«И ЖИЗНЬ ВДРУГ РАСПАХНУЛАСЬ ТАК КРЫЛАТО…».
Размышляя о двух книгах Нины Баландиной
(Баландина Нина, Когда цветут клёны. Стихи. – М.: Лютикова Н.Ф., 2017. – 164 с.;
Нина Баландина, Поплавки стихов – М.: Издательство РСП, 2021. –
Серия: Лауреаты национальной литературной премии «Поэт года». – 262 с.)
«Мне всегда казалось, что я имею некоторое отношение к поэзии…», – признаётся Нина Баландина в кратком предисловии к своей книге «Когда цветут клёны», датированной 2017 годом. Эта мысль, особенно в сочетании с заключительной фразой («имеет ли поэзия отношение ко мне, – это уже другой вопрос…») может свидетельствовать только об одном: автор – человек скромный и сомневающийся, а стало быть, способный к развитию и творческому поиску. Этот непрерывный поиск – себя в литературе и литературы в себе – начавшись много лет назад, выплеснулся в поэтический сборник «Поплавки стихов» (выпущенный в 2021 году по итогам Национальной литературной премии «Поэт года», через четыре года после первой книги). О нём я писала в своей предыдущей рецензии, посвящённой творчеству Нины. Что же побудило поэта, уже имеющего книгу, вобравшую в себя поэтический опыт почти 40 лет, принять участие в номинации «Дебют»?
Кажется, что автор сборника «Когда цветут клёны» подвёл некую черту в своём творчестве, создав дневник его начала и завершения. Стихи здесь в основном настроенческие, больше обращённые к себе, чем к предполагаемому читателю. Такое впечатление, что автор обозначил какую-то часть жизни вот такими стихами и как бы поставил точку: всё! Это чисто личное и вряд ли кому-то интересное:
– Пиши стихи. Потворствуй звуку
И, осужденья не боясь,
Восстанови за всю разлуку
С любовью прерванную связь.
Тетрадочка захлопывается, автор не ставит перед собой задачу писать стихи дальше. Но может ли творчество прерваться по воле творца? Тот, кто однажды обрёл крылья, уже вряд ли сможет их потерять. Не случайно одним из сквозных образов поэзии Нины Баландиной является образ птицы. Он неизменно сопровождает лирическую героиню, «кочует» из книги в книгу, ежеминутно доказывая безусловную причастность автора к высшему, духовному знанию о мире. Чёткое осознание своей двойственной, противоречивой природы, тесная привязанность к земному, неоспоримость права «быть хлебным колосом земле» и врождённая крылатость – ключевое настроение, присущее как раннему, так и позднему творчеству Нины. Возникшее в далёком прошлом (когда ещё не было ни Дебюта, ни участия в Турнире поэтов, ни прочих заслуг) «чутьё красоты» крепнет, совершенствуется и находит своё дальнейшее развитие в «Поплавках».
Но этому предшествуют годы знакомства и учёбы, радость постепенного и пристального открывания в себе поэта. Стихи из первой книги – своеобразный зачин. Они как бы рождаются заново, переходя в новую книгу. Их вряд ли можно отнести к дебютным в общем понимании слова. Скорее всего, дебют в данном случае – это освоение новых форм, таких как Проговоры и Краткие повествовательные в «Поплавках стихов». Что же касается ключевых тем, то они остаются и находят своё продолжение и более глубокую разработку.
Красной нитью сквозь всё творчество проходит тема связи с Родиной. Так «солнышком по краю лапотков ведёт узор мой прадед, дед Арсений», – пишет автор в 1974 году. А затем появляется «золотой незапятнанный плес» Ваги, возникают темы малой родины и единой для всех Отчизны.
– Ты румянцем меня обделила? Жгла мне ноги стернёй и росою? –
Ты меня принимала, Россия, быть с тобою…
– Если трезвый, будет ли по силам наша жизнь, – ведь только во хмелю
Ты позволишь выдохнуть: Россия… И продолжить с горечью: люблю…
Уже упомянутый образ «внутренней птицы», ставший сквозным образом-мотивом в «Поплавках стихов», встречается практически в каждом разделе книги «Когда цветут клёны», особенно в двух последних, с характерными названиями: «Почему ты не родила меня птицей, мама?» и «Есть вольность некая в полёте зимних птиц». Здесь в наибольшей степени обозначены две ипостаси лирической героини, но по сути конфликта нет. Есть очевидная попытка примирить две правды жизни, и в этом примирении обрести гармонию.
От «Клёнов» до «Поплавков» пролегла единая нить повествования, единый «нерв», натянутый между «внутренней птицей» лирической героини и её внешним, земным существованием. Вот она – любящая дочь, благодарная внучка, трепетная бабушка, страстная возлюблённая, простой обыватель, верящий в то, что «можно жить без стихов». А вот – её совсем иная ипостась, её альтернативный мир, где всё существует по законам творчества. И пускай голос творца звучит не всегда уверенно, и «дрожит гортань, захлёбываясь, плача» – только в этом, не подвластном земным законам, одухотворённом пространстве можно ощутить особое состояние, где «обострено движенье рук до карандашного шаманства». Здесь можно дать волю своей крылатости, часто скрываемой под спудом обыденных дел:
До чего это горько и гордо
Возносить над распятьем листа
Своё тёплое певчее горло
Перекладинкой шаткой мостка.
И как есть – безъязыкой, безрукой, –
Неразумную впалую грудь
Всё тревожить горячечным звуком,
Отзываясь невнятному «будь!»
Заключительные два раздела «Клёнов» своеобразно закольцовывают сквозную тему книги – она звучит оптимистично, поскольку основное противоречие снято. Героиня принимает всё как есть – и птицу «за пазухой», и осознание того, что «слишком тянет земное. Господи… слишком». Чуть позже размышления о творчестве, итогом которых станет обретение новых форм и появление редких, нерифмованных, стихов, соберутся в полноценный цикл «Время ню» в книге «Поплавки стихов»:
– О, мать моя, Надежда! Дуракам
Так сладок хлеб твой с горечью полыни,
Так легок крест всесильного добра.
И так прекрасен твой туманный образ…
Эта же антитетичность ощутима и в стихах на другие темы: в ранней книге тема творчества представлена разделом «Есть в жизни высшая порука», тема родной земли, семьи и родословной – разделами «Мерцательная аритмия», «Знали? Не знали…», «Да и Нет. Чёрный цвет или белый», тема любви – циклом «У меня в кармане лето». Характерно, что ни в ранней, ни в поздней лирике Нины Баландиной мы не найдём ни капли сетования на судьбу, даже если не всё в ней сложилось не так, как хотелось бы, даже если время неумолимо стирает прошлое и делает неясным будущее. Есть только чувство бесконечной благодарности за возможность приобщения к великому таинству жизни, к земле и небу, к вечному и временному:
И, объятая тайной дремучей,
Вспоминая чужое тепло,
В благодарность за выпавший случай
Я поверю, что мне повезло…
Так начинается одно из стихотворений первого раздела «У тебя когда цветут клёны?». А далее речь идёт о прощании и одиночестве, но поразительным образом в душу западают только светлые строки, и в целом от прочитанного сохраняется стойкое ощущение света. Всё дело в уникальной и очень редкой способности автора сохранять внутри себя неиссякаемое жизнелюбие, веру в судьбу и её благосклонность. Иначе не ощутить «какое-то детское счастье» при виде того, «как листья навстречу летят», не полюбить«пришедшую надолго осень». А Нина Баландина не просто полюбила её – она убедила своего читателя в том, что это – время особенное и что «на каждый холод свой огонь».
