Перекличка поздних стихотворений Бориса Рыжего и Дениса Новикова
***
Начинается снег, и навстречу движению снега
поднимается вверх – допотопное слово – душа.
Всё – о жизни поэзии, о судьбе человека
больше думать не надо, присядь, закури не спеша.
Закурю, да на корточках, эдаким уркой отпетым,
я покуда живой, не нужна мне твоя болтовня.
А когда после смерти я стану прекрасным поэтом,
для эпиграфа вот тебе строчки к статье про меня:
Снег идёт и пройдёт. И наполнится небо огнями.
Пусть на горы Урала опустятся эти огни.
Я прошёл по касательной, но не вразрез с небесами.
Принимай без снобизма – и песни и слезы мои.
(Борис Рыжий, датировано 1998)
***
Начинается проза, но жизнь побеждает её,
и поэзия снова, без шапки, без пуговиц двух,
прямо через ограду, чугунное через литьё,
нет, не перелезает, но перелетает, как дух.
Улыбается чуть снисходительно мне Аполлон,
это он, это жизнь и поэзия, рваный рукав,
мой кумир, как сказали бы раньше, и мой эталон,
как сказали бы позже, а ныне не скажут никак.
(Денис Новиков, опубликовано в 2000)
О «взаимопроникновении» творчества Бориса Рыжего и Дениса Новикова, одних из лучших русских поэтов конца прошлого века, сказано крайне мало. Пожалуй, самой примечательной работой, в которой была предпринята попытка сопоставления поэтик этих авторов (вкупе с поэтикой В. Гандельсмана) – это исследование Евгении Извариной «Борис Рыжий: “На краю пустоты”»1. Однако не известно ни одного публичного высказывания второго о первом (интервью, видео, письма и пр.), а первый упоминал второго лишь единожды – включал в список самых значительных поэтов-современников (наряду с Гандлевским, Рейном, Гандельсманом и пр.) Стало быть, Рыжий Новикова (как, впрочем, наверное, и всю русскую «толстожурнальную поэзию») читал и ценил. Но никаких отсылок – явных ли, неявных – «трансазиатский поэт» по отношению к чуть более старшему автору не допускал. И Денис Новиков – поэт крайне самодостаточный и сложившийся как автор уже к концу 1980-х годов – вряд ли мог «перепеть» ББР.
Тем интереснее неожиданное «переплетение» рассматриваемых стихотворений. Действительно, если не знать, что «Начинается проза…» написал Новиков, то можно практически уверенно заявить, что это – Рыжий. «Маркеров» уральца в новиковском стихотворении более чем достаточно – хотя бы с учётом использования типичных для него и одновременно «общих» слов «поэзия», «жизнь», «Аполлон». И такое «поведение» поэзии – всё побеждающей «хулиганки» без шапки, потерявшей две пуговицы, да ещё с рваным рукавом. Явно в драке – не на жизнь, а на смерть – она пострадала.
Не может не обращать на себя и размер стихотворений: в обоих случаях анапест. Некоторые строки двух авторов могут будто бы «перетечь» из одного произведения в другое:
…прямо через ограду, чугунное через литьё (Новиков)
поднимается вверх – допотопное слово – душа (Рыжий), или:
Улыбается чуть снисходительно мне Аполлон: (Новиков)
больше думать не надо, присядь, закури не спеша (Рыжий) и т.д.
У Рыжего чередуются женские и мужские рифмы, что влияет на приращение одного слога в нечётных строчках; у Новикова все рифмы – мужские. Все пары рифм, за исключением одной, новиковской, – не шедевры, но строги и точны. А вот последняя рифма в стихотворении Дениса Новикова «рукав-никак» неточна – скорее специально небрежна, но это не является чем-то из ряда вон выходящим для поэта.
Стихотворение Рыжего можно назвать элегией: душа уже поднимается вверх, но смерти ещё нет, однако герой к ней готов – не без ухарства и вызова («закурю… уркой отпетым», «не нужна мне твоя болтовня», «после смерти я стану прекрасным поэтом»). Элегичность явно прослеживается в третьей строфе, а совет «принять без снобизма песни и слёзы» героя, скорее всего, обращение к самому себе за некую вольность, заданной второй строфой.
