Леонид Денисович Ржевский (1905-1986)
Невысокого роста, приветливое лицо, голос приглушенно-хриплый (из-за перенесённой когда-то горловой чахотки – результат немецкого плена), и взгляд из-под больших очков, излучающий свет, тепло и доброту, во всем облике – мягкость, приветливость – таким запомнился мне Леонид Денисович Ржевский, писатель, литературовед Второй волны эмиграции, русский интеллигент, волею судьбы попавший на Запад. О том, что когда-нибудь судьба предоставит мне возможность познакомиться с этим замечательным человеком, я не могла и мечтать. Бывают такие неожиданные встречи, которые не забываются. Они оставляют в твоей жизни особый свет, освещающий твой путь еще на долгие годы, и ты с благодарностью вспоминаешь их, как подарок судьбы. Таким и было мое знакомство с Леонидом Денисовичем.
История моя началась в 1981 году, когда я переехала с семьей из Питтсбурга в Филадельфию и очень скоро устроилась на работу в Пенсильванский университет. На территории университета была библиотека, обладавшая обширной коллекцией русской эмигрантской литературы. Там, в этом красивом здании библиотеки я нашла свой островок радости, где можно было уединиться с любимой книгой, открывать и находить новое, бесценное, ранее недоступное для тебя творчество русских эмигрантских писателей и поэтов. Так, я впервые прочитала Набокова, Алданова, Зайцева, Н. Нарокова, А. Седых, Л. Ржевского и многих других, включая ряд теперь любимых мною поэтов.
Тогда же мне попался на глаза роман Леонида Ржевского «Между двух звёзд», изданного в 1953 году издательством им. Чехова в Нью-Йорке, автобиографическая повесть, воспоминания о военном времени, о пройденном пути от Москвы до Берлина, история любви главного героя романа капитана Заряжского и медсестры Милицы. Как я потом узнала, это была необыкновенная и удивительная история любви Леонида Денисовича Ржевского и его жены, поэтессы Агнии Сергеевны Шишковой-Ржевской, пересекшей несколько стран в поисках любимого человека, пока она не нашла его, тяжело больного в одном из немецких госпиталей. Силой своей любви она помогла ему вернуться к жизни. Эту историю он положил в основу другого романа «Показавшему мне свет», действие которого относится к послевоенному времени. Герой романа – человек победивший смерть и увидевший мир другими глазами. Врачи давали ему две-три недели жизни. Сам Леонид Денисович вспоминал: «Что я выкарабкался, не умер – окружающие считали чудом. Сам я считал также чудом, что меня в этой больнице разыскала моя жена, оставшаяся у фронта (моя вторая жена, Аглая Шишкова, – первый мой брак распался еще до начала войны), которая всё это время не отходила от моей постели».
Книгу Ржевского «Между двух звезд» я приобрела у кого-то из старых эмигрантов и прочитала запоем. Читала тогда всё подряд, каждую свободную минуту, в перерывах, в транспорте, дома за обедом, благо можно было брать книги из библиотеки. Там же в университете я познакомилась и с поэтессой второй волны эмиграции, Валентиной Алексеевной Синкевич, дружба с которой продолжалась до ее смерти в 2018 году. С ней я часто обсуждала прочитанное. Она стала моим путеводителем в море незнакомой мне доселе эмигрантской литературы. Как-то раз, листая старые журналы, я наткнулась на стихи Юрия Владимировича Мандельштама, судьба и творчество которого так глубоко запали мне в душу, что поиск его архивных материалов привел меня к его внучке, Мари Стравинской, и изданию собрания его сочинений.
РжевскиеОт Валентины Алексеевны я узнала тогда о ее дружбе с Леонидом Денисовичем Ржевским. Она же и поведала мне о трагической судьбе писателя. Вот, что я узнала о нем: родился Леонид Денисович под Ржевом, в имении деда по материнской линии и происходил из аристократического испано-французского рода Роберти де ла Церда. По линии отца он был из семьи военных. (Его отца назвали Денисом в честь Дениса Давыдова.) Л. Ржевский получил образование в России. После окончания Московского педагогического института он отслужил в армии и был демобилизован в чине лейтенанта запаса. Преподавал в Москве, Туле, Орехово-Зуеве, работая одновременно над диссертацией о “Горе от ума”, которую защитил 28 июня 1941 года, а через несколько дней он уехал на фронт… Вот что позже вспоминал сам писатель: «По ночам я писал диссертацию о языке комедии “Горе от ума”. Защита с официальными оппонентами и большим стечением знакомых, собравшихся меня проводить, состоялась 28 июня 1941 года. Мне присвоили ученое звание “кандидата филологических наук”, а 1 июля, в качестве лейтенанта запаса, я уехал на фронт». Благодаря знаниям немецкого языка он был назначен переводчиком, а вскоре стал помощником начальника разведки дивизии.