Так что же так привлекает лирическую героиню книги в этом суровом – для природы и человека – сезоне? Возможно, какая-то скрытая тайна, память о прошлом тепле, ощущение духовной зрелости и того еле уловимого переходного момента жизни, когда летний зной уже позади, но и до зимних холодов ещё далеко. Комфортное время – им только надо уметь правильно распорядиться. Тем прекраснее оно, если душа и воображение позволяют ощущать себя сразу в нескольких местах, «и в том краю и в этом. на берегу реки и сразу же в лесу…».
Осень дорога автору как близкий друг и любимое дитя. Дочка Осенька-рыжиночка, осень-девочка, Осенюшка – такими ласковыми именами названа она в стихах из книги «Когда цветут клёны». И только подспудно ощущается в этом тяготении желание смириться, примирить вечное лето своей души и глубину «распахнутого неба», которое «неизбежно возвращает нас земле»:
Осенних дум моих не потревожь.
В лесу роняют солнце в ноги клёны.
Здесь тихий разговор полян и рощ
Законов городских куда весомей.
Томительно. Тревожно в сентябре.
А здесь листвы высокий лёгкий невод
Уводит вглубь распахнутого неба,
А после возвращает нас земле.
Именно так «однажды появилась осень, из которой никогда не улетала бабочка» – появилась и перекочевала в новую книгу «Поплавки стихов». Мостиком между старой и новой книгами становится авторское размышление о том, что даже в неприглядных, повседневных вещах присутствует тайная красота, а небесное нередко заимствует формы существования у земного, поэтому главное – ощущать полноту бытия, вечность сиюминутного наряду с изменчивостью вечного. Тогда ни время, ни смерть не страшны – они никак не влияют на подлинное ценное, принадлежащее области бессмертных смыслов:
Птицу из-за пазухи не вынешь.
Радугу не выпьешь из ковша.
И звезду на небо не закинешь,
Даже если очень хороша.
Каждому – всего одна дорога:
День чуть припорошенный судьбой.
Где причастьем: быть любимой богом
На земле прекрасно-молодой.
Есть и ещё нечто объединяющее «Клёны» и «Поплавки» – это пронизывающее обе книги тайное откровение лирической героини, открывшей для себя правду о собственной жизни. Она гораздо шире границ земного бытия. Молодость – понятие относительное. Во всяком случае, неоднозначное. Есть «первая молодость» – когда легко довольствоваться плотскими, земными радостями, ощущая их физически. Есть «вторая молодость», а иначе – период духовной зрелости. В это время душевное и телесное одинаково важны и востребованы, и только в их взаимосвязи кроется секрет гармоничного существования и подлинного счастья.
Но есть и «третья молодость» – это своего рода высшая ступень существования, ни с чем не сравнимое состояние, которое Нина открывает для себя и своего читателя так же, как некогда Анна Ахматова открыла для всех «пятое время года». Только в этом состоянии сознанию открываются безграничные перспективы: пространство и время становятся условными и отходят на второй план, уступая место лучшим воспоминаниям, открывая дорогу к вечному лету и неиссякаемой любви:
Третья молодость. – Хочется цвета!
Не волнуют души закрома.
Беспричинное вечное лето
Незатейливо сводит с ума.
Всё сместилось: и солнце и снега
Белизна с отцветавших ветвей.
И полночная смуглая нега
На крахмальном костре простыней.
Жизнь, которая «вдруг распахнулась так крылато» перед Ниной Баландиной, становится главной героиней её книг. И всё опять возвращается на круги своя. И новые стихи, написанные в 2022 году, перекликаются со старыми:
По скверам и аллеям городским,
где вздох камней упрятан в шелест веток,
Творится жизнь и возникает гимн
живущему.И знающему это…
ПТИЦА В ТЕМНОТЕ
(София Максимычева, Эхолот. – М.: Стеклограф, 2020. – 110 с.)
Прежде чем говорить об «Эхолоте» Софии Максимычевой (издание 2020 года), хочется упомянуть ещё две её книги – «Дурочка» и «Портрет женщины» – вышедшие следом, в 2021 и 2022 году. Упомянуть и восхититься: насколько разными формами и направлениями владеет их автор. «Дурочка» – классическая любовная лирика, которая в «Портрете женщины» дорастает до религиозно-философских обобщений, преподносимых как в традиционной, так и в экспериментальной манере.
Что же касается «Эхолота», то здесь мы видим нарочито сложную, тяготеющую к метареализму, стилистику с «затемнёнными зонами смыслов» и бесконечно широким полем для читательских ассоциаций. Название говорит само за себя – тому, кто решился прочитать эту книгу до конца, придётся вслед за автором опускаться на самые глубины подсознания, таящее много воспоминаний, образов, нереализованных желаний. Не всё будет понятно и считываемо, но созданное здесь художественное пространство на подобное и не рассчитано: гораздо важнее здесь интуитивное постижение истины, к которой приходится пробираться сквозь дебри неожиданных и глубоко индивидуальных ассоциаций. При этом сам образ эхолота вполне прозрачен и связан с идеей поиска – себя и подлинного в себе, нередко реализуемого через слово. Сквозные темы-образы (рыбы, вода, морские глубины и противопоставленные им звёзды и птицы) тоже напрямую связаны с образом эхолота, совмещая прямое и переносное значения понятия.
Три части книги – «Текст», «Эхолот» и «Орнитология любви» – тесно объединены общим замыслом, иллюстрируя разные грани творчества и разные ипостаси женщины-творца. Характерно, что в каждой из частей формой подачи авторской мысли является диалог. Не в традиционном, общедоступном понимании этого слова, поскольку общение здесь всегда осуществляется не по горизонтали, а по вертикали, на принципиально ином уровне осмысления действительности.
Лирический адресат, к которому обращены стихи Максимычевой, поначалу кажется неясным, неочевидным и расплывчатым. Но всё же он есть и угадывается по определённым признакам – в частности, по регулярному употреблению местоимения «ты». С этого «ты», собственно, начинается лирическое повествование первого раздела:
Ты – просто текст, набор лексем,
страница из молитвослова,
регистр звука, низкий тембр,
который осенью взволнован
нахальной лисьей красотой
и видом рыжего фасада.
Изящной ножкой городской,
небрежно брошенным:
– Так надо.
