Музыка как духовный камертон поэзии Елены Безруковой
Назад, назад – к себе домой! –
В существованье довременное,
Где нерождённая, нетленная,
Была я музыкой немой.
(Инна Лиснянская)
Но попадаются глубины,
В которых сразу тонет взгляд,
Не достигая половины
Той бездны, где слова молчат.
(Юрий Кузнецов, «Книги»)
Что самое главное в поэтическом творчестве? Вопрос сложный. Пожалуй, не ошибусь, если скажу: у поэта должен быть прежде всего собственный голос. Наверное, вы замечали, что написанную женщинами прозу или поэзию снисходительно относят к «женской литературе». Соглашусь, но лишь отчасти.
Поскольку есть и исключения. Вот и наша героиня – явление живое, которое нужно воспринимать целиком. А поэзия, как известно, предполагает системность мышления. Творческая эволюция поэта Елены Безруковой как раз и заключается в новом мышлении и видении единства мира. Её произведения предстают как части его целостной картины и совершенно необыкновенны по жанру, замыслу, своему исполнению. Елена Евгеньевна – автор поэтических сборников: «После таянья льда», «Набросок», «Ре», «Книга ветра», «Вереск-полынь». Она является лауреатом муниципальной Пушкинской премии (Барнаул), по образованию юрист, психолог, в настоящее время – министр культуры Алтайского края.
Стоит сразу подчеркнуть, индивидуально-художественная манера автора достигла большой определённости и силы, во многом отвечая общечеловеческому диалогу мировых культур. К тому же Елена Безрукова – поэт устойчивой традиции и ошеломляющей новизны. Истинное новаторство предполагает свежий взгляд на окружающую нас жизнь – во всех её проявлениях, оно противостоит различным псевдопоэтическим формам. При этом отмечу, по литературоведческим частностям никогда не стоит заговаривать поэта. Мы видим в стихах Елены Безруковой перекрестие истории, культуры, литературных направлений и судеб.
Что примечательно: для неё интереснее создавать собственную действительность, чем подражать ей. Тут и работа на стыке жанров, и чередование временных планов, параллелей между образами.
Дай сбыться всему, что нависло
Над кромкой усталой земли!
Вон сходятся буквы и числа
В грозящей грозою дали …
………………
И веет бедовым поверьем
Их запах – как близость поры
Оставить открытыми двери
И слить воедино миры
Художественный поиск должен стремиться к самозавершённости, к ощущению подлинной глубины жизни. В этом цель и предназначение литературы и искусства, представляющих образное осмысление настоящего, особую творческую реальность, которая отражает портрет её создателя. По сути дела, поэзия – это последовательное проникновение в сферу невыразимого. Задача художника – снять проклятье невыраженности и превратить бытие в живое слово – выразить невыражаемое. Личное у Елены Безруковой приобретает категории общественно значимого, когда индивидуальное авторское сознание подчинено искусству слова, его нравственным смыслам и ценностям. Она рисует свои сюжеты, подчас вмещающие в себя сочетание несочетаемого.
Во все времена читателя влекло трагическое и гротексное, нечто предельно сосредоточенное, где есть серьёзность внутри. Хотя отнюдь не всегда истина может быть высказана просто и однозначно. Но разве от этого она менее притягательна?
Молоком горьковатое слово запить,
Чтобы вдох был по-прежнему светел.
Глубина, на которой нельзя разлюбить,
Всё прощает, заметил?
Оказывается, подлинная магия вырастает из самой бытовой первичной картинки. Тем сильнее она потрясает сознание. Человек бесстрашно выворачивает и бытие, и себя наизнанку. В нём воскресают любовь и причастность к изначальному творящему Слову. Всё вместе – не стремление ли увидеть в зримом незримое?
Нам открывается огромный поэтический космос: невероятная степень свободы, свой художественный язык, стиль, своя эмоционально-смысловая и лексическая насыщенность каждого слова.
К тому же Елена Безрукова не только поэт, но и музыкант. И это явственно ощущается в её автобиографических стихах:
Может быть, меня испортила музыкальная школа.
С тонким, как утренний лед, сопрано учительницы сольфеджио.