Потом был немецкий плен, тяжелая болезнь. Из воспоминаний Ржевского: «Работал иной раз сутками – мы были окружены. В суматохе отхода я получил раз приказ (было это в середине сентября) вывести из окружения к переправе через Десну автоколонну, к которой потом примкнула артиллерия. Ночью наткнулись мы на немецких минометчиков. В поисках выхода, переправляя колонну обходом, через ручей, я угодил под шальную мину. Пришел в себя – уже в немецком плену». Леонид Денисович описывает ту страшную зиму – лютый мороз, голод, тиф, когда «лагеря военнопленных превращались в сплошные братские могилы». Его спасло знание немецкого. Однако из лагеря Л. Ржевский вышел уже полуинвалидом – туберкулез, горловая чахотка. В больнице под Мюнхеном он пролежал более двух лет. Там же и разыскала его жена, Аглая Шишкова.
В Россию Леонид Денисович уже не вернулся. «Он жил в четырех, в основном взаимоисключающих друг друга, мирах: старая Россия, в которой прошло детство будущего известного зарубежного прозаика Ржевского, Советский Союз – его годы учебы и начало педагогической деятельности, военное время – для него это фронт, лагерь, госпиталь, и, наконец, современный Запад – Европа и Америка. На основании долголетнего знакомства с писателем могу утверждать, что, несмотря на трагизм пережитого, он до конца сохранил доброжелательный, жизнерадостный и общительный характер», — писала о нем В. Синкевич.
Ее восторженные рассказы о Леониде Денисовиче вызвали у меня желание познакомиться с этим замечательным человеком и писателем. Но случилось так, что он сам попросил Валентину Алексеевну нас познакомить. А было это так.
Как-то летом 1982 г. Валя (мы всегда обращаемся друг к другу по имени, но на Вы) сообщила мне радостную новость – Леонид Денисович будет выступать в Филадельфии, вместе с приехавшей из Франции писательницей Натальей Давыдовой, потомком декабриста и поэта Василия Львовича Давыдова. Народу в зале было человек 50, не больше (русская община в Филадельфии в то время была ещё не велика). Первой выступала Наталья Давыдова, прелестная француженка, с энтузиазмом рассказавшая о своем знаменитом предке (позже оказалось, что она не была прямым потомком Давыдова, Давыдовым был ее отчим). Потом говорил Леонид Денисович, зачаровывая слушателя своим тихим голосом, спокойной манерой говорить и глубиной сказанного. Рядом с ним сидела жена, Агния Сергеевна (поэтесса Аглая Шишкова) – высокая, прямая, гордая осанка, лицо доброе и строгое, видно, что в молодости была красавицей. И хотя Агния Сергеевна на 20 лет была моложе мужа, выглядели они почти как одногодки. Потом я узнала, что в красавицу Аглаю Шишкову был когда-то влюблен Иван Бунин, с которым Леонид Денисович не раз встречался в Париже и вел с ним переписку. Он, вспоминая о своей первой поездке в Париж в 1952 году, куда его пригласили читать лекции, рассказывал о том, что они с женой побывали тогда у Бунина, Б. К. Зайцева, А. Ремизова, Тэффи, Маклакова, познакомились с М. Алдановым, Сургучевым…
По окончании вечера нас всех пригласили устроители встречи к себе в гости отметить приезд Ржевских. В маленькой квартирке набилось много народа. Я с Валей не успела войти, как к ней поспешно подошел Леонид Денисович: «Валюша, познакомьте меня с этой студенточкой», – попросил он, указывая на меня. Так мы и познакомились, проговорив в уголке гостиной целый вечер. Вокруг суетились люди, громко разговаривали, изредка обращаясь к виновнику торжества. Но я не различала лиц, не слышала заданных Леониду Денисовичу вопросов. Я была полностью поглощена разговором с большим писателем. Было в его тихом голосе, светлых глазах, излучающих свет, столько тепла и заинтересованности. Он задал мне тысячу вопросов о России, о его любимом Питере. Видно было, как глубоко скучал он по оставленной родине и как тяжело переживал разлуку с нею. Слушал он внимательно, не прерывая, а потом снова расспрашивал о житье моем в России, рассказал немного и о себе. Жизнь бросала его из одной страны в другую. После выписки из больницы, до 1950 года он жил с женой в Германии, в небольшой деревушке, «вполне первобытной». Потом был переезд во Франкфурт, первые публикации в «Гранях», работа в университете, пока в 1963 году он не переехал в Америку, где в момент нашего знакомства он занимал пост профессора славистики в Нью-Йоркском университете. Я слушала внимательно его рассказ о жизни вне России, рассказ полный горечи, тоски и надежды. Расстались друзьями. После этой встречи я получила в подарок от Леонида Денисовича повесть «Дина» с такой надписью: «Милой Лене Дубровиной, так чудесно говорящей по-русски, с удовольствием посылает автор эту книгу. Дек. 1983».