Ассоциативное поле «текст» становится связующим звеном повествования, объединяя и сополагая явления разного порядка. Сам автор, извечно рефлексирующий и трепетно самоуглублённый, отождествляет себя с набором лексем, в то же время воспринимая весь окружающий мир как многомерное интертекстуальное пространство. Непрерывное «считывание» смыслов, вылавливание их за гранью очевидного и составляют предмет диалога первой части книги. «Разладом вымученный спич»,«цитаты осени», «осени двухтомник», «ритм холодной исповеди»,пребывание «меж ноябрём и декабрём, на стыке местных диалектов» – весь этот тщательно выверенный образный ряд говорит о том, что каждый объект действительности и каждое абстрактное понятие пропущено сквозь призму языка, чтобы стать неотъемлемой частью творческого опыта поэта. Этот опыт необходим. В том числе, и для самопознания, которое сродни самопринятию, примирению с самим собой. Процесс мучителен для автора, но он пребывает в непрерывном поиске и слепо, на ощупь извлекает из тайных глубин собственного «я» искомое содержание – при этом процесс нередко сопровождается состоянием экзистенциального ужаса от внезапно открывшейся истины:
Снять все запреты и табу
на существующее время,
подумать:
– Если ошибусь,
во мне очухается демон.
Но это тоже часть меня
(прошит и золотом простёган),
и остаётся лишь принять
себя и собственного Бога.
А вот второй раздел книги с одноимённым названием «Эхолот» затрагивает уже иной аспект творчества. Сразу и не определишь, к кому именно здесь непрерывно обращены мольбы, чаянья, упрёки автора. Но в какой-то момент наступает прояснение, и сквозь авторский монолог проступает иная суть. Каждое стихотворение – натянутый нерв диалога творца и создателя. Отношения с ним у лирической героини довольно сложные и противоречивые, их гамма разнообразна: от простых, доверительных, до откровенно враждебных, непримиримых. Создатель, от воли и милости которого зависит судьба скромного поэта, осознаётся лирической героиней Максимычевой то как «холодный свет, льющийся из окон или прямо с потолка»,то как откровенно неблагая сила, встающая препятствием на пути к её же постижению, как чуждая далёкая субстанция, равнодушная к своим творениям. Отдельные ассоциации поражают смелостью, граничащей со святотатством. Так, в стихотворении «Начало зимы» Бог сравнивается с грубым мясником, рубщиком мяса, кидающим страждущему жалкие объедки, как собаке кость:
Витийствуя без передыху,
вспоров розоватую плоть,
блеснёт с разворота и лихо
Господь, отрезая ломоть.
И бросит на белое блюдо
с небесной своей высоты
горячий и влажный желудок,
отставив брезгливо персты.
И всё же неискоренимо желание усиленно и жадно вслушиваться «в ближний голос Бога», извлекать «белый голос» из неясного гула мироздания, птицу из тёмных подводных глубин. Антиномия «рыба-птица» становится ключевой, определяя поступательность развития авторской мысли. Птица, извлечённая из рыбы как символ обретения иных, более высоких небес. Не случайны отсылы к Александру Петрушкину – поэту, для которого речь, собственно творчество – это «процесс непрерывного извлечения света из тьмы, небесного, вечного из бренного, земного, подлинного из фальшивого».
А если вспомнить, что главная функция эхолота – обнаружение, то сразу становятся понятными и напряжённая авторская интонация, и нескрываемый драматизм, и нарочито трудная считываемость образов. В этом смысле третий раздел кажется чуть более ясным, прозрачным. Здесь София отчасти возвращается к более классической стилистике, использует характерные для её любовной лирики образы-архетипы, в том числе и традиционный для русской литературы образ-символ заброшенного сада. Здесь принципом организации художественного пространства становится диалог мужчины и женщины. К нему, как к создателю и вершителю судеб, обращается лирическая героиня в надежде стать по-настоящему удачливым «рыбаком». На крючке у такого рыбака – действительно знатный улов, добыча, которая позволит осознать неразличимость двоих и «мира неделимость»:
ты понимаешь, что любовь – лукавство,
отдельная погрешность,
кривизна,
пространственный изъян,
а в это время
сиреневая движется звезда
и освещает мертвенную темень.
Мы делаемся ближе,
и тогда
нас осеняет, что неразличимы
ни мы с тобой,
ни зыбкая вода,
и наступает мира неделимость
В конечном итоге, любовь становится единственным Богом героини и единственным входом в сакральное запределье, где можно стать самим собой. И всё же, несмотря на обилие водных образов, хочется вслед за Дмитрием Артисом отметить, что «в третьей части книга наполняется птицами». Происходит слияние разнородных стихий в одну, а значит, работа эхолота не была напрасной. Именно эта итоговость позволяет осмыслить книгу Софии Максимычевой как логически развёртываемый путь духовных исканий. И все составляющие этого пути налицо: столкновение с неизбежным, экзистенциальное прозрение и обретение истины – птицы в темноте. Её голос, сначала кажущийся далёким и почти неправдоподобным, становится всё отчётливее, всё ближе внутренний Иерусалим и «голубого неба Мекка»:
орнитология любви
и колыхающийся воздух,
где в золотой пыльце обвис
ночной шатёр.
во сне воссоздан
рисунок девственной луны,
лежащей яблоком на блюде.
где чувства все обнажены
пока по-птичьи многолюден
внутри твой иерусалим
и голубого неба мекка.
где голос просит
– исцели…
от человека человека.
ВЗГЛЯД С ВЫСОТЫ ДНА
(Юлия Гайнанова, Бутылка. Книга для тех, кто любит выпить. – М.: «Городец», 2021, серия «Психология в кармане». – 180 с.)
Приходилось ли вам время от времени испытывать непреодолимое желание уйти в запой и взглянуть на мир сквозь призму розовых спиртовых очков? Уверена – большинство людей (при условии их честности) ответят положительно. Я тоже не исключение – и признаться в этом нетрудно, когда можно заплатить откровенностью за откровенность.
Книга с неприглядным бытовым названием «Бутылка», написанная Юлией Гайнановой, представляется невиданной смелостью – даже новаторством. Отнюдь не в силу новизны проблематики (она как раз совсем не нова), а скорее потому, что автор решился рассказать о том, о чём люди обычно предпочитают не рассказывать, оставляя некоторые факты своей жизни частью семейных тайн или персональных скелетов в шкафу. «До последней точки не была уверена, смогу ли таким смельчаком стать я. <…> Но потом я поняла, что мне ни капельки не стыдно. Я никогда не делала ничего плохого другим людям – только себе. И я бы не была такой, какая есть, если бы не мой опыт». Уже в этом месте повествования хочется автору поаплодировать. Бесценная и крайне редкая способность принятия себя «без купюр», во всём диапазоне падений и взлётов – залог будущего счастья и повод дочитать книгу до конца, извлекая для себя полезные уроки.
К слову сказать, произведения подобного рода ещё мало востребованы российским издателем и читателем. Не каждый в состоянии оценить подвиг автора, дерзнувшего превратить вредную привычку в предмет художественного изображения. Это в Европе всяческие дневники трезвости и романы наподобие «Элеонор Олифант в полном порядке» Гейла Ханимена, по всей вероятности, получают достаточное одобрение общественности. У нас нет. По словам самой Юлии, именно эта невостребованность на рынке книжной продукции была причиной непростой судьбы «Бутылки», в тиражировании которой изначально было отказано.