Но музыка, музыка стала такой огромной,
что разрывает меня…
Перед нами – тихое слово, трепетный негромкий голос и звуковое оформление в оболочке именно этого неповторимого голоса, поражающего абсолютным музыкальным и литературным слухом. И важно не только то, что происходит с внешней стороны жизни, но и то, что скрывается внутри.
Дело художника – чувствовать музыку сфер и переводить в её ноты, поёт лишь он, потому что он способен превращать слова в загадочный текст. Уловить в музыке продолжение жизни, раствориться в ней без остатка, между чувством и мыслью – это тоже искусство. Непостижимым образом понять соотношение двух пространственных измерений – видимости и того, что начинается за ней…
Есть ли границы музыкальной тональности? Ведь они совсем прозрачны.
Мистическая полифония мира – симфония голоса, звука и инструмента:
Скрипичным вздохом, выпавшим из рук,
Замри в огромном небе и не сетуй:
Вот-вот смычок в тебя проденет звук
И понесет на ниточке по свету.
Обратите внимание: у Елены Безруковой присутствуют буквально все природные стихии: много воды, воздуха, света, ветра, солнца, неба, облаков, звёзд.
Происходит некая трансформация в повседневной жизни: она как художник умеет разглядеть необычное, умеет расслышать нюансы разных мелодий.
Несомненно, талант Елены Безруковой особого, не часто встречающегося свойства, которому присущи озарения, эффект мгновенной вспышки, как это бывает в кадре. Она никогда не ошибается в выборе верной музыкальнопоэтической тональности.
Как в замедленном кадре мы
Через пристальный сад
Бродим тропами карими.
…Или листья летят?
И по самое горлышко
Налита тишина
В этот флигель, опомнившийся
Ото сна.
Фокус вечного кино, в котором плёнка всё перематывает в другую сторону, будто в обратной съёмке, спешно возвращая к началу и вновь начиная своё величавое движение вперёд, как будто вопреки законам короткого сна. Неслышно ступать по осенним листьям, зная, что они уже умерли. Дом, сад, старые исхоженные тропы, за ними, возможно, лес, дорога и бесконечность мирозданья…
Быть частью листопадной мелодии. Быть во власти всепроникающей тишины, едва различая её шёпот. Музыка – мировая гармония, которая понятна всем и которая не нуждается в переводе:
Здесь ни боль моя русская,
Ни слова не нужны.
Здесь великая музыка
Спит внутри тишины.
Самая совершенная музыка в природе – это тишина. Особенная тишина, воплотившая в себе вечность и нескончаемость мира «Музыку украла я у тишины», – призналась поэтесса Инна Лиснянская. Вот и Елене Безруковой удаётся уловить подобный тайный, тихий звук. Вероятно, что и пишет она на слух.
Интонации музыки неисчерпаемы. Поэт идёт от интуитивного миропонимания к постижению абсолютной полноты бытия, мысль дрожит и пульсирует. Слово – тоже инструмент мысли и глубокого умного чувства. Оно обладает возможностью завершить мир. Объятые любовью слова и чувства таят в себе некую фантомную боль. Сердце стучит в такт секундам, в такт «притихшей скрипке», что «дышит в чехле», раскрывая невидимый дотоле звуковой мир, мир тончайшей поэзии и сильной драмы, горькой иронии жизни и нежного лиризма одновременно – мир, в котором, как в зеркале, отразилась и душа самого художника.
Хорошо
притихшей скрипкой
дышать в чехле
за твоим плечом,
от жизни тебя врачуя.
Боже, я не могу
вкусить твой горючий хлеб.
После плоти твоей
я вкуса его не чую.
Музыка стихотворения – мелодия из обыкновенных слов, дающая им колоссальную энергию. И при этом драматический накал, ибо человек – высшее в поэзии и в искусстве. Стихам Елены Безруковой свойственно оригинальное звучание, тот характерный сверхмотив, подчас граничащий с запредельным надрывом, в котором невозможна фальшивая нота. Вполне очевидна эволюция этого ведущего мотива музыки – «Вечный второй концерт» – Универсум. Музыка – как вечность таланта. Эстетическая ценность текста в том и заключается, чтобы через эмоции, через сотворчество передать всю красоту музыки Рахманинова, Шуберта, Моцарта, Грига, дивных элегий Шопена, могучих симфоний Бетховена.