Тогда же у меня завязалась с Леонидом Денисовичем теплая переписка. Он, известный в эмиграции писатель, человек беспредельно занятый, внимательно следил за моим творчеством, делал важные замечания, иногда хвалил, иногда критиковал, а чаще – советовал: «…избегайте слов и удобных, самонабегающих словосочетаний, которые давно уже стали расхожи в поэтическом словаре пишущих стихи, ищите свои слова для самовыражения, непременно свои!» Тот свет добра, который он излучал, те дружеские его поощрения, те короткие письма с его деликатными советами, были тогда для меня, неуверенного в себе, начинающего поэта, так нужны для выбора того пути, той дороги в жизни, на перекрестке которой я тогда стояла.
Из хорошо запомнившихся была еще одна встреча, на этот раз в Нью-Йорке, в Серафимовском фонде. На вечер поэзии приехали Андрей Седых, писатель, гл. редактор популярной тогда газеты «Новое Русское Слово», поэты – Иван Елагин, Ольга Анстей, художники Михаил Вербов, Владимир Шаталов, Сергей Голлербах, писатель Леонид Ржевский и другие. Л. Ржевский и А. Седых сидели в президиуме, на сцене. Вместительный и светлый зал был переполнен эмигрантами двух первых волн, к этому времени уже в преклонном возрасте. Хорошо помню выступление Ивана Елагина – читал он свои стихи несколько гнусавя, с пафосом, высоко подняв голову, периодически останавливаясь, так как чтение его часто прерывала Ольга Анстей, бывшая жена поэта, которой было, по-видимому, плохо слышно его чтение (она уже тогда была тяжело больна). Рядом с Валей сидел художник М. Вербов, маленький сухонький старичок с тяжелой тростью в руке, которая постоянно падала и заставляла сидящих перед ним зрителей вздрагивать от стука при её падении. Однако выступление Вали он слушал очень внимательно, и когда она, закончив чтение своих стихов, села на место, Вербов, очарованный ее чтением, повернулся к ней и восторженно спросил: «Валентина Алексеевна, а не скажите ли мне, кто эта девушка, которая сейчас выступала?».
По окончании вечера Леонид Денисович пригласил нас, филадельфийцев, поехать в студию Эрнеста Неизвестного, а потом к нему на обед. О встрече с Эрнестом Неизвестным мне напоминают две чеканки, хранящиеся у меня дома со дня нашего знакомства.
Жили Ржевские в Манхаттане, в многоэтажном красивом доме. Гостеприимная хозяйка дома, милая Агния Сергеевна, быстро, ловко и красиво накрыла на стол в просторной со вкусом обставленной комнате, которая служила и гостиной, и столовой. Вторая комната была спальней и кабинетом. Помнится, что книг было не очень много, но каждая была с любовью отобрана самим хозяином. Как радовался Леонид Денисович моему подарку – изданной в России и прекрасно иллюстрированной книге «Слово о полку Игореве». За столом разговор шёл о современной эмигрантской литературе и о близком друге Леонид Денисовича, поэте Иване Елагине, стихи которого Ржевский очень любил.
После нашей встречи я получила в подарок еще несколько его книг, которые стоят в моем книжном шкафу на самом почетном месте: «Дина», «Звездопад. Московские повести», «Две строчки времени», «Показавшему нам свет» и «Между двух звезд», «Бунт подсолнечника», «За околицей. Рассказы ранних лет». В книгу «За околицей» Леонид Денисович включил предисловие «О себе самом», в котором он писал о своих серьезных увлечениях театром, актерской и режиссерской работой, художественным чтением и особенно интересом «к языку как предмету науки». Леонид Денисович напечатал в эмиграции ряд литературоведческих работ, таких как «Язык и тоталитаризм», «Прочтение творческого слова», «Три темы по Достоевскому» и другие.