Но сейчас я держу эту книгу в руках – и это значит, что автору удалось «достучаться» до читательских сердец. И до моего тоже. Первое впечатление, когда только пробуешь на ощупь этот незнакомый словесный «водоём», довольно странное и необычное. Кажется, что тебя заставили подсмотреть в замочную скважину рядовое собрание клуба анонимных алкоголиков – где каждый встаёт, представляется и рассказывает о чём-то очень сокровенном. Тебе и стыдно, и неловко, и любопытно одновременно. Ты хочешь развернуться и уйти – но уже не можешь. Ты должен дослушать эту историю во что бы то ни стало, потому что в мире нет ничего притягательнее чужих тайн. Уверена – автор понимал это изначально, используя подобный ход как механизм подключения читательской заинтересованности в происходящем, вовлечённости в него и даже ему сопричастности.
Жанр книги весьма необычен. Как уже заметил кто-то из рецензентов, здесь можно «узреть» сразу несколько жанров. Лично я увидела здесь исповедь, эксперимент и блоггерские заметки «в одном флаконе». И всё это так органично сочетается, что вызывает ощущение абсолютной цельности замысла. Заодно хочу напомнить о своей рецензии на книгу современного писателя и политика Максима Привезенцева, посвящённую истории создания и падения крупнейшей российской строительной корпорации. Рецензия называется «„Реалити-шоу“ как новый жанр в художественной литературе». Именно такая ассоциация пришла мне тогда на ум – вот здесь тот же самый эффект. История Юлии Гайнановой не кажется тщательно продуманной, переданной на основе прошлого опыта – она живая, становящаяся, рождающаяся буквально на наших глазах. И это, безусловно, большой плюс. Введение второго персонажа, Полины, было необходимо, как минимум, по двум причинам. Чтобы создать атмосферу непосредственного общения, самонаблюдения и обмена опытом в ходе «эксперимента трезвости» и чтобы сделать повествование фактически достоверным. Одно дело – когда ты описываешь только свои ощущения. Тогда это только твоя индивидуальная история. Совсем другая ситуация – когда у тебя есть «соучастник», испытывающий в одно с тобой время приблизительно то же самое. А если, наряду с этим, попутно рассказывать аналогичные истории несчастных девушек, потерявших себя в серой зоне между алкоголиками и умеренно пьющими? Это уже повод задуматься, оценить происходящее как некую закономерность, ожидаемую линию поведения. Так что форма подачи материала, выбранная Юлией, кажется мне в высшей степени удачной, бьющей в цель.
Ещё одно немаловажное наблюдение состоит в том, что автор книги – безусловно, хороший психолог, который умеет учиться на собственных ошибках. Три главных вопроса, возникающие в ходе эксперимента для двоих участников, заданы очень правильно, так как затрагивают глубинную суть проблемы: что заставляет нас пить, можно ли избавиться от алкогольной зависимости и стоит ли трезвая жизнь того, чтобы ради неё лишиться любимой многолетней привычки? Ответы на них и составляют подлинное содержание книги. И сама Юлия, и её напарница Полина, оглядываясь на свой личный опыт, приходят к одним и тем же выводам: их пьянство – итог наследственности, реакции на запросы социума, ожидающего определённых моделей поведения, и, конечно же, глубокой неудовлетворённости собой, неуверенности в себе. Последняя причина – тот самый «больной мячик для пинг-понга», на котором красуется надпись «Страх, что меня не любят и не уважают». Всё дело в нас самих, и если у нас возникает желание «запить» негативные чувства алкоголем – ни окружающие, ни законы социума тут по большей части ни при чём. Главная героиня книги это прекрасно осознала: «От ссор с сестрой или мамой к разводу, я прохожу этот сценарий вновь и вновь, заливая переживания достаточным слоем алкоголя, чтобы смотреть на боль с улыбкой, сваливать все на жестокость одних и несовместимость с другими, когда дело всего лишь в моём восприятии».
А что же общество? Безусловно, оно тоже подливает масла в огонь, создавая особый имидж алкоголя, якобы сопровождающего по жизни успешных деловых женщин. На благодатной почве огонь моментально вспыхивает, и свою главную цель Юлия Гайнанова видит в том, чтобы «подпортить имидж алкоголю». Удаётся ли ей это сделать? С моей точки зрения, безусловно. И для успеха предприятия не используются какие-то особенные средства – достаточно голой статистики и понимания того факта, что люди пьют не от того, что им хорошо, а совсем наоборот. «Алкоголь это не круто, не гламурно и не весело. Алкоголь – это то, что вызывает сильную зависимость и становится опасным для жизни», – таковглавный авторский аргумент.
И далее Юлия абсолютно честна со своим читателем. Она не обещает лёгких путей избавления от вредной привычки, не сулит радужной и счастливой жизни в трезвом состоянии – напротив, она делится своими собственными трудностями, неизменно возникающими на этом пути. Сомнения, срывы, самоедство – эти три «с» неизбежны для каждого, кто решился выбрать дорогу трезвости. Как видим, никакой агитации – только желание поделиться собственным опытом, который реально был «сыном ошибок трудных», хотя в конечном итоге и привёл к успеху. И никакого самомнения – всего лишь констатация факта: «Вокруг меня люди один за одним признаются в том, что тоже хотят попробовать. Попробовать жить без алкоголя. Я ничего для этого не делала, даже не заставляла читать эту книгу, честно-пречестно. Просто своим примером посеяла мысль о том, что так тоже можно. И эта мысль многим пришлась по душе».
Напоследний вопрос (стоит ли трезвая жизнь того, чтобы предпочесть её алкогольному забытью?) тоже получаем искренний ответ: «И я могу с уверенностью сказать, что мне по душе моя сегодняшняя жизнь. Многое из того, что происходит в ней сейчас, каких-то пару лет назад казалось чем-то невероятным». Далее перечисляется далеко не один аргумент в пользу трезвости – с какими-то из них наверняка можно поспорить, опровергнуть, но то, что автор приводит в качестве «главного бонуса», на мой взгляд, неоспоримо и исключительно важно: «Но самый главный бонус моего предложения – попробовать трезвую жизнь – это не оздоровление организма, а знакомство с собой. Вполне возможно, это знакомство не всегда будет лёгким и приятным, но, по крайней мере, оно состоится. Я думаю, нам всем ужасно не хочется прожить, так и не узнав, что же мы на самом деле хотим». Все мы приходим в этот мир с определённой миссией и для осознания некоего смысла существования. Но обрести и тем более реализовать своё подлинное «я» под алкогольными парами не представляется возможным. А вот совсем себя потерять в этом случае легче лёгкого.
Думается, что эту книгу Юлия Гайнанова написала даже не столько для своего читателя, сколько для самой себя. В одной из глав она высказывает мысль о том, что «человеку… нужно дать коснуться дна, прочувствовать его <…> и понять, что выбора нет…». Суть эксперимента, предпринятого автором, заключалась именно в том, чтобы достичь предела, опуститься на самое дно и взглянуть с его «высоты» на себя новую, не отрицая при этом себя прежнюю: «Каждый опыт был мне нужен и сделал меня женщиной, которая написала эту книгу. Может, это были происки музы, чтобы выпустить джинна таланта из моего худосочного тела».