Марсель Пруст видел в искусстве единственное средство, способное удержать, увековечить «обретённое время»: «Величие подлинного искусства… в том и состоит, чтобы найти, уловить и показать… ту реальность, которую нам, возможно, так и не придётся узнать, пока мы живы, хотя это и есть наша жизнь, настоящая, наконец-то раскрытая и прояснённая, единственная реально прожитая нами жизнь, та жизнь, что в каком-то смысле постоянно присуща всем и каждому».
Поскольку в человеке изначально заложен образ его Творца, то он обречён быть творцом. Творческие формы крайне разнообразны, и одной из них является искусство. Пластика восхитительного парадокса – это и традиционное, и в то же время новаторское стихотворение Елены Безруковой:
Пабло Пикассо рисует светом.
Женщина глядит через плечо.
То, что нынче называлось летом,
Всё ещё лицо моё печёт…
Искусство недосказанности сквозит в каждой строке… Смысловая окраска тяготеет к экспрессионистическим приёмам письма: метафоричности и реальности происходящего, сгущённости словесных тонов, интенсивной контрастности света и тени. Образы пространства в поэтическом мироздании – те категории, которые представляют основание картины мира и дают начало всему художественному выражению. Это отнюдь не небрежная кисть художника-модерниста. Рисунок, картина – отражение вселенной, преломление в сознании творца:
Потому нам и смешно, и грустно
Мир ваять из маленьких частей,
Где-то между жизнью и искусством
Угадать пытаясь, что честней
Кроме того, поражает этот гениально коварный стык между двумя представляемыми вещами или явлениями. Именно на этих стыках и проявляется динамика контрастов – чрезвычайная интенсивность творчества, без которой истинному художнику никак не обойтись. Елена Безрукова мягко, но твёрдо – соединяет полюса. Магическая грань – между – помогает ей видеть гораздо дальше официально очерченных горизонтов, заставляет испытывать поистине электрическое напряжение поэзии, когда нужно не сгореть, но жить на пределе, на грани. И всё творчество поэтессы строится по такому же смелому принципу.
Философ М. Хайдеггер, в сущности, лишь заостряет эту позицию, когда говорит:
«Художник для произведения есть нечто безразличное; можно даже сказать, что, уничтожая себя в процессе творчества, он способствует возвышению произведения искусства». Однако для Елены Безруковой крайне важно нащупать идеальный баланс. Что она и совершает, осваивая зыбкую территорию смыслов.
Драматургичность подразумевает диалог виртуозного балансирования между абсурдом и реальностью. Собственно, похожий феномен и проявляется во многих стихах Елены Безруковой. Её лирическая героиня пребывает в этом своеобразном состоянии, живёт в нём: «Заполняя смыслом промежутки / Между тем, что дорого и так». Или «в промежутке между землей холодной и небом лютым, / Между хрипом в груди и бессонницей до утра». Она остро чувствует, «что между нами перетекает боль, / Которую звать иначе, а как – не помню…» Здесь игра на контрастных противоречиях, напоминающих нечто несовместимое, когда «между льдом и солнцем пар…». И несмотря на «озноб ночной», не разорвать «дыханья между тобой и мной», а значит – связать воедино многие тайны природы, вселенной и человека.
Пытаясь постичь эти истины, поэт оказывается между миром и Богом. Господь для человека – единственное духовное прибежище.
Господь, мне горячо, мне горячо…
Мне больно или счастливо? Не знаю.
Твой снег небесный и его плечо –
Так много, что чего же мне еще,
Пока я здесь, живая и земная?..
Елена Безрукова открывает в себе иной, непознанный мир. Тут главное, читая эти жгучие строки, не пропустить основные слова и мысли, потому что в них нет никакого явного противоречия поэзии суждения и поэзии чувства. Новое рождается внутренним изменением. И правильно расставленные нравственные координаты в конечном итоге приводят к Богу. Буквально везде главенствует идея Творца. Он и душа. Всё прочее – сиюминутно.
Однако Создатель не раскрывает самого себя, вновь возвращая тебя к понятиям: Природа и Дух, Вселенная и Человек, Космос и Бесконечность, Жизнь и Разум. И всегда будет интересно постижение бытия в слове – «способ постижения всего» – так это определяет автор. Вполне закономерно, что писатель и критик Нина Ягодинцева в своей статье «Культура высокого напряжения», прежде всего, отдаёт предпочтение философии смыслов – «как форме духовной связи отдельного человека с окружающими его вещами и с миром как целым».