Надо добавить, что он обладал замечательным чувством юмора, Так в том же предисловии Ржевский вспоминает о таком «курьёзе»: после одной из своих лекций о Пушкине на подмосковном заводе, и чтении стихов поэта, конферансье объявил: «А сейчас будет представлен вальс из оперы Александра Сергеевича Пушкина “Евгений Онегин”». А дальше Леонид Денисович пишет: «На сцену вышло с десяток девиц в ночных рубашках, подпоясанных шарфами, и парней в пиджаках с подшитыми фалдами – имитация фраков. Гармонист заиграл… “На сопках Маньчжурии”, и пары стали кружиться…»
Как я уже упоминала, книги писателя часто носили биографический характер. Ведь столько было им пережито! Но самой большой трагедией писателя было отсутствие читателя. Особенно, я помню, потрясли меня тогда эти строки из его письма ко мне: «Было очень трогательно получить Ваше письмо. Спасибо! Мы, пишущие в эмиграции с конца последней войны, все чаще /со старением своим/ чувствуем творческое, я бы сказал, одиночество: замалчивают нас на Большой земле, на здешней – читательская убыль. Голос нового читателя, да еще такой доброжелательный и вдумчивый, как Ваш, для нас живителен…» Если бы знал дорогой Леонид Денисович, что имя его теперь вернулось на родину, а книги нашли своего читателя!
Вскоре случилась несчастье – тяжело заболел Иван Елагин – у него нашли рак поджелудочной железы. Он очень страдал от постоянной страшной боли, писать уже не мог. Известие повергло нас всех в уныние, но была еще маленькая надежда спасти или хотя бы продлить ему жизнь. Я работала тогда в медицинском институте, где проводили эксперимент по лечению рака поджелудочной железы с помощью моноклонных антител. Метод был разработан директором института Илларионом Павловичем (как он сам себя величал) Копровским (Hilary Koprowski), поляком, приехавшим в Америку из Бразилии после окончания войны. Илларион Павлович, прекрасно говоривший по-русски (и еще на семи языках), хорошо знал и любил русскую литературу и поэзию. Вот к нему-то и направилась я с просьбой помочь русскому поэту. Профессор в помощи не отказал, тут же организовав лечение Елагина в Филадельфии. Посетил Иван Венедиктович Филадельфию несколько раз, приезжал он каждый раз с дочерью Еленой Матвеевой, то же поэтессой, которая очень трогательно ухаживала за отцом. Останавливались они обычно у художника Владимира Шаталова, заканчивавшего в это время работу над известным портретом Гоголя. Лечение антителами временно сняло боль, опухоль вышла наружу, Иван Венедиктович снова стал писать. Так появилось в альманахе «Встречи» (гл. редактор В. Синкевич) его предсмертное стихотворение, посвященное В. Шаталову «Гоголь» и маленькое четверостишие:
Здесь чудо всё: и люди, и земля,
И звездное шуршание мгновений.
И чудом только смерть назвать нельзя –
Нет в мире ничего обыкновенней.
Теперь я почти каждый день разговаривала с Иваном Венедиктовичем по телефону. Часто разговор заходил о поэзии, рассказал он мне и историю гибели своего отца, поэта Венедикта Марта. Особенно любил Елагин стихи Бродского и Евтушенко, очень ждал от них телефонных звонков, даже просил меня позвонить Бродскому. Просьбу Елагина я Бродскому передала, а позвонил ли он ему – не знаю.
Леонид Денисович Ржевский, близкий и преданный друг Елагина, тяжело переживал его болезнь, и, посовещавшись с друзьями, решил сделать поэту бесценный подарок – издать избранное его стихов. Работы было много, зная, что жить другу осталось недолго, Леонид Денисович торопился. Наконец, книга под названием «Тяжелые звёзды» ушла в печать, а Ржевский… надорвался, не выдержало сердце – плохо ему стало в гостях. Валентина Алексеевна вспоминает, что перед тем, как его забрала скорая помощь, он еще успел извиниться перед хозяйкой за причиненные неудобства.
13 ноября 1986 года не стало Леонид Денисовича Ржевского. Было всё, как полагается, – похороны, слёзы, воспоминания друзей. А за окном – тусклый, унылый день, низко нависшее над городом тяжелое небо. Как сейчас вижу полупустую мрачную комнату, тихо сидящих по углам гостей, разговаривавших полушепотом. А мне казалось, что сейчас выйдет опять из своего кабинета Леонид Денисович, улыбнется, как всегда застенчиво, развеет своим светом царящий в комнате полумрак. Но было тихо, и только слышались приглушенные, осторожные шаги жены. Мне больше всего и запомнилась тогда Агния Сергеевна – одетая во всё чёрное, высокая, стройная, с неподвижным лицом, она несла свое горе глубоко внутри, будто окаменела. А через два месяца после смерти Леонида Денисовича ушел из жизни и его близкий друг Иван Венедиктович Елагин, успев еще полистать подарок Ржевского, только что вышедший из печати сборник стихов «Тяжёлые звёзды».
Опубликовано в Гостиная 2020