Нет более надёжного способа отпустить своё прошлое, чем написать об этом, сделав личную тайну общим достоянием. «Бутылка» – своего рода зарубка, веха, знаменующая новый этап жизни совсем ещё юного автора. Хочется пожелать ему новых взлётов и новых блестящих побед над собой. Уверена, что так и будет.
ПЕСНЯ ТИХАЯ ОБЩЕЙ ЛЮБВИ
(Никита Пирогов, Дом света. – СПб., CheBOOKsary, 2021. – Книжная серия мини-отеля «Старая Вена» и издательства «Free poetry» – 47 с.)
Что определяет подлинность поэтического слова? Искренность, способность в каждом образе и в каждой фразе «проговаривать» себя – делиться с миром своей неповторимостью, своим особенным стилем жизни. Всё это присутствует в творчестве Никиты Пирогова – поэта, фотографа, художника, практикующего монаха-буддиста. Книга «Дом света» поразительным образом высвечивает все его ипостаси одновременно.
Трудно не согласиться с автором предисловия Аллой Горбуновой в том, что поэзию Никиты можно сравнить с экзотической бабочкой. Я бы добавила к этому наблюдению ещё и сравнение с каким-нибудь диковинным растением – не садовым, а дикорастущим, лесным или полевым. Здесь всё особенное, «инаковое», слегка непривычное для нашего вкуса. Всему причиной – чистота и почти детская непосредственность авторской мысли, непринуждённость речи лирического героя, в общем-то не ориентированного на среднестатистического читателя. Его главный адресат – мироздание, всё окружающее, мыслимое как единое целое, как живой организм, способный видеть и слышать, воспринимать обращённую к нему мольбу. В конечном итоге, это диалог с Богом, понимаемым как стихийная сила природы, высшая энергия жизни. Безусловно, Никита-поэт и Никита – носитель духовного знания идут здесь рука об руку. Влияние «И Цзин», священной «Книги перемен», одной из старейших книг в мире, и в целом буддийской практики на художественное мировоззрение автора «Дома света» очевидно. На этой же культурной почве вырастает творчество Никиты-художника и Никиты-фотографа.
Бесконечное дарение и благоденствие, обнаружение в человеке его божественного начала, жизнь в единении с миром – вот ключевые идеи жизненной философии Пирогова, проявленные и в стихах, и в картинах, и в фотографиях. Здесь уже нет отдельных видов искусства, как таковых – есть причудливая, эклектичная картина мира, в которой поэзия и танец, живопись и священный обряд, становясь единым целым, транслируют индивидуальный духовный опыт общения автора с человеком и природой. С этих позиций и стоит оценивать «Дом света»:
полотна старого на столе –
память – чаши полной до края;
слепок плеч, торса, волос запах.
предметность тела. красного
вина пятно на матовой ткани
бечёвка, перетягивающая посылку
выстиранные носки, улыбка
тёплые руки, открытый взор
шаги неспешные неторопливо
дождь ровный вода нагая
вопрос поставленный без уловки
и жизнь такая
Жанровые границы текста как будто размыты. Он не просто фотографичен – он ещё и кинематографичен. Помимо локальных цветовых пятен, «предметности тела» и случайных образов здесь есть ещё запахи, звуки шагов, шум дождя, ощущение тёплых рук. Стихотворение напоминает импрессионистскую зарисовку, в которой всё представлено на уровне случайных авторских ассоциаций. Движение само по себе воспринимается как некое духовное усилие – попытка «сбросить» с собственной жизни ненужное, насосное, оставив только подлинную суть: дождь ровный воду нагую вопрос поставленный без уловки.
«Красота жизни в её простоте», – как будто хочет сказать нам автор. Оттого и речь его проста, непринуждённа, свободна от грамматических условностей и строгих языковых канонов. Рифма здесь часто отсутствует – есть только ритм, интонация, передающие течение самой жизни. Учитывая буддийский опыт автора, его причастность к духовным практикам, можно определить его стихи как тексты-медитации, тексты-молитвы, адресованные всем и каждому в отдельности. Стоит ли говорить о том, что все эти молитвы – о мире и счастье, о благополучии духовном, физическом и материальном? Их чтение действительно приводит к состоянию покоя и умиротворения, рождает веру в лучшее:
рис облаков, белесая взвесь чистоты
успокаивающая и дарующая прощение
тем, чьи руки горячие и глаза
смотрящие в глаза ненавидящим
лишь любовью и состраданием
озаряли тьму
хранящую свет
нерождённый
рисовых облаков
небесную песнь
Несмотря на то, что автор никогда не обращается напрямую к читателю, мы как будто ощущаем его метафизическое движение по направлению к нам, его очевидную эмпатию, открытость и готовность к диалогу. Этот диалог – не что иное, как совместное проживание ситуации, вовлечённость в неё. Совместность и соучастие – пожалуй, главные категории поэзии Никиты Пирогова. В этом смысле его стихи похожи на духовные путешествия «по ту сторону» – за грань видимого, в область неочевидного. Как ни парадоксально это прозвучит, но «Дом света» – это приглашение к сокровенному разговору, к мистическому акту духовного обнажения, в результате которого искомый свет и обретается. Каждый, соприкоснувшийся с этими текстами, достигает просветления.
Невольно вспоминаются слова недавно ушедшего поэта Андрея Таврова о сущности творчества: «Каждая вещь мира спрашивает человека, кто я? <…> Ответ формирует нас самих и утверждает вещь в её высшем достоинстве и в бытии, если ей повезёт с ответчиком. Кто я? – спрашивает мир художника, святого, наблюдателя, кто я? Помоги мне заново родиться, брат, сестра. Не торопись…». Эта эстетика вопрошания ощущается и в книге Никиты Пирогова. Она и начинается с вопроса:
что внутри тебя?
рассвет, канон
что снаружи?
