***
Ещё в лианах прошлое Макондо,
южнее – танго, севернее – рондо,
И от него расходятся круги,
Единожды грядущему солги,-
Затянется, что петелька, на шее,
Цыганщина – поверить ворожее,
Е-аться, не снимая сапоги. –
То мальчики, то девочки в родне,
Публичный дом повыше, в глубине
Заросшего камнями переулка,
Расстрел в Макондо – пешая прогулка,
Опаснее участвовать в войне,
Ребёнка завести на стороне,
Но воздух по утрам! – так пахнет булка…
Так что смутило деревенский быт,
Чей призрак одиночеством убит?-
Мне кажется, что отреченьем Евы,
И птичьи трели – Кто вы?-чьи вы?- где вы?-
Не заменили яблоко и плод,
Столетие сворачивая в год,
Она спешит в Макондо из Женевы.
***
Ты новая Офелия, трава –
Мокра, и где бела – внутри черна,
И в любишь и не любишь отыграла,
Похоронила эллина и галла,
Укрыла дно, сравняла скаты рва,
И оказалась веку не верна –
Наутро после заморозка пала.
Я помню зелень – все оттенки лжи,
Когда увещеванья не нужны,
Вернее – бесполезны и нелепы,
И ты в цвету, и небо голубое,
И облако любуется тобою,
И под водой и Китеж и Кижи,
И купола подводные нежны,
И время укорачивает скрепы.
И мы падём – уже ржавеет медь,
На белое не хочется смотреть,
И все оттенки выпали из спектра,
Но больше не Офелия Электра,
И под воду укрыться не посметь,
От зелени во рву едва ли треть,
И хочется гекзаметра и метра.
Окарина
Издалека видна гора Чека,
Она – как дар последнего глотка,
Когда ты шёл по отмелям пустыни,
Нет, – первого, когда кругом цветёт,
И сходит в ноосферу целый год,
И хочется сыграть на окарине,
На вдохе или выдохе твой звук?-
Петь на ветру, не покладая рук,
Не дудочка, но мыслящая глина,
Как далеко свой мир следит гора,
И вечность прикорнула до утра,
Но продолжает выдох окарина.
Так вверх идёшь, как будто не подъём,
Но воду из источника мы пьём,
И хочется напиться, надышаться,
Подняться и объять всю глубину,
Но на вершине в музыке тону,
И окарине некуда деваться –
Она звучит всё чище, в унисон,
И степь с рассветом сбрасывает сон,
Гора над степью выдыхает длинно,
Гудит тысячелетняя струна,
От неба отражается волна,
И ноту повторяет окарина.
Италийскому клену
Привет тебе от наших спящих рощ,
Где в толще снега дремлет древний хвощ,
И зреет майский жук неторопливо, –
Ещё коры чернеет полоса,
И небо тяжелей на полчаса,
И жимолость печальней, чем олива, –
И горше, и раскатистей во рту,
И, словно птица, стынет на лету
Тень облака, тень дерева, тень вздоха, –
Мгновение – и ты перенесён
Туда, где небо обнимает клён,
И где с тобой встречается эпоха
Кинжала и картин на потолках,
Где грация не в торсах и руках,
Но в форме католичества, смиренья,
Где в жажде есть всегда двойное дно, –
Так яду послевкусие дано,
Искусству – одиночество и зренье.
Так Анджело сказал про купола –
Их повторить – история мала,
Ни времени не хватит и ни духа,
Но клён стоит, и крона то пуста,
То, словно ангел с чистого листа
Творит её из воздуха и слуха –
И шелест обращается в хорал,
Где купол неба фрески разобрал –
На запад – рыж и исчерна – к востоку,
А к югу – медь, зелёное, лазурь,
И путь от нас к тебе – путь зимних бурь,
И поздний лист слетает к водостоку.
Плыви, кораблик! – близок наш исток, –
Куда б ни относило лепесток,
Я помню очертанья колыбели,
Здесь вырос клён, – как некогда авгур, –
Ловлю переплетение культур,
Когда в пространстве проступают ели.
Всё чётче, все отчётливей – темней,
Позёмка вслед за промельком саней,
И поперёк – следы больших животных,
И нет ни вечной зелени картин,
Ни каравелл, каракк и бригантин
На зимних, остывающих полотнах.
Серебряный Век
Кровавый век стал веком серебра, –
Не Ева появилась из ребра,
Но смерть преображается в искусство, –
Газеты, фотографии, балет,
Трагедию, комедию, памфлет, –
Иллюзию, историю и чувство. –
И то, что было пуля и подвал,
Пиит в поэму преобразовал, –
Иван Бездомный – слышали такого? –
В смирительной рубашке, колпаке,
Но – с шапочкою мастера в руке,
И девушкой, что близилась грозово. –
Из этих слов и вырос новояз,
К нему потом добавилось «карасс»,
«масон», «монада», «йога», «камасутра», –
Не кукушата, но птенцы гнезда,
Где в рост пошла потухшая звезда,
Когда заря позолотила утро.
Но солнце, совершая оборот,
Тем самым покидает некий грот,
Где в красках дня не обнаружить смысла,
При вспышке выгорает серебро,
Над пропастью склоняется перо,
А кажется, что музыка зависла.
Полёт валькирий нежностью кровав,
Над веком ни надгробия, ни трав –
Ещё этаж, стропила, поднебесье,
Лёт на метле и пламень в волосах,
«Ужели только полночь на часах?» –
И в ангелах проглядывает бесье.
И мы преобразимся без затей
В искусственную ярмарку страстей,
Не музыку, но призрак бурелома, –
Когда-нибудь… – но, собственно, – уже, –
В набросок над разводами верже,
Застывшую поверхность водоёма.
Ужель зима?- подобие зеркал,
У века появляется оскал,
Окалина, искусственные вены,
И бешенство не только у лисиц,
И серебро, как снег, ложится ниц,
И после века необыкновенно.
Химера
Все мостики, которыми ходил,
На самом деле были без перил,
А иногда и не существовали,
И, если задержусь на перевале,
Смогу увидеть те, что над водой,
Над пропастью, судьбой, над здравым смыслом,
Над юностью, что доверяла числам,
Но более всего – над пустотой
Конечности гармонии, клубка,
Казалось миг назад – ни ветерка,
Но вот уже почти зазимовали,
И вот что происходит в интервале
Рождения и смерти – переход,
И я, как после ночи гугенот,
Теперь скажу, что стоило обедни
И побуждало скареда на бредни –
Как лист растёт и как летит перо,
И пусть определение старо,
Но мост прозрачен, комната пуста,
И жизнь – химерой чистого листа.
Опубликовано в Витражи 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!