Нам известно, что философия русского космизма включает в себя идеи гармонии, разума и природы. В творчестве Елены Безруковой они являются ключевыми духовно-метафизическими составляющими. Она словно не может вырваться из заколдованного круга этой природной магии, целиком и полностью растворяясь в летящих облаках, в грозовых ливнях, в слезах дождя, в половодье рек.
Какое-то платоновское отражение, где столько воды, печали, пустоты. У каждого поэта свои образы и тропы, своё вечное возвращение к истокам, олицетворяющее прорыв к новым просторам русского слова. Елена Безрукова заново воссоздаёт вселенную, путешествуя по лабиринтам памяти. Осень – символическое время в природе – время листопадно-исповедальных мотивов. По слову Экклесиаста, всё проходит, а потом повторяется. Но есть одно – невозвратное время. На фоне музыки и дождя за окном пишутся грустные и светлые стихи:
Заколоченный дождь,
захолустное это укрытье…
Пустота букарашкой
с изнанки ползет по виску.
Это здорово, знаешь,
что не научилась курить я,
А не то б иногда в самый раз
под такую тоску…
Осень – это ещё и поэтическая живопись, наполненная утончённо-психологическими интепретациями.
Может быть, здесь, в этой осенней улице,
Там, где дождями след мой исполосован,
В месте для встречи, что никогда не сбудется,
Я одинока так, что не сыщешь слова.
Хочется затеряться в безмерности временных и пространственных координат, оживить этот пустынный мир, где отсутствие – зияюще, молчание – гулко.
Удивительно: заполнить мучительную пустоту может летящий снег.
Как долго мы болеем, точно снег
Летит вовнутрь, не замечая кожи.
И на углях пугливой нашей дрожи
Он тает в нас и каплет из-под век.
Автор пронзительно передаёт душевное состояние переживаемого момента и не стремится завуалировать свои глубинные эмоции. Интонационный и смысловой диапазон возможностей здесь безграничен. Ощущается некая отстранённость, подчас граничащая с общим творческим волнением, позволяющая видеть некоторые вещи как бы со стороны. Определённая философия маргинализма, какую мы, безусловно, наблюдаем у Елены Безруковой, убеждает в том, что культурный человек – это умный человек, который знаком с миром идей, проникнутых тихой ясностью. Незаурядный ум автора проявляет философскую двоякость – многомерность видения. До какого предела художник может дойти в реализации себя? Кто этот предел ставит – сам человек себе или жизнь ему?
Но нельзя жить постоянно на пике своих возможностей, а за любым подъёмом всегда следует спад. Подобное опасное хождение по краю Елене Безруковой удаётся преодолевать и в творчестве, и в жизни. Человеку подвластны силы природы, когда он побеждает в преодолении разрушения и самой смерти. Бьётся в крови живой нерв, вызывая остроту тревоги и радости:
Я просыпаюсь. Я схожу с ума.
Ночь так напряжена – шепни, и – рухнет.
И остро дышит первая зима
В открытой наспех форточке на кухне.
Как рассказать о жизни и смерти, об их динамичном единстве? Наша героиня не перестаёт с началом зимы испытывать их нарастающее противостояние.
Красота и забвение – рядом. Лишь бесконечность всего воспринимается как отсутствие времени, а значит – отсутствие смерти. Тут художнику необходимо не дойти до запредельного надрыва, не опуститься до фальшивой ноты, до чего-то случайного в гамме высоких чувств:
Расстанемся, состаримся, умрем,
И в паузе замрет как будто нота.
Но вдруг проснется и заметит кто-то,
Как остро пахнет снежным октябрем!.
И мы опять стоим между жизнью и небытием – чудовищно жгучей гранью, за которой бездна молчания. Но молчание не означает чего-то навеки утраченного.
Смерть – это часть человеческого существования, смысл которого время и умирание – как исходные пункты для понимания истины бытия. Смерть страшна прежде всего бессмысленностью исчезновения. И всё же. Самобытному перу Елены Безруковой присуща чрезвычайная интенсивность. Как бы ни было трудно долгое время ощущать остроту любого чувства, есть нечто необъяснимое:
А снег смотреть – что колыбель качать.
