– Почему для обучения и для работы ты выбрала именно итальянский язык? Знаешь ли ты другие иностранные языки?
– Всё просто: я выбрала его из-за большой любви к Италии, к музыке итальянской речи. Сколько сокровищ и чудес в этой стране. Можно ткнуть пальцем в любое место на карте, поехать в любой город, там везде прекрасно. Один из моих любимейших городов — Падуя. Там я провела семестр на стажировке.
И в детстве, в подростковом возрасте я несколько раз ездила в Италию с бабушкой и дедушкой; моя бабушка — архитектор, она умеет и любит рассказывать об искусстве, так что она многое мне маленькой показывала и рассказывала. Её любовь к Италии не могла мне не передаться. Я вообще с трудом могу представить, что кто-то, побывав в Италии, не влюбился в эту страну. Она настолько удивительная, что иногда даже не верится, что она существует.
А работаю с итальянским (преподаю), потому что, во-первых, не хотелось после окончания университета терять язык, который я очень люблю, во-вторых, преподавательская деятельность оказалась для меня одной из наиболее удобных форм взаимодействия с людьми.
Помимо итальянского знаю английский, немного испанский, недавно вот начала учить иврит.
– Часто ли ты читаешь поэзию или прозу на иностранных языках? Можешь ли выделить кого-то для себя из иноязычных поэтов?
– Не так часто, как хотелось бы. Набор любимых иностранных поэтов у меня скромный.
В оригинале я могу читать только на английском и итальянском. К переводам отношусь с осторожностью, потому что это уже произведения переводчика. Но всё-таки иногда прорывается что-то и через перевод. Рильке, Бодлер, Хуан Рамон Хименес, Лорка, Джалаладдин Руми, Рабиндранат Тагор, Константинос Кавафис — вот, пожалуй, те иноязычные поэты (которых я не могу прочитать в оригинале), к чьим стихам я регулярно возвращаюсь. Кроме стихов, мне очень дороги «Письма к молодому поэту», «Флорентийский дневник» Рильке, эссе и заметки Хименеса, Октавио Паса, Уистена Хью Одена. В них я черпаю силу, они успокаивают и в то же время ставят меня на место, напоминают о главном.
Возвращаясь к итальянской поэзии: я люблю «Канцоньере» Петрарки (это говорить странно, как будто сказать: «я люблю Парфенон», звучит глуповато), «Новую жизнь» Данте; в 19-20 лет переболела Джакомо Леопарди, позже открыла для себя Антонию Поцци (в издательстве Ивана Лимбаха выходил сборник её стихов в переводах Петра Епифанова). На последнем курсе университета мне были интересны стихи Джузеппе Унгаретти, писала диплом по его творчеству. Но не могу сказать, что очень его люблю или часто перечитываю.
А среди англоязычных поэтов дороже всех мне Эмили Дикинсон. И я завидую белой завистью образу жизни, который она вела, возможности и способности (потому что мало кому это дано) жить, как жила она.
– Делала ли ты когда-нибудь переводы стихов на русский язык? Есть ли поэты, чьих переводов на русский язык, на твой взгляд, нам не хватает? Или, возможно, кто-то переведен недостаточно хорошо?
– Да, как раз для диплома перевела некоторое количество стихов Джузеппе Унгаретти. Сделала несколько переводов из Антонии Поцци. На заказ делала подстрочники для либретто опер «Свадьба Фигаро» и «Бал-маскарад». Но в общем и целом переводческая деятельность меня не очень интересует. Не моё. Может быть это изменится в будущем.
– Сейчас ты живешь в Израиле, остался ли на данный момент в твоей жизни итальянский в той или иной форме?
– Преподавание временно оставила. Но итальянский (как и английский) присутствует в моей жизни практически ежедневно: смотрю что-нибудь на YouTube, слушаю подкасты, читаю новости в итальянских СМИ. Язык нельзя забрасывать, он потом тебе это обязательно припомнит.
Скучаю по разговорам с носителями языка. Не хватает полного погружения в среду, где он используется. Чтение, просмотр фильмов — это всё замечательно, но мне не достаёт более тесного соприкосновения с итальянским.
В Италии очень легко завязываются непринуждённые разговоры, даже если встречаешь человека впервые. Обычно small talks меня раздражают, я не умею их вести, но на итальянском они мне симпатичны и легче даются.
Каждый иностранный язык оказывает своё воздействие. Например, когда говоришь по-итальянски, у тебя автоматически повышается голос, ты чаще улыбаешься. И странное дело: мне проще общаться с людьми, когда я разговариваю на другом языке. Какой-то барьер падает. Язык становится защитой, с которой чувствуешь себя увереннее и спокойнее. Каждый раз удивляюсь этому эффекту.
– Хотела ли бы ты вернуться в Россию когда-нибудь?
– Да, очень. Часто думаю: нет, не вернусь. Может быть и правда не вернусь, но мечтаю о возвращении.
– Как ты считаешь, кто из поэтов повлиял на тебя и на формирование тебя как автора в наибольшей степени?
– На этот вопрос можно отвечать долго, так что постараюсь выделить основные «вехи», но и не ограничиваться только поэтами.