ветер, пейзаж –
перламутровым звоном рассыпались звёзды дней
что летит свободно? –
слово, морская гладь
что остаётся человеку делать? –
петь, танцевать и верить в лучшее
Поразительно, но стихи Никиты, иногда напоминающие живописные полотна, а иногда похожие на заклинания, могут сближаться в том числе и с танцем. Причём танец мыслится как священный ритуал – уже упомянутое совместное действие, всеобщее проживание состояния гармонии и красоты мира. Танец – освобождённая энергия мира, открытие его потаённых ресурсов, направленных на добро и созидание:
давайте же потанцуем
на траве на полу на камне
на мелком песке
давайте же отдавать
Поэзия Никиты Пирогова учит самому простому, которое одновременно и самое сложное – жить полноценно, радуясь каждому дню, любить бескорыстно, быть открытым по отношению к людям. Многие ли из нас могут похвастать подобными умениями? Боюсь, что нет. Человек, исковерканный цивилизацией, забывает, что значит жить в единстве с природой, со всем миром и другими людьми. Чтобы «выправить душу», надо вернуться к началу – к собственному естеству, которое не ставит границ между «я» и «все остальные». Сделать подобное совсем непросто, но Никита знает, как минимум, два к этому пути: память и способность созерцать. Тема воспоминаний, особенно детских и юношеских, становится одним из ключевых лейтмотивов книги. Только на волнах памяти человек может доплыть до искомой, обетованной земли, способной приблизить к радости «дословесного знания» и дать услышать «ритмы ударов сердца в глубине земли»:
девять балтийских камушков,
осколков гранита
в сердце моём
далеко от родной земли
прорастают свободой памяти
фантомной болью земли
светящейся на закате
ледником и былью,
рыбой, выпрыгивающей из воды;
в радости уходящего дня – фотографией,
находящей выход к себе и миру
Текст преобразуется в арену встречи разных ипостасей творца, и вот уже Никита-поэт протягивает руку Никите-фотографу, потому что их навеки соединил Никита-философ и восточный мудрец, понимающий, что мир, так же, как и мы в нём, целостен и неделим, и постигаем интуитивно. Все виды искусства в какой-то мере олицетворяют высшую интуицию и высшее знание о мире. Будучи философом созерцающим, а не умозаключающим, певцом чувства, а не разума, автор книги «Дом света» иногда уподобляется хайдзину, японскому страннику, воспевающему всё вокруг, стремящемуся постичь скрытую красоту предметов, переживающему моменты «мистических прозрений». Некоторые стихи Никиты очень напоминают японские хойку:
объём воздуха в кронах
пальм и цветущих манго
желтоватое поле тропинок
В трёх строках уместилось целое мироздание – и подтекст здесь гораздо важнее текста. Важен даже не смысл, а ощущение: здесь и блаженство, и пристальный взгляд художника, готового мгновенно запечатлеть увиденное, и состояние, близкое к катарсису.
Пытаясь ухватить самую суть, духовную сердцевину поэзии Никиты, я невольно вспоминаю строки из поэмы английского поэта-романтика Уильяма Вордсворта: «всё в хоре гимн любви поёт: зверь, птица, мотылёк и плод». Именно такую «песню тихую общей любви» поёт нам Никита Пирогов. Стоит только прислушаться к ней – и двери дома солнца откроются, чтобы, возможно, дать нам ключ к постижению самих себя.
ЛЮБОВЬ В ПРЕДЕЛАХ ЗОНЫ КОМФОРТА
(Гуляева Ольга. Солнце, луна и оборотная сторона: повесть. – Красноярск: ООО «Литера-принт», 2023. – 172 с.)
Все люди без исключения хотят быть любимыми. При этом нередко любой ценой. При этом совершенно не интересуясь чувствами и желаниями того, кто собственно является предметом их любви. И когда отношения, реальные или мнимые, заходят в тупик – на помощь приходит психолог или… маг. Маг даже предпочтительнее – люди ему больше доверяют. Но вот последствия любого вмешательства в естественный ход вещей никто предугадать не может.
А лучшее, что может произойти – избавление незадачливого клиента от эгоцентрических очков. «Если в человеке есть хоть капля адеквата, я её достаю и ему предъявляю», – признаётся поэт и писатель Ольга Гуляева. Её книга «Солнце, луна и оборотная сторона» – весёлая и грустная одновременно, с потрясающей авторской иронией, и написана лёгким слогом. Но это отнюдь не беллетристика. Все рассказанные истории – не вымысел и не плод богатого воображения – это результат личного опыта персонажа, от лица которого ведётся повествование. Опыта, полученного в ходе работы психологом и экстрасенсом. Сам по себе возникает вопрос: каким образом человек, далёкий от магии, решился вступить на эту весьма непростую и даже опасную стезю? Ответ до банального прост – к этому решению его сподвигло отнюдь не открытие паранормальных способностей, а элементарное желание не умереть с голоду:
Любому человеку, даже ужасному человеку, необходимо есть, необходима крыша над головой, особенно когда зима близко. <…> А человек один, с которым в газете работали, сказал: – Ты подай объявление – магия, гадания – и деньги будут у тебя. У меня жена этим занимается – всегда деньги есть. Подумать только – просто поговорила с человеком, и есть деньги. – Это же обман всё, – сказала я. – Они сами хотят, чтобы их обманывали, – сказал человек, – они специально для этого приходят. И я подала объявление.
Предельная откровенность главной героини повести может оттолкнуть читателя, но лично меня она подкупила. «Гадание, помощь в решении материальных проблем. Помощь в решении личных, семейных проблем. Эффективно…». Скажу честно: при чтении этого объявления на какой-то момент у меня невольно возник соблазн: «А что если тоже попробовать?».
Ситуация вполне реальная, даже бытовая. И читатель уже напряжённо ждёт, когда герой книги начнёт беззастенчиво обманывать несчастных людей, оказывая им ложную помощь за большие деньги. Но не всё так просто, как кажется. Оказавшись в шкуре мага и экстрасенса, «почти Бога», бывший продавец и работник газеты становится своеобразным наблюдателем и тонким знатоком человеческих характеров, нравов, отношений. А может, он и был таковым, но дело даже не столько в этом. Дело в том, что близкое знакомство с разными людьми (при этом столкнувшимися с почти одинаковыми проблемами) для человека умного и тонко чувствующего становится прекрасной возможностью ещё более усовершенствовать эти свои качества. И поводом для философских обобщений, глубоких умозаключений.
Но начнём по порядку. Вся повесть состоит из различного рода историй, где-то смешных, где-то грустных, где-то до боли узнаваемых. Над некоторыми ситуациями, в которые попадают герои и героини, искренне смеёшься, поражаясь неудержимому желанию клиентки (или клиента) ценой любых лишений добиться желаемого, глубокой уверенности людей в чудо магии. Чего только стоит история богатой, абсолютно уверенной в своей неотразимости, но не очень удачливой в любви Леночки, готовой ради возвращения своего Артурчика на всё – даже сожрать целое блюдо конского навоза:
Если ты серебряной ложкой в полночь, в полнолуние, наберёшь в хрустальное блюдо конского навоза и, запивая красным вином, съешь этот навоз до рассвета – придёт твой Артурчик. Только навоз ты должна найти сама, иначе не сработает <…> Съела конский навоз. Ради любви. Всё блюдо съела. Артурчик, естественно, не пришёл.
Тут даже не знаешь, чего больше хочется – плакать или смеяться. Если смеяться – то над людской глупостью и наивностью, если плакать – над тем, что таковой слишком уж много в мире, и без того несовершенном.
А вот истории про трёх Вадюсиков – Первого, Второго и Третьего – цепляют уже совсем по-другому. В какой-то момент тебя внезапно передёргивает от чувства гадливости, омерзения, негодования, которые способен вызвать мужчина никчемный, несостоятельный и недалёкий, но при этом считающий себя императором, вершителем женских судеб. Ну подумаешь – уговорил жену переспать с другом у него на глазах, ну подумаешь – регулярно попрекал любимую женщину в том, что делал ей подарки (не всегда, кстати, дорогие). И уж тем более непонятно и оскорбительно, когда мужчине делают замечание, что у него сильно пахнут ноги – что же тут такого, он же на работе был: «– Все вы, женщины, одинаковые, – создал на своём лице подобие улыбки Вадюсик Третий».