Какие в этом счастье и кручина.
Но мне не стыдно плакать беспричинно.
И жить, а это значит – ощущать…
Елена Безрукова словно развивает и заостряет мысль Бахтина о том, что ничего в этой жизни не конечно, что чья-то смерть чревата рождением, наполненная одиночеством, она и разрывает, и соединяет любые руки. Поэтесса никогда не теряет доброго оптимизма – даже при виде крушения всех смысловых и ценностных иерархий.
Мир меняется просто стремительно, его энтропия гармонизируется самой природной силой. Мы живём в пространстве воды, воздуха, звёзд. Мы словно утопаем в музыке этих непрерывных стихий, проникаясь вселенской полифонией, похожей на мощный хор. Большая и бесконечная зима – это «Омская зима» – осколки памяти быстрой, пронзающей на лету, прорастающей в глубь времён мысли:
Поезд в российской шири –
Падающая звезда…
На глубине Сибири
Дремлет в снегах вода.
Дремлет в водице память
Пришлых и корневых.
Сколько же звездам падать –
Чтоб растревожить их?..
День настоящий – современный и тревожный – возможно ли соединить с ним наше прошлое? Оно у автора не только обретает новую жизнь – оно становится сверхнастоящим, невероятно актуальным. Образ поезда – как само движение – как метафора жизненного порыва, как вечный ритм круговращения всего сущего, где есть начало, но нет конца бытия. Путь не замкнут: открыта колоссальная составляющая дороги, в которой отчётливо звучит музыкальный ритм – вперёд!
Чувствуешь? – стало тесно
В воздухе – гул и вой:
Скоро – начало текста
В музыке мировой!
Несмотря на многообразие всех голосов этого планетарного симфонического хора, концовка стихотворения поражает магической чистотой подлинного катарсиса, логической завершённостью точно поставленного вопроса:
Медленно и сурово
Среди большой зимы
Явит ли Бог нам слово?
Иль недостойны мы?..
Культура должна стремиться к единству смыслов. А критики должны идти от возвышенного. Если литературовед – прозектор, «вскрывающий» литературное произведение, то критик – врач, он решает, живо ли то, что он читает и будет ли жить. Некоторые вещи прекращают своё существование не потому, что они плохи: просто их время вышло. И начинают своё существование вещи другие… их время пришло.
В поисках новизны Елена Безрукова взывает к душе, к собственным ощущениям, её мысль повёрнута внутрь.
Ночь бьется о стекла и все норовит
Во впадину сердца чьего-нибудь влиться.
А взгляд одиночества жалок на вид.
И время течет не в минутах, а в лицах.
С назойливым ветром слились еще те,
Что где-то в корнях моей памяти нервной.
Куда же теперь мне в моей нищете,
Как долгой зиме до проталины первой?
Пройти сквозь ночное одиночество, сквозь «долгую зиму» отчуждения, сквозь пелену замерзающих, остановившихся чувств, чтобы затем склониться над чистым листом, пугающим своей безгрешной белизной, чтобы вопреки всему:
Выстраивать мысли в один звукоряд
Над белым листом, как создатель над сенью,
Где речи огнем богохульным горят,
Но строки мерещатся, как воскресенье.
Обращаясь к понятию словесного творчества, заметим, что оно родилось от гордыни человека. И творить грешно. Но даётся же для чего-то дар умения писать, рисовать, петь, играть? «Пишущий, рисующий, ваяющий, сочиняющий музыку, стихи всегда знает, что он делает и во что это ему обходится», – утверждал писатель, теоретик культуры Умберто Эко. Хорошо понимает это и ни в чём не лукавит ни с собой, ни со своим читателем и Елена Безрукова, тем самым проявляя духовное сопротивление потере смыслов и отстаивая собственное философское, нравственное, художественное умозрение в пространстве современной культуры.
В ней горит тот спасительный свет «восхожденья кого-то из нас» – слово как знак бесспорной принадлежности и к собственному другому миру. Она выстраивает в творчестве сложную систему восхождения, что, несомненно, является свидетельством её довольно редких качеств: непохожести и самостоятельности как личности.
