Она говорила, говорила и говорила — в пустоту, сидящую напротив нее за кухонным столом; в безликое нечто, бесшумно поедающее невидимый завтрак; в бесконтрольное облако атомов, разлетевшееся на круглые микронули, как только солнце дотянулось до нашего окна и оставило отпечатки на столешнице и дощечках паркета.
Она рассказывала пустоте смешной случай из детства, перебивала саму себя и переключалась на забавную историю про сынишку коллеги, заливалась искренним смехом и театрально взмахивала руками. Пустота молчаливо и немного надменно принимала ее истории и рассказы, вбирала их в себя, втягивала, как пылесос, отчего становилась для нее еще полнее, ощутимее и привлекательнее.
Думаю, она бы даже смогла нащупать что-то в этой пустоте, если бы захотела.
Я стоял в нескольких метрах позади и ждал, когда она обернется. Заметит меня.
Улыбнется так же радостно, как она делала это всякий раз, когда заговаривала по утрам с этим пустым местом напротив. Я не хотел мешать ей, расстраивать ее или прерывать их однобокую беседу.
Я лишь хотел, чтобы она меня наконец заметила.
Моя невеста не всегда была такой. Мы знакомы пять лет, год обручены. Собственно, год назад все и началось. Помню, сначала было бормотание.
Едва слышно, себе под нос, пока она готовила нам яичницу и наливала чай. Я подтрунивал над ней, в шутку обижался, что она заговаривает мою кружку и что-то там колдует. Она смотрела на меня каким-то рассеянным взглядом, смущенно улыбалась, отшучивалась и замолкала.
Два утра — ничего, видимо, терпела, а на третье она вновь начинала бормотать. Я даже пытался разобрать, что она там говорит, подходил к ней близко-близко, обнимал сзади, утыкаясь носом ей в шею, и слушал. Удавалось различить отдельные слова, что-то вроде «мяч», «голос», «они», «стрекоза», «нужно», но пониманию это, разумеется, не помогало. По-моему, она и сама не понимала, почему произносит эти не связанные в осмысленные предложения слова. Но я не давил: каждый раз, когда я пытался поговорить с ней об этом, она вся напрягалась, съеживалась, как будто ожидала, что сейчас в нее врежется нечто большое и страшное. Я, конечно, сразу отставал от нее со своими вопросами, прижимал к себе, гладил по волосам, и она успокаивалась.
А потом, через, наверное, месяц, я заметил, что ее бормотание стало громче и отчетливее. Она будто осмелела и уже не стеснялась моего присутствия. Поначалу это было даже забавно. Стали проскальзывать целые фразочки, а не просто обрубки.
Реплики существовали как бы в отрыве друг от друга, я продолжал не понимать, но это хотя бы было интересно слушать.
Например, она могла сказать: «А у той, ну помнишь, рыженькой, была желтая лейка с утенком на боку».
Или: «Когда начался дождь, я спряталась в старом доме и запела на выдуманном языке».
А один раз она произнесла вот что: «Я не хотела их убивать, но он только молчал, молчал как рыба, понимаешь?»
Она явно к кому-то обращалась. И явно не ко мне.
В общем, после нескольких таких дней я забеспокоился по-настоящему.
Она отмахивалась, целовала меня в щеку, говорила, что все хорошо. Через неделю стала добавлять, что понимает, как это странно, но у нее все под контролем. Еще через неделю — что ей это нужно и она не может это прекратить. А месяца через два она призналась, что у нее появился новый друг, он ей очень близок, и она надеется, что я приму его.
«Не переживай, он станет бывать у нас только по утрам, когда мы идем есть. Исключительно на кухне и во время завтрака. Все, ни минутой позже! Он не любит навязываться, поэтому не задержится дольше, уверяю».
Я не знал, как нужно отвечать, когда твоя невеста приводит в дом невидимого друга и просит поддержки. Поэтому кивал и ждал: вдруг она скажет что-то еще? И спустя какое-то время она говорила.
«Мне кажется, ты можешь его смутить. Давай ты будешь уходить завтракать в комнату? Там большой диван и плазма — удобней, чем здесь, правда же? Мы бы и сами туда ушли, чтобы тебя не беспокоить, но ему нравится именно кухня».
Я молча уносил тарелку с бутербродами в комнату и продолжал ждать новостей. А она, разумеется, сообщала их.