У Новикова «полёта души» не наблюдается, но жизнь всё же побеждает – на фоне всеобщего равнодушия. Единственным «заинтересованным» оказывается Аполлон. Новиков будто бы обращается к себе: ну выиграла и выиграла, только тебе это и надо, и Феб это подтвердит. Кто знает, может, настроение стихотворения чем-то связано с тем, что «Самопал» (оказавшийся последним прижизненным сборником поэта) был не по достоинству оценён и встречен довольно спокойно, без вороха рецензий? Но в стихотворении, опубликованном в двухтысячном (а в новом веке Новиков уже не публиковал стихи), смерть-«проза» уже занесла свою лапу, но «растрёпа»-жизнь всё-таки сильнее. Пока сильнее.
Вполне возможно, что Рыжий прочитал это стихотворение в четвёртом номере «Знамени» за 2000 г. Его стихи уже нередко появлялись в этом журнале, но можно быть уверенным в том, что он явно читал не только себя, а открывал новые имена и с интересом обращался к свежим подборкам любимых авторов. Интересно, что Рыжий в том самом 2000-м году написал «Осыпаются алые клёны» – как будто отвечая новиковскому «Начинается проза, но жизнь побеждает её»:
***
Осыпаются алые клёны,
полыхают вдали небеса,
солнцем розовым залиты склоны –
это я открываю глаза.
Где и с кем, и когда это было,
только это не я сочинил:
ты меня никогда не любила,
это я тебя очень любил.
Парк осенний стоит одиноко,
и к разлуке и к смерти готов.
Это что-то задолго до Блока,
это мог сочинить Огарёв.
Это в той допотопной манере,
когда люди сгорали дотла.
Что написано, по крайней мере
в первых строчках, припомни без зла.
Не гляди на меня виновато,
я сейчас докурю и усну –
полусгнившую изгородь ада
по-мальчишески перемахну.
(2000 г.)
Как будто бы Рыжий шёл от своего же «Начинается снег…» по новиковскому мостику – и пришёл к одному из своих последних шедевров. Схож мотив лёгкого, даже летучего преодоления преград: жизнь-поэзия Новикова перелетает через чугунное литьё ограды, а «я» Рыжего перемахивает полусгнившую изгородь ада (уход в сон-смерть).
Но у Рыжего приближение к смерти – это уже не элегия, а холодное подтверждение готовности «уйти за грань». Примечательно, что здесь, как и в его более раннем стихотворении, встречается нечастое для русской поэзии слово «допотопное»: в одном случае душа, в другом – манера. И в более позднем, и более раннем герой курит: в «Начинается снег…» – на корточках, по-пролетарски, по-пацански, а в «Осыпаются алые клёны» – будто бы прощаясь, тихо, для самоуспокоения, не акцентируя внимания на этом.
Возвращаясь к стихотворению Новикова, отметим «явление Аполлона», который крайне редко «гостил» в его поэзии («улыбается чуть снисходительно мне Аполлон»). Причём Аполлон как божество и покровитель изящной словесности появился едва ли не впервые: другой Аполлон, которого можно встретить в стихах Новикова – собирательный образ, Аполлон Есенин, не дух и не бог, а трагический беспокойный и выпивающий поэт: «Ты развей моё горе, развей, успокой Аполлона Есенина…». Но не к себе ли в это же время обращался Новиков?..
В стихах же Рыжего Аполлон – чуть ли не постоянный «приглашённый эксперт», который то «смотрит пристально», которого поэт чуть ли не осуждает за его «излишнюю удаль»: «куда завёл ты, Аполлон?» Аполлон – это бестелесный идеал, которому, правда, хотелось бы соответствовать живому герою: «Отчаливал, как Аполлон, облеплен музами с химфака». Он бывает строг и предстаёт даже не судьёй, а судиёй: «Хорошо сочиняешь, но выглядишь дурно, сынок».
Обратим внимание и на улыбку Аполлона в стихотворении Новикова. Поэзия Новикова сама по себе «неулыбчива»: этот знак (жест) трудно навскидку вспомнить в каких-то других его стихах, тогда как в поэзии Рыжего улыбка «вспыхивает часто»: «я улыбнусь, взмахну рукой», «я улыбаюсь и даю советы», «а тут обмяк, открыто улыбаюсь» и пр.
Обнаруженное сходство некоторых стихотворений одних из самых ценимых в новейшей русской поэзии авторов, конечно, не повод упрекать кого-то из них в подражательстве: при всех найденных «схожих точках» каждое произведение самостоятельно и написано уже зрелым, сложившимся поэтом и демонстрирует его особый стиль. Вместе с тем, процитированные в самом начале работы стихи – не самые известные у Рыжего и Новикова. Возможно, поэтому до поры до времени исследователи и читатели не обращали внимания на то, о чём шла речь в данной статье.
1. http://seredina-mira.narod.ru/izvarina5.html
Опубликовано в Prosōdia №13, 2020