Бессмысленно разыгранная жизнь – не для героев произведений Елены Безруковой. Здесь идет дерзкая игра на контрастах: холодно – горячо. Душа жаждет «горячих ветров» и «внезапного лета». В зеркале судьбы самой Елены Безруковой – как в зеркале человеческой жизни – отражается противоречивая судьба нашей современницы:
Горячие ветры, веселая злость.
Внезапное лето – откуда взялось?
И ты вместе с ним из-за такта.
……………
В начале, конечно же, было оно –
То слово, которое запрещено,
Чтоб раненый бес не попутал.
Всё подчинено ритму, такту, поэтической интонации: предельная откровенность, обнажённость чувств, оголённость нерва, его кровоток…
И выдох выносит из лёгких ожог.
И солнце за кадром ползет на восток.
И помыслы обыкновенны.
Но если была виноградная гроздь…
Не бойся, держи меня за руку сквозь
Твое кочевое неверье,
Пока твое имя на вдохе звенит,
И птицы ночные уходят в зенит,
Роняя белесые перья…
Автор постоянно сохраняет оптимистический взгляд, верит в невозможное и в своих других стихах, убеждая нас открытым творческим финалом, содержащим яркие взаимоисключающие полюса и ключевые строки, которые, как мне кажется, говорят о главном: «Ещё чуть-чуть – и жизнь закончится, / Ещё чуть-чуть – и жить захочется, / Пропащей, смертной, хоть какой…». Всепроникающая мысль, не знающая расстояний и преград, доминирует в поэзии Елены Безруковой. Вячеслав Лютый, анализируя наше время «измельчённых истин», в своей статье «Призрак литературы» подчёркивает, что сегодня многие литературные произведения в той или иной степени имеют «печать духовной маломерности». Смею думать, что высказанное известным критиком можно соотнести с творчеством Елены Безруковой – как альтернативой, как вызовом этому времени, откровенно тяготеющему к чему-то примитивному, поверхностному. Не потому ли её героиня совершает «попытку побега», стирая прямо на ходу следы разрушительного упрощенчества?
Горячие ветры, веселая злость.
Внезапное лето – откуда взялось?
И ты вместе с ним из-за такта.
К воде подойди, пересохшие губы
Водою смочи и остынь, и оставь
Попытки побега – не важно откуда,
Но лишь бы бежать и от бега устать.
Обратите внимание, побег – это непростое психологическое состояние человека, мотив побега – один из элементов внутреннего поиска и протеста – в литературе встречается очень часто. Достаточно вспомнить классиков: Пушкина, Лермонтова, Толстого. Но всегда допустимы варианты. Здесь меня лично пленила некая отстранённая сосредоточенность черт, некая извечная тайна поэта.
И путь твой неверен, и путь твой упречен,
И нет на земле никакого пути,
Пока ты живешь ощущеньем предтечи,
А мог бы и сам по теченью брести…
«Жизнь моя – но нет ответа. / Смерть моя, – ответа нет», – слово равно трагическому сверхсмыслу и в стихах Инны Лиснянской. Разумеется, сравнения – вещь неблагодарная. Но порой параллели возникают сами собой. Между тем есть вечность – это когда все три времени сливаются в одно. Мы смотрим на человека во времени и видим человека вне времени и пространства. Ведь настоящая вечность только и наступает, что после внимательно прожитого времени. Аристотель сказал, что «бесконечность всегда в возможности, а не в действительности».
Значит, поэт и должен создавать эту метафизическую возможность или искать её в процессе новых впечатлений и размышлений. Дерзну предположить: возможность времени. Известно понятие – «стрела времени Бергсона», доказывающая, что длительность, однако, не тождественна времени. Она – атрибут самих вещей.
Французский представитель интуитивизма рассматривает время как жизнь души.
Хотя и оно быстротечно.
Но главное – в ином: «В любви, поскольку в ней одно бессмертье», – уверена Елена Безрукова. Время – как метафора любви. Именно любовь побеждает забвение.
И со своим бессмертием вдвоем
Когда я поняла – и жизнь зависла, –
Нельзя сказать, что мир прибавил смысла
В животворящем хаосе своем.