Конечно, очень повлияло прочитанное в детстве. В основном это была проза. Первым литературным потрясением в моей жизни были сказки Оскара Уайльда, которые я прочитала в 7 лет. Никогда не забуду ту встречу. Потому что это было именно встречей, чем-то большим, чем «приятное впечатление» от книги. После случилось много других открытий (первыми в голову приходят Гофман, Гауф, Линдгрен, Лагерлёф, Лидия Чарская). Из стихотворного: «Сказка о царе Салтане». Обожала её.
Если говорить о более осознанном возрасте, то я назову Пушкина, само собой (и опять звучит неловко, будто говорю: «я люблю Парфенон» или «Мне нравится «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи»); Баратынского, Тютчева, Мандельштама, Цветаеву, Ходасевича, Георгия Иванова, Александра Введенского, Бродского, Аронзона, Заболоцкого, Тарковского, Елену Шварц, Ивана Жданова, Владимира Гандельсмана, Михаила Айзенберга, Олега Юрьева. Скорее всего, я назвала не всех. Да и сколько поэтов, чьё влияние я не ощущаю, а оно есть, наверняка есть. Или вдруг чьё-то влияние я отказываюсь признавать, сама себе не могу признаться? И что сказать о тех поэтах, которых я читала и любила на самых первых порах, когда мне было лет 15-17? Они ведь производили на меня в то время сильное впечатление. Остались ли отголоски их влияния? Чьи-то остались, безусловно. Но в какой степени, продолжают ли они до сих пор воздействовать на мои стихи… Любопытно порой поразмышлять над этими вопросами наедине с собой.
Большое место в моей жизни последние три года занимают письма Флобера, поэтому не могу его не упомянуть. В эмиграцию невозможно взять много книг, и вот среди тех, что я взяла, есть два тома тех самых писем.
И что на меня повлияло и продолжает влиять не меньше, чем поэзия, так это живопись. Я полюбила ее даже раньше, чем стихи. Тоже во многом благодаря бабушке и нашим с ней совместным походам в музеи. Перечислять любимых художников не буду, их ещё больше, чем поэтов, да и «списки» составлять мне не очень интересно. Но, например, в Израиле сейчас идёт выставка Джакометти. Очень важный для меня скульптор, художник.
– Можешь ли ты выделить своих фаворитов в русскоязычной поэзии в каждой эпохе (золотой век/серебряный/вторая половина ХХ века)?
– К перечисленным выше поэтам добавлю Иннокентия Анненского, Михаила Кузмина, Бориса Поплавского, Ксению Некрасову, Елену Гуро, Велимира Хлебникова, Тихона Чурилина, Геннадия Гора, Роальда Мандельштама, Яна Сатуновского, Владимира Казакова, Виктора Соснору, Дениса Новикова, Игоря Меламеда, Григория Дашевского. Здесь я остановлюсь, но это не все имена. Мой личный пантеон поэтов время от времени меняется. Кто-то уходит на задний план, потом возвращается, кого-то хотелось перечитывать месяц назад, а завтра захочется другого. Или вдруг заново открываешь для себя поэта, к которому раньше относился равнодушно. Обратная ситуация: перестаёшь испытывать интерес к автору, чьи стихи ещё пару лет назад высоко ценил.
Например, я очень любила Вениамина Блаженного лет 5-7 назад. Иногда с радостью его перечитываю, продолжаю нежно любить, но былого восторга больше нет. И есть несколько стихотворцев, к чьим стихам я сейчас совершенно равнодушна, хотя когда-то зачитывалась ими. Ну, такие у всех есть, я полагаю.
Составлять перечень фаворитов не по мне, если честно. Послезавтра этот список будет отличаться. Потому что кого-то забыла или потому что кого-то хочется упомянуть с оговорками. Или настроение другое будет. Не получается у меня со списками. Есть в перечислении имён что-то сухое, мёртвое.
– Вдохновляют ли тебя на написание стихов те или иные мировые события, или же наоборот отрешенность от мира вдохновляет сильнее?
– Точно не «вдохновляют», но оставляют свой отпечаток. Возможно, не всегда очевидный мне самой или другим. Мы не можем быть оторваны от своей эпохи, даже если очень захотим от неё оторваться. Что касается отрешённости от мира, то это роскошь, которую я себе не могу позволить. Не в те времена и не в той стране мы родились, чтобы располагать таким выбором. Но я определенно живу где-то на обочине многих социальных взаимодействий из-за особенностей характера и по собственному выбору. Однако это не значит, что я игнорирую реальность. Надеюсь, что я никогда и не буду её игнорировать.
– Бывает ли для тебя ситуации, когда в повседневной речи ты обнаруживаешь «находки» для поэзии? Или при написании стихов ты отстраняешься от речи?
– Не знаю. Наверное. Я это не отслеживаю.
– Ты родом из Москвы. Существует ли для тебя разделение на московскую, питерскую или любую иную региональную поэзию? Относишь ли ты себя к какой-либо из них?
– Для меня существует географическое разделение как элемент биографий поэтов. И это важный элемент. Но все-таки я не делю поэзию на такие категории, соответственно не отношу себя ни к одной из них. Скажем так, прочитав прекрасное стихотворение, я не бегу тут же узнавать, написано оно московским или питерским поэтом. Значение имеет только само стихотворение. Какая разница, где оно написано.
Беседу вели Иван Плотников и Анастасия Волкова
Опубликовано в Противоречие №5, 2023