«Извини, пожалуйста, мне так неловко… В общем, ему кажется, что ты нас подслушиваешь. А это нехорошо. Ну то есть я и сама так считаю! И мы тут с ним подумали… Ты бы не мог надевать те большие наушники, в которых ты играешь за компом? Пока мы с ним на кухне. Или уходить на пробежку… Ты же давно хотел начать бегать по утрам? Думаю, мы бы смогли подстроить все так, чтоб к твоему возвращению его уже не было и тебя ждала свободная кухня. Здорово, да? Что скажешь?»
О, я хотел сказать многое. Но сталкивался с ее взглядом, беспечным, спокойным и полным надежды. Она не видела во всем этом никакой проблемы. Новые дружеские связи не выходили за рамки ее представлений о нормальном. Я ее жених, а он — бесплотный друг, с которым она устраивает безобидные кухонные посиделки. В конце концов, я провожу с ней больше времени в течение суток, чем этот утренний гость. И это со мной она собирается прожить до самой старости. Я видел, как для нее важно мое принятие. Что еще я мог сказать, кроме слов согласия?
Бегать я не начал, хотя какое-то время правда сидел в комнате в наушниках — как дурак — и жевал свои бутерброды. Позже я понял, как это глупо, и просто пытался осмысливать происходящее. Чем я могу ей помочь? И нужна ли ей помощь, если она так счастлива?
Действительно, после завтрака она просто сияла. Я осторожно заходил на кухню, когда различал шум воды: мытье посуды означало уход ее друга.
Я негромко спрашивал, что могу сделать для нее, и она, конечно, смеялась и говорила, что тарелок не так много и она сама справится, а я, конечно, имел в виду вовсе не тарелки.
Ее приподнятое настроение растягивалось почти на весь день, но к вечеру она заметно выдыхалась, тускнела. Ее как будто отключали от питания.
Лишали энергии. Она стала рано ложиться спать, на три часа раньше, чем обычно, оставляя меня в одиночестве. Раньше мы с ней засыпали одновременно.
Своим сном она обрывала этот утомительный день со мной и приближала новое счастливое утро с ним.
Я не мог об этом не думать.
Сейчас, по прошествии почти года после нашей помолвки и первых признаков появления пустоты, мне практически никогда не везет застать ее в хорошем расположении. Завтраки начинаются все раньше и заканчиваются все позже. Ее смех я слышу только за стенкой. Она смотрит не на меня, но сквозь меня.
Разговаривает односложными фразами, неохотно отвечает на простые вопросы и совсем не задает своих.
Она оживает только по утрам и живет несколько часов, как мушки-поденки, а потом умирает. А я никак не могу на это повлиять. Видимо, я мало похож на ее друга. Хотя ощущаю себя именно им — пустым местом.
Последнюю неделю я тихонько выхожу из комнаты и осторожно подкрадываюсь к кухне. Там нет дверей, и я могу за ней наблюдать. Она сидит ко мне спиной, смеется и активно жестикулирует. Я знаю, куда направлен ее взгляд. Мне все равно. Я даже не слушаю, что она ему рассказывает, — просто любуюсь, какой живой она может быть. Запоминаю, чтобы держать в голове этот образ до вечера: мне тоже нужна энергия.
Сегодня я снова вступил на свой наблюдательный пост — зритель, оставшийся незамеченным увлеченной игрой артисткой. Она как раз заканчивала пересказывать эту услышанную от коллеги историю, как в дверь позвонили. Не ожидая, что она прервет беседу, я пошел открывать.
— Э-э-эй, привет, друг! Мы уже думали, что ты уехал — от тебя неделю нет никаких новостей! — это первый голос.
— Или умер, — поддакнул второй.
— Как ты? В порядке? Давай выпьем чего-нибудь, и ты все нам расскажешь, да? — зазвучал третий голос.
Мои друзья идут прямо на кухню. Я пытаюсь их остановить, лихорадочно придумывая, что им сказать, чтобы не вызвать ни у кого чувства неловкости. Она слышит, что кто-то пришел, и оборачивается. Я виновато смотрю на нее.
— Ты неважно выглядишь, друг, — сетует первый и садится на пустое место. То самое пустое место напротив нее.
Она округляет глаза.
— Можно подумать, год назад, когда мы все познакомились, он выглядел лучше, — хохочет второй.
Она съеживается и втягивает голову в плечи.
Я хочу подойти к ней, обнять, как раньше, успокоить, но почему-то не могу.
— Тебе пора выйти на улицу и пообщаться хоть с кем-то настоящим. Помнишь, ты заявлял, что периодически будешь возвращаться в реальность? — подмигивает третий. — Время пришло.
Я смотрю на ее место.Там никого нет.
Опубликовано в Юность №7, 2021