Энтропия – мера беспорядка, хаос, который тоже, как ни парадоксально, может быть спасительным. Пожалуй, самым существенным успехом в литературном творчестве можно считать логическое образное начало, которое порождает в стихах Елены Безруковой определённые смысловые ассоциации, смысловую двуплановость. Каким-то странным образом представляет иллюзию жизни – или опровергает иллюзию смерти её загадочное произведение:
Что там за город? Неужели Рим?
Мерцающий в стекле бутылки винной
Фантазией, до косточек невинной,
Где мы молчим с тобой и говорим.
Интригующий зачин, не правда ли? Это вовсе не литературно-бытовая история.
Нескончаемые сюжеты: любовь, разлука, утрата, искания – нам так знакомы.
Музыка, счастливое кино, манящие путешествия – бесконечные взаимные иллюзии, напрасные надежды – множественность временных измерений.
– Ты будешь кофе? Красное вино?
Или вот эту музыку густую?
Я белым цветом Рим тебе рисую,
Как будто бы счастливое кино.
И воздух среди них слегка дрожит,
Воздушные предсказывая мили.
– Не знаешь
Конечно, здесь два героя: Он и Она. В поэтическом пространстве Он и Она – два разных мира. Смысл не декларируется, уходит в подтекст. Краткий, обманчивый, но обольстительный миг – их жизнь. Притягательна эмоциональная заряженность самого текста, его диалогичность: нам открывается увиденный через текст весь человеческий мир. Впрочем, лирические герои, кажется, упустили лучшее, что готовила им жизнь и судьба:
Во сколько этот вечный самолёт
Из вязкой жизни, скомканной постели?
…Но только он на встречу не придет,
Поскольку страшно жить на самом деле.
Но ведь всякая встреча больше, чем расставание. До встречи – пустота, ничто, а после расставаний пустоты уже не бывает. Встретившись однажды, полностью расстаться невозможно. Человек остаётся в памяти как её часть. Эту часть создал он, и всё живёт вместе с её создателем. Иначе отчего же мы чувствуем дорогих людей на расстоянии? И снова безудержно верим в чудо:
Пульсируют пустые города
Молчаньем не случившегося чуда.
– Поехали? – он говорит. – Куда?
Молчи, молчи, не отвечай покуда…
Молчание – оно ведь тоже бывает разным. Иногда гораздо убедительнее – недосказать…
В одном эмоциональном ключе написаны и стихи «Из облаков выплывают коровы…». Близка, почти осязаема, но неуловима, как ветер, летящая строка Елены Безруковой, фантазийная и свободная. Тонкая настройка коротких и длинных строк лишена ложного пафоса, в ней нет ни капли назидательности. Они органичны, будто плавное течение реки.
Из облаков выплывают коровы,
Взбалтывая молоко.
Коршун над ними, как дух чернобровый,
Смотрит на свет высоко.
Впечатляют шагаловские вариации, нарисованные словом. Ещё строка – и ещё новая выразительная деталь! Путь, жизнь, любовь ко всему сущему – понимание изнутри – эта восхитительная гениальность самой метафоры:
И с человечьей взволнованной кровью
Мёрзни, гори, говори.
Я увожу свое стадо коровье.
Я тебя жду изнутри.
Думается, совершенно очевидно, что у Елены Безруковой свой путь в русле поэтических традиций. Обладая большим эстетическим потенциалом, она проявляет в своем творчестве мудрость и такт, позволяющие ему становиться все ярче, содержательней, глубже. В её поэзии всё соединено в единую цепочку, и одно звено вытягивает за собой другое. И ничто не исчезает бесследно, не обращается в прах, а возвращается в таинственных образах, в бессмертной музыке и свете звёзд, и всё указывает на нетленную вечность. Ни человек, ни даже листок, сорванный ветром с любимого дерева детства, ни травинка у порога родного дома, тихим шорохом зовущая вернуться, не пропадают, а спешат досказать что-то своё, неповторимое:
Сыплют нотными знаками
Над землей облака,
Сыплет палыми листьями
Летний день кочевой.
Ничего не бессмысленно.
Ничего.
Слышите этот голос – хрупкий, нежный и одновременно сильный, полный уверенности голос поэта? С нами осталась знакомая музыка. И она зовёт идти дальше…
Опубликовано в Новая Немига литературная №4, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!