И уж совсем невесело становится, когда одинокая пожилая женщина 72-х лет при живом сыне фактически сходит с ума от одиночества, являясь к экстрасенсу в сопровождении своего единственного друга – игрушечной собачки Миленочки с золотым ошейником и розовой шерстью. Или когда приличная на вид врач-терапевт хочет убить собственного зятя, а женатый сын объявляет мать сумасшедшей, чтобы беспрепятственно забрать часть денег от продажи квартиры. Поневоле вспомнишь Булгакова с его проницательной идеей о том, что квартирный вопрос людей испортил.
О чём бы мы ни читали – всегда отчётливо ощущается настроение автора, который лишь внешне остаётся безучастным и нейтральным ко всему происходящему. Его персонаж то искренне забавляется, позволяя себе почти хулиганские выходки в виде совершенно нелепых рекомендаций клиентам, то откровенно иронизирует, доходя в своей иронии до сарказма и язвительности, то искренне переживает за судьбы тех, кто может оказаться невольной жертвой чьей-то неуёмной и крайне требовательной любви. И весьма нередко камушек оказывается брошенным в огород своих же коллег – «целителей человеческих душ» психотерапевтов, порой не имеющих за душой ничего, кроме «диплома и понтов», а соответственно, не способных излечить чью-то чужую душу:
Тем и отличается психотерапевт от мага дикого, что у него, у психотерапевта, этический кодекс есть, безоценочность, которая определяется ценностями в системе, не беспорядочно, а также вечная эмпатия, это фигня такая, когда хочешь – не хочешь, а радость от появления клиента изображать надо. Сами-то психотерапевты всегда говорят, что они – люди особенные, будто бы истину знают и душу понимают человеческую, а это претензия уже о-го-го какая…
У лирической героини Ольги нет претензий и посягательств на звание знатока человеческой души, но при этом есть человеческое любопытство – не пустое и праздное, а вызванное сочувствием и желанием помочь «заблудившимся по жизни» людям. Сделанные по ходу повести наблюдения выдают в авторе человека умного, наблюдательного, хорошо разбирающегося в человеческой природе. Трудно, например, не согласиться, с тем фактом, что самой сильной и глубокой нашей привязанностью является любовь к самим себе – к своему уникальному и неповторимому, весьма эгоистическому «Я», требующему постоянного пребывания в привычной зоне комфорта. Спутника жизни или друга мы нередко выбираем именно по принципу его соответствия этой зоне:
…мои клиенты, уникальные личности, повторяют вслед за интернетом: «Я буду делать так, как удобно мне, а если он (она) меня любит – пусть будет со мной, учитывая моё Я». И плевать уникальной личности на то, что это не он (она) сидит напротив меня, напротив меня сидит Я, бессмысленное, беспощадное и абсолютно обезличенное интернетными статьями о том, как всегда оставаться в зоне комфорта.
Читаешь подобное – и слёзы наворачиваются, и сами собой вспоминаются многократные случаи из жизни, когда причиной несостоявшихся любовей и дружб становилось именно это пресловутое желание угодить себе, любимому, освободить свою драгоценную личность от токсичных притязаний окружающих. И совершенно очевидно, что персонаж, от лица которого ведётся повествование – хороший маг и хорошая гадалка. Потому что и психолог хороший, и к людям, при всей кажущейся нейтральности, тоже небезразлична.
Тем не менее рассказчик, не скупящийся на открытые порицания мнимых психологов и слишком уж самовлюблённых посягателей на чужую жизнь, использует и чисто художественные приёмы опосредованного, образного выражения своей мысли. Сюжет и композиция книги обогащаются философской главой обобщающего характера и двумя вставными новеллами. Так, глава «Твоя жена истеричка, или Пособие для сильного человека» – нагляднейший образец абьюзивных отношений партнёров, в которых один – обязательно тиран, а другой – обязательно жертва, чьи права регулярно нарушаются, нанося непоправимый ущерб личному спокойствию и качеству жизни. Каковы же основные правила «сильного» мужчины, вступившего в брак с «истеричкой»? Ни в коем случае не уделять ей внимания (не заслужила), научить её понимать желания мужа без лишних слов и объяснений, внушить ей мысль, что заработанные совместно деньги – это всегда общий капитал, независимо от того, кто сколько зарабатывает, заставить супругу жить и работать на себя, любимого, регулярно отказывать в интимной близости и все слова, адресованные ей, свести к следующему минимуму: «1. Дура. 2. Жадная дура. 3. Толстая (худая) дура. 4. Слышь. 5. Принеси. 6. Почему посуда грязная (пол, ваши носки, под кроватью, под сервантом)».
Грустно, не правда ли? Но Ольгу в излишнем феминизме и односторонности взгляда не уличишь. Отдельного внимания заслуживает сквозная новелла о любовном треугольнике, возникшем в отношениях Анны, Кристины и Петра – по сути, это искусно сделанный фельетон, в котором присутствуют элементы гротеска и фантасмагории, правды и вымысла, реальности и сказки. Той сказки, в которой ложь – всегда намёк. Но самая главная ценность новеллы в том, что она наглядно демонстрирует, как теория гадания трансформируется в практику. Каждая из историй, произошедшая с главными героями, обозначена подглавами-названиями старших арканов карт таро – и является практической трактовкой указанной в карте проблемы.
И жутковато становится в этом абсурдном карточном мире, где люди умеют всё что угодно – приносить на алтарь любви своё тело, экспериментировать с несколькими сексуальными партнёрами, иногда вымышленными, типа глиняного Петьки, управлять поведением возлюбленного с помощью крепкого Нахера и Пенделя, мстить бывшему любовнику, вплоть до желания убить и отобрать всё имущество. Даже воспылать страстью к серийному преступнику Чикатило можно – невозможно только по-настоящему полюбить в этом безумном-безумном мире, где страдания покинутого любовника – не более чем детская эгоистическая обида (зачем не дали желаемую игрушку – хочу её!) или потребность в удовлетворении похоти.
И над всем этим откровенным безобразием с высоты небес и прожитых веков наблюдает главный резюматор повести и своеобразная проекция самого автора – создатель знаменитого «Сказания о письменах» черноризец Храбр. Он же тоже жертва – это ведь его текст, его труд «во благо и Господа, и людей, и письменности» употребили не по назначению, а чтобы Словом вызывать «страсть паскудную у людей».
Никак «мудрый дурак» не мог взять в толк, почему люди «подменяя ценности, всё же никак не поймут, какие из них благо, какие – не благо». Но в итоге остался при своём, решив, что, вопреки мировому хаосу, найдётся прочитавший его тексты «умный человек и добрый вместе с тем <…> и проникнется, и будет в мире хоть немного порядка…».
Всем известно, что вначале было Слово – и автор этой книги тоже ведь воздействует на нас, читателей, своим словом. И становится понятно, что мы, читатели, тоже его клиенты – со своими проблемами и тараканами в голове, со своей неискоренимой любовью к собственному эго, мешающей построить подлинное личное счастье.
И в конце своих размышлений хочу задать автору только один вопрос: «Ольга, когда можно будет записаться к Вам на приём? И есть ли скидки для постоянных клиентов?».
