Собака
А.
Занавеска чуть желтее с краю,
рыскает позёмка по степи.
Снилось: я внезапно умираю,
и собака плачет на цепи.
Долгое животное терпенье
не оценит мёртвый человек.
Как же отвязать её теперь мне,
если сам отвязанный навек?
Тропка не протоптана к сараю,
старая фуфайка на крюке.
Вот лежу и тихо остываю,
зенками увязнув в потолке.
Не ломить костям, не мокнуть ране.
Надо было юркую, как вошь,
отпустить тебя ещё вчера мне.
А сейчас –
сейчас уже чего ж…
Хочешь, вой да цепью громче звякай,
человечек твой обрёл покой.
Лишь душа кружится над собакой,
в неизвестность лающей с тоской.
Холодно в балетках уже
Холодно в балетках уже, и дворик
вежливо выпроваживает домой.
Школьницей, наполучавшей двоек,
долго плетусь дорогою непрямой.
Голосом шизанутой виолончели,
знающей лишь фальшивую си-бемоль,
на посошок поскрипывают качели
с толстым подростком. Я не хочу домой.
Дома тепло, уютно и пахнет щами,
горкой портфели сложены на полу.
И вразнобой мальчишки ответят: “Ща мы!”,
и полчаса не выйдут на зов к столу.
Стоит присесть, и на руки шмыгнет кошка.
Хочешь прилечь — платье слетает с плеч.
А у меня с души облезает кожка,
зимней Невой в подъязычье застыла речь!
Тут бы сглотнуть. «Водки вам или пива?» –
бросит на кассе бледная эта моль.
Мысль обжигает едкая, как крапива:
я
не
хочу
домой.
– Я не люблю людей, – поправляет Бродский,
щурясь мне и закуривая взатяг.
Крыльями машут пернатые перекрёстки,
в гнёзда уносят машины в своих когтях.
Это сегодня за глотку схватила осень,
завтра наступит самый обычный день.
– А повторить? – настаивает Иосиф.
– Я не люблю людей.
…
Дворик окутывает отсыревшей тьмой,
Бродский ушёл на Васильевский остров на ночь,
и я понимаю, как я хочу домой.
И что не люблю людей, забываю напрочь.
Звякнув в прихожей сумочкой и ключами,
я обнимаю любимого, и тогда
он говорит задумчиво: “Обещай мне…”,
и я обещаю: “Да”.
Антилопа гну
Если вдруг уляжется кутерьма,
зоопарк закроется до весны,
отвечай же, клетка моя, тюрьма,
ты меня отпустишь, и хоть бы хны?
И, за мной ворота свои закрыв,
утонув в делах полосатых роб,
не услышишь дикий полночный рык,
не увидишь, в кого я вонзила рог.
Я свободна — вот моё реноме,
я крошу копытами целину.
Лишь пятном на клетке, ни бэ ни мэ,
на табличке вздор: “антилопа гну”.
В крокодильей пасти ли мне мычать,
ублажать ли духом нутро саджи,
знать хочу: ты будешь по мне скучать,
если всё закончится? Ну скажи.
Хот-дог
Идти, идти, не замечая ног,
как будто в номерах закрыться не с кем,
и самый вкусный в жизни свой хот-дог
купить с тележки, мёрзнущей на Невском.
И после зазеркалья анфилад,
когда уже в глазах слегка троится,
застыть, пока, одетая в бушлат,
над булкою колдует продавщица.
Как ни цвети прощанье на устах,
как самолёт ночную даль ни режь, но
я буду там, где цепи на мостах
и утки по воде скользят небрежно,
идти, до ночи улицы топтать,
где катером залив по краю вспорот,
где ртом не можешь воздух не глотать
и не влюбляться в спутника, как в город.
Танцуй
Нещадно косят пули-дуры,
на добродетельность натуры,
на чин и возраст не смотря.
Танцуй, пока не зацепило!
Пока ещё своя терпима,
чужая боль до фонаря.
Танцуй, под выброс дофамина,
покуда смерть хромает мимо
и крутит песенки диджей,
торчит заката красный бивень
и барабанит летний ливень
по хлипкой будке сторожей.
Доверься внутренней пружине,
пускай вокруг мужья чужие
ногами вертят кренделя,
и кто-нибудь приносит пива,
и молнии летают криво,
а ты такая – тра-ля-ля.
Кайфуй же в танце, нелюдимка,
покуда шапка-невидимка
от горя спрятала, ку-ку.
Пока уснули с няней дети,
пока плевать на всё на свете
и равнодушна к шашлыку,
пока вдали гудит шалманчик,
пока красивый смотрит мальчик,
хоть всё всегда идёт к концу,
покуда лето, лес и полночь,
пока ты ни о чём не помнишь,
танцуй!
Зимой в Крыму
Зимой в Крыму земля белым-бела.
Зимой в Крыму ни разу не была.
Не знаю, почему. Не приходило
на ум, что надо бросить все дела
и поселиться на краю села,
где млечный путь дымится, как кадило.
Когда выходишь ночью в светлый сад,
вздыхая, в тишине деревья спят,
ни ветерка, и воздух так хрустален.
И только старый кот по кличке Сталин
с застывшим жёлтым взглядом, жутковат,
сидит и охраняет мрачность спален.
Бредёшь с утра на кухню босиком,
а тут тебе и крынка с молоком,
и свежий хлеб, душистый и пузатый;
и, курагу ошпарив кипятком,
глядишь в окно на снег голубоватый.
Жужжит приёмник: Брич-мулла – пчела;
на вишне прошлогодняя смола,
на небе солнца колобок раскатан.
Зимой в Крыму ни разу не была,
но знаю, как там…
Опубликовано в Витражи 2021