам Российской Федерации за возможность воспрепятствовать вашему культурному вымиранию и культурному вымиранию членов вашей семьи, Мария Сергеевна.
— Добро пожаловать, — устало махнула рукой Маша и посторонилась, пропуская замену в дом, с этого момента переставший быть крепостью, бессменным комендантом которой она была последние десять лет.
От Тенгезе пахло неведомыми пряностями и немножко грозой. Почему-то этот аромат рождал в воображении картины иного мира, где болотистые равнины под низким, изорванным молниями небом полыхали от огромных цветов с полными нектара чашечками лепестков, над которыми порхали крылатые ящерки с янтарно-желтыми глазами. Как раз такими, как у Тенгезе.
«Не устоит, — обреченно подумала Маша, вдохнув этот странно будоражащий аромат. — Ни один кобель не устоит. Даже Кошкин».
И этим же вечером, вполглаза ревниво следя за тем, как Кошкин не сводит глаз с порхающей у плиты стройной смуглянки в идеально сидящем по фигурке костюме домохозяйки, которые прежде они с мужем видели только в определенной категории фильмов для взрослых, Маша словно бы невзначай предложила:
— А не подумать ли нам с тобой, Кошкин, о переезде? А то сидим мы что-то на одном месте, пока жизнь проползает мимо, а вокруг тем временем та-акие перспективы открываются!
— Я — за! — крикнул из детской Дениска.
— Переезд? — рассеянно откликнулся Кошкин. — Хм… Так эмиграцию вроде пока не разрешили.
— А я и не эмиграцию в виду имела, — подмигнула Маша.
Кошкин заинтересовался.
— Хм-м. А что тогда?
— На Глизе-XXIII волонтерский набор объявили.
Я в новостях видела. Культурное вымирание там у них намечается. Надо спасать братьев по разуму, Кошкин.
— Ну, надо так надо, — откликнулся Кошкин и улыбнулся Маше так, что у нее сразу отлегло от сердца.
— Ур-ра! — закричал Дениска.
Перед семьей Кошкиных открывались новые горизонты.
Опубликовано в Юность №2, 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!