***
Двери за мной закрывались беззвучно, аромат духов Today таял незаметно, но оставлял шлейф
послевкусия.
Сердце моё оставалось закрытым, голос всегда был громкий и гнусавый, иногда нудный, разве
я не должна радоваться, тому, что всё закончилось.
Рекламные плакаты оборванные кричали мне в лицо: проголосуй.
Я бы проголосовала за смерть, перехожу дорогу на красный.
С приступами шизофрении тащусь в библиотеку, и повторяю всем кого встречу:
– Привет.
Все они далеки от меня, хоть и протягивают и руки и сердце.
Мне нравится самой биться в стекла дождём слов.
А вот обнимать меня, задевать. Не надо.
Ничего не испытываю к новостям, в ленте моей мелькают лица и лайки.
Если на всё смотреть без очков – деревья спиленные лежат, бархатные бабочки траурницы ле-
тают, им не до меня.
Я читаю стихи, издаю какие-то звуки, вот и спусковой крючок сработал и я лежу мёртвая на бе-
регу, на гребнях волн памяти уплываю в безбрежный океан, режусь о стекло обид.
Собираю мусор на берегу.
Босиком по белому песку.
Равновесие тут терять легко.
Горы очищают не только душу, но и память.
Я здесь в лесу страстей и там в пустоте снов.
Что я запомнила?
Дети босиком в луже стоят и небо отливало розовым.
Мальчик хватает велик и исчезает из моего горизонта. На улице изумрудной стою, захожу в ма-
газин, покупаю воду.
С водой тут проблемы, она ржавая, нужен фильтр.
Кипячу воду, пью чай.
Экономлю воду, зарядку и не тревожу никого просто так по телефону.
Учусь справляться со своей жизнью и ранами сама.
Мажу глаз собаке тетрациклином.
Баню топят соседи.
Тащить книги в рюкзаке – всё чему я научилась.
Дотащила до дома и тогда позволила себе разрыдаться.
А люди, что люди, они учили меня быть камнем.
***
Танцуем в одном хороводе.
Что нас скрепляло и объединяло?
Почтальон помнит те города, которые исчезают с карты.
Тем более улицы и их названия.
Какие были цветущие улицы.
В развалинах памяти роюсь.
Помню также имена тех, кого мы потеряли на поле боя.
В каком это было году я пришла к вам?
Это было до рождества Христова.
В библиотеке сижу, читаю Быкова.
Прежде чем меня спишет время, смерть закроет ворота зависти.
И откроет свой рот и сожрёт меня с потрохами.
Вылечиться от заботы добрых людей можно, послать их со своей добротой, сказал мне брат.
Уберите от меня плакальщиков в ленте.
Нельзя добавить на карту того, кто умер до рождества Христова.
Мерцающий свет звезды гаснет.
Звёзды тоже кто-то протирает и тушит.
Во время снега и отточия.
***
Почтальон обязательно должен писать письма, потому что больше некому это делать.
Я просто разношу почту, мне нравиться эта работа.
Все время в ходьбе вышагиваю свою боль.
Мне легко, мой груз мёртвых писем не давит на чужие плечи.
Правда, ремни у сумок хлипкие, зашить некогда, вот и в сенках лежит уже третья растрепанная,
тканевая почтальонская сумка.
Минус одна – ремень не выдержал груза газет и бандеролей,
придётся носить почту в рюкзаке.
Знаешь, сегодня я поняла одно: время нас не жалеет, оно срезает, как бритва.
Мёртвые люди мне рассказывают, что им не нужны письма, а живые тянут ещё машинально
руки в твою сторону и ждут, что вот ты протянешь им долгожданное письмо и оно окажется
не казенным.
А ты стоишь с судебным письмом и виновато протягиваешь извещение и ручку.
Мол, вот, распишитесь.
Размашистым почерком накалякают с другой стороны тебе паспортные данные, ты допи-
шешь за них остальное инфо, развернешься быстро и зашагаешь в сторону почты…
Запёкшаяся кровь на снегу. Нет, это рябина…
Вино любви.
Виновники любви – любовники.
Я жду ночи…
Ненасытное небо, сколько звёзд?
***
Иду мимо своего заброшенного дома.
Почтовый ящик сняли.
Забор разобран.
Дом стоит с открытыми окнами, как зияющая рана.
Писем в этот дом давно никто больше не напишет.
Часовщик перевёл стрелки часов, и ты для меня теперь лунный эффект.
Освящай мою внутреннюю память.
Будь моим хранителем писем.
Однажды я научу тебя читать их.
2
Когда ты приедешь в наш город, я спрошу тебя:
– Какой на вкус столичный снег?
А ты, как подросток, будешь переживать только за свои ботинки, рассеянно смотреть на меня,
перебивать, говорить, что погода замечательная, но вот гостиница ужасная.
