* * *
математик артист
и в пальто окрыляющем плечи
как любой эскапист
не выносит имперские речи
без окна человек
пешеход божедомки и лестниц
он задумал побег
как монаду придумывал лейбниц
а куда он бежит
и жена по порядку не знает
всюду клейкую жизнь
будто пролитый чай оставляет
в новый свет в тадангыл
за чернильною сизою тучей
только нежный распыл
только ветки в зелёнке пахучей
***
без вас обоих как без верных слов
всё остальное слишком непонятно
где ткань а где канва уток и шов
белила сурик масляные пятна
и наконец апреля благодать
наружный блеск зов дудочки лукавой
и я рискую весело блуждать
как по холсту ван гога куросава
а с вами и секунды небыстры
то под руку то порознь сестры-рыбы
трава деревья звезды и костры
в одну ладонь устроиться могли бы
и улица чья башенка остра
и лестница не якова витая
храни тебя от вымыслов
сестра серебряная рыба золотая
***
бабушка под веткою сирени
в летнем сарафане и платке
перешла в другое измеренье
стала с тишиной накоротке
ты беглянка в глянце черно-белом
словно льдом охваченный ручей
не шумишь ни голосом ни телом
но блестишь из глубины вещей
а вокруг всё также без умолку
жизнь без промедленья и числа
ты однажды тёплою иголкой
в речью мою как заговор вошла
и прошила крестиком лиловым
этот лепет сонный горловой
если я к тебе иду за словом
бабочку увижу над травой
неприметный и неуловимый
танец твой свободы естество
мимо грядок мать-и-мачех мимо
и не обрывается родство
яблоня сирени куст и выше
бросив взгляд июньским и живым
ты уже над цинковою крышей
с облаком сливаясь кучевым
* * *
со мной это было я шёл у подъезда курить
на длинной скамейке спиною к стене прислонялся
и близилась полночь и куст начинал говорить
и голос черёмухи ветром больным обрывался
и вышла луна как наверно выходит на пруд
соседка-подросток и были шаги её наги
и воздух звенел в продолжении долгих минут
я видел такое чего не сказать на бумаге
и то хорошо что чудесному имени нет
что ночь безоглядна и в тёмном таится живое
и сорванный лист это чья-нибудь жизнь на просвет
и светится в малом значенье её грозовое
откуда не знаю начало такой красоты
наверное в том что она умолкание шума
что нету страшней и прекрасней её наготы
когда она смотрит в упор словно кто-нибудь умер
я вижу и слышу и я не могу рассказать
а только вхожу как чужой в пелену грозовую
глядят испытующе карие эти глаза
той вечной и первой которую не назову я
светилась черёмуха ночью когда при луне
она появилась сначала взглянувшая мельком
потом будто вспомнив меня обернулась ко мне
со мной это было я вышел курить на скамейку
***
Я приходил за нею много раз,
я в дверь стучал, заглядывал на окна –
там свет горел; там, видимо, был газ;
из форточки на кухне пахло свёклой
и яблоками; реже табаком
и кофе (да, тот самый, растворимый);
я, будто зверь – из темноты, тайком
глядел на кровлю и порог любимый.
Ещё я знал – там были книги, где
между страниц посеянная память
всходила, как рассада при дожде
(она страницы трогала руками);
там были вещи комнаты, их жизнь:
торшер, комод; там жили постояльцы:
стаканы, блюдца, вилки и ножи;
любимые вещей касались пальцы.
И я стоял и ждал, когда ко мне
дверь скрипнет и откроется фрамуга,
и выйдет на внимательной волне мелодия
(я думал, будет фуга).
Дождю открытый и под небом гол,
я ждал её (я так себе измыслил) –
когда она обнимет тёплый ствол
и мы уйдём до облаков по листьям.
Листва упала, зренье изменя,
и белизна приманивала стужу,
та женщина смотрела сквозь меня
и в трубку выговаривала мужу.
Летали хлопья снега, как в кино,
не слушая земного притяженья,
а я стоял, как дерево одно, –
в окне я видел все её движенья.
***
Есть улица и область есть двора.
Мужчина с зеркалом овальным
идёт с добычей метр на полтора,
день делая зеркальным.
Вот он раскинул руки, семеня,
по сторонам глядит он и под ноги;
а то стоит – июньская земля
отобразилась в нем в итоге;
пристроит поудобней, понесёт,
и – спичкой по коробке – позолота
по окнам серым – зайчиком мелькнёт.
Не просыпайся. Нет. Суббота.
Багаж любви – не смять, не умалить,
не выронить и не поставить в угол.
Нести, держать умение любить, похожее на купол.
Он обошёл стоянку для машин,
асфальт и облако соединяя,
неся пространства лишнего аршин,
зачем – и сам не зная.
И чем оно мужчину привлекло,
ответить могут лип соцветья, –
нести, держать забытое стекло
из прошлого тысячелетья.
***
Край облака обвил
ночной луны овал.
Я слово уловил,
его поцеловал.
Пока оно живет
крылато на плече –
открытый слуху вход
в немую суть вещей.
Луч проникает в дом,
найдет в аптечке йод.
Растерянность кругом,
а музыка живет.
И ходишь босиком
по доскам, бормоча,
листая черный том:
Советника, врача…
Растущею луной
она включает в круг
порядок земляной
и яблони вокруг.
Идти за ней готов
уже на раз-два-три
вкус яблони плодов
и косточка внутри.
И оттого их сок
твердеет по ночам,
что есть июльский сон
и матовость плеча.
***
Бог нас нашел на Выходной.
Я был один. Ты мне приснилась.
И время за большой стеной
натужно собирало милость.
Тому, кто жаром метит льды,
отдали мы глоток воды.
В апреле било и текло,
но по сырой траве, на свете
ты проходила сквозь стекло,
слепя и утешая. Третьим
был виноградник золотой
от лужи пойманный стеной.
Так в землю усыхает пруд
и наполняется посуда
росинками небесных круп,
и понимаешь сам, откуда
ты полн, как парус травяной.
К закату обращен спиной,
сплошной натянутою тканью
ты твердый принимаешь вид,
что кажется, ни сталь, ни камень
тебе уже не повредит
и если смерть сожмет тебя –
ты просто выйдешь из себя.
Так дымный вспыхивает порох
и появляются на свет –
и крик, и боль, и кровь, и шорох;
так ночью у подъезда снег
одним качается массивом.
и – опускается красиво.
Опубликовано в Витражи 2023
