Так кончается август
Каким он будет, августейший мой,
обещанный сиротскою зимой…
Исполненный вселенской благодати
и тишины.
Всё будет тишина.
Я стану ночью грезить у окна
и каждый день менять духи и платья.
И от забот насущных отвлекусь,
ветхозаветных яблок вспомнив вкус.
Сорву одно – мне хватит до утра,
чтобы качнулась колыбель двора,
и вздрогнула свеча пред образами.
Чтоб вспомнить росчерк падающих звёзд
и тихий голос птицы-алконост…
Каким он будет,
кровник,
серпень,
зарев,
властитель тёмных и холодных вод,
дозволивший вкусить запретный плод.
Вода живая, мёртвая вода –
он будет добр и щедр,
он, как всегда,
вознаградит меня по-королевски.
И я успею засветло домой –
в ковчег двора,
в котором над зимой
плыла под парусами занавески,
где в пламени свечи у поставца
остался свет любимого лица.
* * *
Этот август будет похож на сон,
он смешает и голоса и взгляды,
подойдет бесплотной тенью босой,
опоит беззвучия сладким ядом.
Виноград темнеет, тучнеет тля,
мчится Третий Всадник, коня пришпорив..
И звучит последний полёт шмеля
над холодным морем.
Небеса вечерние так темны,
что и самой ближней звезды не сыщешь,
Но выходит Марс на тропу войны,
а за ним кострища да пепелища…
Я туда ни взглядом и ни ногой.
Я давно иду стороной – по краю,
и когда темнеет звезда Алголь,
камни собираю.
Там где светит белая тень – луна,
там где светит месяц да светит ясен…
Этот август выпьет меня до дна
и вздохнёт: ступай себе восвояси.
А кому- то ягоды да грибы,
огурцы солёные да веселье…
Не девичьим ликом – лицом рябым,
одноглазым лихом идёт похмелье.
Ни избы чужой – ни судьбы другой,
Никогда чужбина не будет в радость.
Но светлеет лик у звезды Алголь.
Так проходит август.
* * *
Смотри, как близко август подошёл –
и дней не разглядеть.
И лишь дыханье
становится на выдохе стихами,
не усмехайся – не криви душой.
И, может быть, они нужней, чем мне,
так часто выдыхаемые строки,
таким же бесконечно одиноким,
летящим над и мимо – в стороне.
Туда, где будет только тишина
и белая печаль – тabula rasa;
плачу за всё содеянное разом –
кому ещё…
Кому ещё должна.
Спешу, пока ещё болит душа,
на выдохе – о встречах и разлуках,
сказать, что жизнь – немыслимая мука,
вот и …рифмую, каясь и греша.
Спешу.
За той чертой, где немота,
несбыточные сны не станут явью:
полёт стрекоз над майским разнотравьем
и белизна последнего листа.
И паутиной затканный провал
окна волокового в том чулане,
где я, покоясь на Господней длани,
преодолею смертный перевал
и тысячу бушующих стихий….
И в этой бесконечной суматохе,
очнувшись не на выдохе – на вдохе,
неосторожно выдохну стихи.
* * *
Господи, ей бы жить да жить,
по вечерам в зеркала смотреться.
Видеть, как свет от свечи дрожит
в такт биению сердца.
Длинными платьями – в пол – шуршать
и обнажать прекрасные плечи
и, замерев у окна, не дыша.
слушать июльский вечер.
Господи…ей бы ещё писать,
тонкой рукою строки касаться,
голосом чистым других спасать,
да и самой спасаться…
Что же Ты лучших к себе берёшь,
всклень наполняя чашу горя.
Лёгкая смерть, говоришь…
Ну что ж.
Мне ли с Тобою спорить.
Мне ли чужую судьбу решать…
И остаётся молчать у портрета,
где отразилась её душа
горним неярким светом.
Стало темнее в Твоём саду,
сбилась давно, на каком кругу я.
Август звезду, как свечу, задул
и не зажёг другую.
3.08.2019. Памяти Анны Сон.
* * *
Так легко писалось этой ночью,
набело – без пауз-проволочек,
будто кто водил моей рукой,
и слова ложились на бумагу,
и казалось – шаг,
или полшага –
до того как обрету покой.
Так душа легка была, так пела.
В заоконном мире жизнь кипела,
и калейдоскоп земных страстей
складывал извечные узоры:
там ходили строем,
пели хором
под сюжет последних новостей.
И, наверно, лучше петь могли бы…
Но опять неверно сделан выбор.
Там – «что делать»,
там – «кто виноват»…
И смеялась женщина визгливо.
Розы после щедрого полива
щедро отдавали аромат.
Так легко писалось этой ночью,
ни отточий и ни многоточий –
обретало слово плоть и звук –
спал журавль рядышком с синицей –
доносилось пенье тёмной птицы
и колес вагонных перестук.
Истончалось время, истекало,
плыл восток, мерцая ало-ало,
где-то спали третьи петухи.
Вот и утро.
Автор выпьет яду, –
автору не так уж много надо –
и опять возьмётся за стихи.
* * *
Стихи спасают летними ночами,
но так объятья августа печальны,
и время лодку всё сильней качает:
и страшно и легко – вот-вот отчалит
в неведомые мне миры иные.
Но не избыть пристрастия земные.
Любимые и любящие руки
отпустят, и… не вынесут разлуки.
Чего ж ещё?
Живи. Хозяин-барин…
Из яблок в сентябре варенье сварим
и склеим чашки, что в сердцах разбили,
и всем простим.
Любили – не любили…
Под чай с вареньем –
с коркой апельсинной –
друг другу изливая боль посильно,
укутаемся в вечер звёздно-синий
и вспомним…
Рождество.
Январь.
Россия.
В церквушке старой засветив лампаду,
мы шли с тобой навстречу снегопаду
и вспоминали августа истому,
где мы одни, при свете лампы, дома
роняли вслух классические ямбы
и повторяли: мне бы…
Я бы… я бы.
Душа моя.
Мы живы этим светом.
Пусть мир на волоске и жизнь и лето,
и снова месяц август на исходе.
Но светел каждый миг – как лик Господен.
* * *
Запамятовала?
Из августа так просто не выйти.
Будешь бродить тропинками по-над бездной,
пока не вспомнишь: выход один – море,
взлетев над водой и исчезнув,
лет через триста войдёшь в август со стороны суши,
будто разлуки и не было.
Тебя не вспомнят.
Лишь дом, обветшавший снаружи,
скажет: была.
Любила, когда за окном мело,
яблоки, море, дожди …мужа и сына,
длинные платья носила
и плакала, когда всем было смешно,
уклонялась от обществ и их нагрузок, встреч и объятий,
с ума сходила раз тридцать – немудрено.
И вообще вела себя слишком странно,
слишком замкнуто, слишком уединённо,
жила…
не помня имён соседей, политиков, названия ресторанов,
а Серебряный век – так весь – почти поимённо.
Случалось не раз – не два и не три – исчезала,
а потом объявлялась – будто рождалась заново.
И ещё что-то в тетрадь писала.
По ночам – до рассвета до самого.
Я украдкой окном кухонным – всё же подглядывал,
читал о коте на бархатных лапах,
и о том, что небо августа – Аргус.
И однажды прочёл о себе и заплакал…
Так и кончился август.
Опубликовано в Гостиная 2020