Самое мистическое, что гостиница называется «Заря», а где будут происходить события, которые
потом оставят глубокий отпечаток в моём сердце, называется «турбаза Рассвет».
Это потом ты попросишь отвести тебя в гостиницу и по дороге идти и спрашивать, где можно
купить колу зиро?
Знаешь, а мы могли бы поговорить с тобой о поэзии.
А может просто идти в твоём уже городе по одной улице…
Это же и есть уже поэзия, идти с тобой рядом.
Прости меня, что я с тобой на «Ты».
Я с детства со всеми на «ты».
Это неисправимо, как и моя привычка перебивать и говорить невпопад.
Я не успею тебе рассказать о коллекции мёртвых писем, запомню только вопрос, который тебя
интересовал больше, чем…
Чем отличаются вареники от пельменей?
Как ты думаешь, любовь в этом городе мертва или нет?
Сидеть вместе на лавочке, читать вывеску – «поэтический костёр», смотреть в твои глаза и видеть
в них огонь любви, замыкая рукопожатием круг, но думать при этом про квадрат.
Про тот самый квадрат, про то, что мир прирастает прошлым…
А знаешь больно всегда тому, кто собирался любить тебя вечно.
Конечно, важны линии, но важнее твои вопросы и нежность и страсть к искусству.
Неважно сколько человек нарисуют квадрат, важно состояние внутренней реальности, тогда,
когда художник рисовал эту геометрическую фигуру, о чем он думал?
Квадрат, как спонтанный жест. Акт о справедливости.
Спасибо, что ты вернул меня в эту жизнь, ползу гусеницей через асфальт и плачу.
«Спасибо дорогая душечка не плачьте»
Я постараюсь, но у меня не получится.
Это всё, что у меня останется от тебя, от твоего присутствия.
Кусок белой бумаги и сон, что ты реально был в нашем городе и сфотографировал на память
надпись – «Таня я тебя люблю».
В этом доме живут мои родители, понимаешь, о чём я?
Я о том, что все наши письма – обо всем и ни о чём.
Что мы жалки со своей любовью, с которой мы носились и лелеяли, а в итоге у нас не осталось
от неё ничего.
Кому сейчас показывать письма, в которых буквы выцвели и превратились в размытые дождём
чернила?
Ты больше не приедешь в наш город, как и я в твой, но мир будет прирастать прошлым всегда,
как хвост, который оторвали у ящерицы, но он как-то вырос снова.
ВЫБЕРИ ЦЕЛЬ
Будущее – каждому семени свое тело.
Я не могла понять, откуда всплыли эти слова, но они были так нужны именно в этот момент,
в эту секунду.
Я шла по улице Ясной, и снег уже мне не казался таким чистым и белым.
Не всякий снег есть плоть.
Сегодня было много грязного и мокрого снега.
Дороги никто не чистил грейдером и потому ноги проваливались в эту мутную жижу, и я чув-
ствовала, как мои конечности начинают мерзнуть.
В ботинках уже хлюпало.
Я не обращала внимания куда наступаю, просто шла напролом.
Зуб начал ныть.
У меня так всегда, когда ноги замерзали, начинал болеть зуб, тот самый, который я отказалась
идти лечить.
На фоне голубого неба – сломанный зуб – постаревшая мудрость.
Даже в такие минуты я всё равно думала о тебе.
Я помню, как ты мне в последний наш разговор сказал:
Стрелок – выбери верно цель.
Язычок пламени, коснувшись сухого листа свернул его и поглотил в своём очищающем, свя-
щенном огне.
Сегодня мне пришлось разжечь этот костёр и сжечь всё, то что мне мешало дальше жить.
Потому что с каждым днём понимала, что, если не перелистну этот календарь, я останусь по-
золотой дня в твоём сентябре.
Дом, в который ты приезжал с волчонком, стоит теперь на слом.
Ставни водоканальщики пустили на дрова, чтобы отогреть соседям воду.
Крыльцо сгнило, на котором мы сидели и сочиняли бредовые стихи.
«Ириш- Надириш» – так ласково называл меня только ты, когда звонил первым.
А звонил ты в основном всегда первым и спрашивал, знаю ли я как дела у моей подружки?
А я язвительно тебе отвечала, что она скорей твоя, чем моя.
Мягкий злак, мягкий знак, сок хурмы – снега вкус, вязкость снега и терпкость.
Снег зернист, на могилках сегодня наклонились кресты, крест уставши нести.
Девять сосен до сих пор в моём огороде стоят в ряд. Отделяют меня от кладбища.
Руки начинают мёрзнуть, я знаю ты бы предложил мне одеть варежки.
Но тебя нет, я не могу смириться с этой мыслью.