БЛИЗКОЕ НЕБО
(Элина Сухова, Одна большая любовь: рассказы. – Смоленск: Свиток, 2023)
Поэт, прозаик, журналист Элина Сухова, автор книг «Вверх по реке, вниз по реке» (2001), «Вишневый остров» (2009), «Вещь человечья» (2022), пишет в своих рассказах о повседневной жизни людей и их преданных спутников – животных. Читать это непросто, порой до слёз. Здесь всё, как в жизни: смех и слёзы, радостное и трагическое. Но при всем этом очевидно: автор – счастливый человек. Подлинное счастье – любовь ко всему вокруг, от былинки до человека, и безоговорочное принятие жизни во всех проявлениях. Героиня Элины прекрасно понимает: у всего есть и тёмная, и светлая сторона, печаль и радость – рядом, а подлинная романтика не исключает грязной и опасной работы.
Об очаровании обыденного – многие её рассказы, в том числе и те, где затронута особенно близкая автору тема – лошади и всё, с ними связанное. По словам самой Элины, вся её жизнь, с двенадцати лет, прошла на конюшне. Волонтёр, даром отдающий свой труд и время лошадям, ночной дежурный, конюх, наездник, судья на бегах, коневладелец – все эти роли ею освоены, и тема преподнесена с тонким знанием дела, начиная с терминологии, не всегда понятной читателю, но до мелочей знакомой автору. Что, скажем, значит фраза «тротящие рядом шеф с помощником»? Заглянем в специальный словарь: трот – это тихая рысь. Тогда как мах – рысь резвая, почти полёт, сбой – переход рысака в галоп, проскачка – обгон галопом. Но дело, конечно, не в языковой подкованности автора, а в особом чувстве, которым полна каждая строчка о лошадях. Это чувство полного душевного и духовного единения с животными, способными заменить героине друзей и родственников. Ярче всего эта мысль выражена в рассказе о жеребце Грише. Лирической героине становится страшно: настолько сильную чувствует она психологическую зависимость, искреннюю первую влюблённость – но не в человека, а в лошадь. Ей приходится даже прибегнуть к медицинской помощи и получить вердикт о «зоофилии»: «Поняла только, когда шеф с ним, с Гриней, на гастроли уехал, на месяц. У меня <…> внутри холодно стало. <…> От пустоты этой дышать больно. Вот тут и призадумалась я, крепко призадумалась. О том, что не так как-то я к Грише отношусь, что-то болезненное в этом есть, а то и – не божеское. А коли болезненное – лечиться надо…».
Но даже когда Гриша гибнет при пожаре, любовь не ослабевает, а так и остается с ней. Первым, ярким, искренним чувством – на всю жизнь. Благо, муж всё понимает и не осуждает её, даже когда она гладит его по затылку, «где шёрстка плотная такая», и называет Гришенькой. В этого Гришеньку, упомянутого уже в первом рассказе «День», невольно влюбляется и читатель. Автору удаётся найти цепкие, хлёсткие слова, преобразующие историю общения человека и лошади чуть ли не в откровение: «Вот теперь, когда всё стихло, я приду и буду долго стоять и разговаривать с ним, прижавшись к тёплому боку. „Гришенька, солнышко! Рыжий-рыжий, конопатый! Ножка болит? Разотрём… Морковь-то ешь, мытая!“ Но Грише нужна не морковь, а я».
Кажется, ради таких минут человек и рождается, и живёт с пониманием высшей цели – даже если ради этого приходится убирать навоз и препираться с начальством.
Сухова милосердна не только к животным – к людям она так же внимательна и добра. Хотя кажется, что иногда, сравнивая их с животными, автор предпочитает вторых. Собаки, кошки, лошади, птицы не способны на плохие поступки – они добры по рождению, хотя уязвимы и беззащитны. А люди могут быть разными. Есть и те, что кажутся суровыми, но обладают золотой душой. Такова обладательница вечно орущей коровы Ленка с улицы Линейной – и внешне убогенькая, и на словцо крепкая, и, кажется, только и ждёт, чтобы избавиться от надоевшей рогатой подопечной. Но едва «в корове включается сирена» – в неказистой её хозяйке включается божий человек, и уже от его лица звучит монолог: «Уй ты, лапочка, уй ты, милочка! – сюсюкающе заводит Ленка. – Пить захотела, хорошая моя! Сейчас, сейчас! – И, не прощаясь, припускает к своему дому». Или дядя Коля из рассказа «Домострой». В нём, казалось бы, ничего примечательного, кроме странной клички «Левый» и смешного говора: «из трёх слов два матом». Но это лишь на первый взгляд. А правда в том, что именно дядя Коля, тогда шестнадцатилетний парнишка, «в тот год проклятый, сорок второй» помогал отцу главной героини заново поднимать после пожара дом. Именно он стал для двоюродной племяшки наставником, благодаря которому она «и с молотком ловкая», и «за рубанок знает с какой стороны взяться».
Бывает и иначе: зло маскируется под добро, человек мельчает. И улица Линейная, по которой ведёт нас автор в одноименном рассказе, становится фолкнеровской Йокнапатофой. Вслед за автором читатель видит, как вырождается сельский житель и отживает своё деревня. Вот Лариса Николаевна, мечтающая сплавить мать в дом престарелых. Вот тётя Рая: она эксплуатирует родственников, пользуется трудом соседки и немощной старухи для тяжёлой физической работы, пока «внучка Раина, Ксанка, с мужем сидят, кушают, чай пьют, телевизор смотрят». Вот Витька Морозов, Дяденька Недодел – всё у него из рук валится, хозяйство в запустении, а потомство свою жизнь с деревней связывать не хочет. Все типажи узнаваемы.
Рассказы книги связываются в единую нить благодаря особому настрою авторской мысли. Из нагромождения бытовых деталей, неприглядных мелочей вдруг вырастает другой пласт реальности – будто открывается портал, за которым человек предстает иным. Свободным от временного, наносного, хрупким и прекрасным в своей бессмертной сущности. Всё, что от него остаётся – любовь. Она не может исчезнуть, она – вечный мостик между любимыми и любящими. Человек прирастает другим, если живёт ради других и способен понять ценность любой души. Об этом, например, – в лирически-философских рассказах «Свойство памяти», «Переход», «Всё выше…», «Дух домашней бабушки»: «Но бабушки, когда переселяются, становятся очень хрупкие. На них нельзя визжать и кидаться. Нужно только вот так – подумать, протянуть свою любовь, и бабушка непременно придёт. Их тут много вокруг, я уже не очень помню, как моя выглядела, только всегда-всегда чувствую, как она меня любит. Это потому, что бабушки состоят в основном из любви. Когда они уходят, переселяются в деревьев, духов и ауров, – их любовь никуда не девается. И всегда можно дотянуться до неё, раствориться в ней – тёплой и родной душе вечной домашней бабушки…».
Высокое всегда рядом, даже если оно внизу, буквально под ногами. А далёкое небо может стать близким, если носишь его в себе и не боишься раздаривать окружающим. «Близкое небо» Элины Суховой стало для меня большой радостью, возможностью веры в человека и его духовное величие.
Опубликовано в Южное сияние №3, 2023