Впереди меня идёт мальчик лет восьми, кидает своему верному псу комок снега и даёт команду:
Ищи.
Пёс бежит, тыкается в сугроб, ищет, ничего не находит, виновато смотрит на хозяина, а тот
снова, кидает снег и повторяет: Ищи, я сказал, ищи.
И я вот о чём подумала, может быть также и нам бог даёт команду: ищи.
А мы идем, смотрим на снег, ищем чего-то, не находим и не понимаем, что нам делать.
Где же этот выход, почему снова тупик?
Я теперь, как та муха в янтаре, – осталась в твоём сердце.
Я просто муха, законсервированная временем.
Я никогда не выберусь из этого грязного города, в котором чёрный снег.
Однажды я повернусь к солнцу и пойму, что оно внутри меня, а не снаружи.
А пока я ищу для солнца просвет между деревьями и пытаюсь на фото запечатлеть эту красо-
ту – закат своего дня.
Это будет наш вечер,
Потому, что утро ты теперь встречаешь один.
***
Опять у неба сыпь.
Кто рассыпал звёзды по ночному полотну?
У кого аллергия на землю.
И казалось, что это веснушки выступают, приветствуя весну.
Мы только чертежи у вселенной, наброски, эскизы.
Пыль, мешающая медитировать земле.
Мы, нарушающие гармонию и вечно изобретающие велосипед.
Казалось, что ложь перемешалась с окситоцином и чья-то рука разливала в бокалы влюблённым
напиток, смешанный с аконитом.
А небо смеялось над людьми и громом пыталось развести пару,
Которая ещё крепче сплела руки.
И тогда небо стало метать молнии.
Казалось, ночь проглотит этих отважных, а луна по-прежнему светила своим заманчивым све-
том. А я всё шла и шла.
Я знала, что тут меня не только не примут, но и не поймут.
Но я иду домой.
Я разгадала загадку вселенной.
Моя миссия быть почтальоном небес.
Хранить память об ушедших,
И доставлять вовремя письма с того света.
***
Если в какие-то моменты я кажусь себе гениальной, я иду разносить почту. Сегодня разнесла
почти три участка.
Помыла окно.
Не успокоилась.
Села в интернет.
Пью компот.
Завтра пойду снова убивать в себе гения.
***
Снять обет молчания с деревьев может только топор.
Утром, когда я шла на работу, на той самой дороге, по которой я хожу уже семь лет, не меняя
свой маршрут, поперёк лежал сруб ленный тополь.
С таким шумом в этот день шелестели листья близстоящих деревьев.
Ветер пронёсся мимо меня.
В горле запершило.
На остановке сосед спрашивает, как я поживаю?
А мне хочется спросить, кто посмел срубить этот тополь?
А вслух я сказала, хочу в лесную глушь, там нет людей.
Сосед не понял моего ответа, хмуро посмотрел на меня, отвернулся и больше не пытался за-
говорить со мной.
Столько шума от людей, а теперь они замахнулись на самих себя.
После работы над моей крышей грай воронья поднял шум.
Около калитки лежала синяя птица.
Это был дрозд. Синий мёртвый дрозд, окоченевший.
Я подняла его и понесла в дом.
В печке синяя птица превратилась в чёрную.
В моей памяти она останется синей птицей.
Хочешь, я научу их любить птиц и деревья?
– сказала я одной из сосен в ограде.
– Будь осторожна, ты ещё совсем не знаешь людей, они способны убивать друг друга словами.
Они скоро разучатся давать жизнь, посмотри: в их домах ни одного живого растения.
Ветер снова поднялся, птицы сорвались с веток и улетели прочь.
После того случая я на работу хожу другой дорогой.
Шум листьев до сих пор стоит в моих ушах.
Синяя птица чужих сновидений прилетала в мой мир, чтобы что-то мне передать.
Закрыв глаза ночью, я пыталась что-то вспомнить.
Человек сам рубит сук, на котором сидит.
В этот день я вспомнила бабушку.
Мне очень захотелось ей рассказать о своей жизни.
Смотри ба, грядок стало меньше, травы больше.
В моём доме только один стул.
Я не люблю гостей.
Некому больше показывать фотографии.
Вокруг меня вырубили лес.
Теперь я живу рядом с кладбищем.
Снова пронёсся ветер, залаяла соседская собака.
Ночью мой пёс завыл.
Окно вдруг само растворилось настежь.
Закрыла спешно и села.
Вышла в ограду успокоить собаку.
Как очистить себя от памяти?
Наутро я снова пошла по той самой дороге, но боялась увидеть тополь.
Напротив того самого дерева сгорел магазин.
Бесконечные покупки капель от насморка прекратились.
Я вышла на солнце, подняла голову и нарушила обет молчания.
Я завыла…
Опубликовано в Южный маяк №9
