***
Молоком горьковатое слово запить,
Чтобы вдох был по-прежнему светел.
Глубина, на которой нельзя разлюбить,
Всё прощает, заметил?
Через медленный сад,
где гудит чернозем,
А листва говорит еле слышно,
Мы идём, будто мы никогда не умрём,
Собирать перезрелую вишню.
Что делить нам с тобою на этой Земле?
Нам и так-то по темечку било:
Не остаться в гордыне, в обиде, во зле.
А иначе – зачем это было?..
***
Ненастный свет. Прощеная вода.
Я между «навсегда» и «никогда».
Ты между смертью и ее повтором.
На реверсе, на вечном колесе
Мы выживаем, кажется, не все.
…Я прилечу к тебе на самом скором –
На световом, – а он так невесом,
Что мне самой останется, как сон,
Не воплощаться, а висеть на грани,
На грани между вечным и живым,
Где Бог в окне смирен и недвижим,
Как подорожник, прикипевший к ране.
***
Когда я поняла, что не умру –
Вот так, по-детски, от непониманья,
Как тлен растет внутри воспоминанья
И костенеет ночью на ветру, –
Когда я поняла, что не умру
В любви, поскольку в ней одно бессмертье
И ты летишь, как весточка в конверте,
Как свет к окошку к самому утру,
Когда я поняла, что не умру
От жара и кровопотока строчек,
О свой неровный спотыкаясь почерк,
Сшивая в строфы разную муру,
Когда я поняла, что не умру
В палате, отрезвляющей от рая,
И где звенит – по ком не разбирая –
Не колокол, а швабра по ведру,
И со своим бессмертием вдвоем
Когда я поняла – и жизнь зависла, –
Нельзя сказать, что мир прибавил смысла
В животворящем хаосе своем.
***
Нити светонакаливания.
Сонный Бог изнутри…
Поезда покаяния,
Фонари, фонари…
Ночь высокая, целая,
Даже целая мгла.
Я так много не сделала
Для тебя, а могла…
Мы так много растратили
Слов, и жизней, и бед.
Я как будто сестра тебе,
А как будто и нет…
Как учиться прощению
И не жить правотой,
Раз имеет значение
Только свет пролитой?
Только вещая вкрадчивость.
Только боль про тебя.
Только взгляд – оборачиваясь.
Только жест – уходя…
***
Руки в муке измазаны,
В солнце и чешуе.
Лето парит, несказанное,
В выжженной тишине.
Каплет, как мякоть дынная,
Солнце и плечи жжет.
И, бесконечно длинная,
Жизнь не торопит счет.
Ты не спугни, пожалуйста,
Этот слепящий кадр –
Лето, второе августа,
Жаркое, как пожар,
Небо, водой объятое,
Волны, ребячий визг,
Эта вода крылатая
С чайками вместо брызг.
Крылышка стрекозиного
Призрачный божий глаз,
Дай нам для счастья зимнего
То, чего нету в нас. –
Не уготовь из жалости
Вечного лета, нет, –
Выучи благодарности
И отпусти на свет.
***
Доходя до прозрачности,
Воздух находит предел
Состояния, где ни спешить,
Ни теряться не надо.
Ты стоишь в ослепительной точке
Огромного сада:
Это света прибавилось
Или же сад поредел?
Доходя до прозрачности,
Речь опускает на дно
Прошлогоднюю траву,
И камни, и лодку, и остров.
Остаются такие слова,
За которые просто
Полюбить и простить,
Но остаться собой заодно.
И стоит небывалая синь
На земле, на реке.
И летит в измеренье другое
Последняя мошка.
Доходя до прозрачности,
Память оставит немножко.
Чтобы было смешно и свободно
Ходить налегке.
***
Из облаков выплывают коровы,
Взбалтывая молоко.
Коршун над ними, как дух чернобровый,
Смотрит на свет высоко.
Целое стадо, как белая пена, –
С неба к степи переход.
Помнишь, мой мальчик, как я тебе пела?
Будто мы вечны? – и вот…
Всюду – пути удивленного Будды.
Сдайся, живи босиком,
Чтобы тебе воспалённые губы
Сладким смочить молоком.
И с человечьей взволнованной
кровью
Мёрзни, гори, говори.
Я увожу свое стадо коровье.
Я тебя жду изнутри.
***
К воде подойди, пересохшие губы
Водою смочи и остынь, и оставь
Попытки побега – не важно откуда,
Но лишь бы бежать и от бега устать.
И эта вода, может статься, отрава,
У каждой воды свое гиблое дно.
И эта река, может быть, переправа
В недальнее, дальнее царство одно.
И путь твой неверен, и путь твой упречен,
И нет на земле никакого пути,
Пока ты живешь ощущеньем предтечи,
А мог бы и сам по теченью брести…
Младенческим сном, а не бурей
кровавой,
Не бегом, а слухом – ты близишь ответ:
Что до переправы и за переправой
Ни жизни, ни смерти, ни разницы нет…
***
Я просыпаюсь. Я схожу с ума.
Ночь так напряжена – шепни, и – рухнет.
И остро дышит первая зима
В открытой наспех форточке на кухне.
Горячим взглядом по двору скольжу,
Снег выпавший слезами прорезая,
И что-то важное до боли зная,
Ищу слова – и слов не нахожу.
Что означают снега мотыльки
И тишина, отточенная снегом? –
Что жизнь и смерть
(хоть та и ходит следом),
Что жизнь и смерть – безумно далеки.
Расстанемся, состаримся, умрем,
И в паузе замрет как будто нота.
Но вдруг проснется и заметит кто-то,
Как остро пахнет снежным октябрем!..
А снег смотреть – что колыбель качать.
Какие в этом счастье и кручина.
Но мне не стыдно плакать беспричинно.
И жить, а это значит – ощущать…
***
Хорошо
гореть
бессонницей молодой,
Когда понял всё,
не вопрошая дважды.
Боже, я не могу
напиться твоей водой.
После крови твоей
вода не сбивает жажды.
Хорошо
притихшей скрипкой
дышать в чехле
за твоим плечом,
от жизни тебя врачуя.
Боже, я не могу
вкусить твой горючий хлеб.
После плоти твоей
я вкуса его не чую.
Хорошо
в прихожей темной
на ржавый гвоздь,
чтобы болью в лоб
убить и цвета, и звуки.
Боже, я твоих слов
больше не слышу сквозь.
Только руки твои
слышу я,
только руки..
По усталости уличных плит
Март пройдет тяжелей, чем эпоха.
Нас ли доза весеннего вздоха
От вселенской тоски исцелит?
Мы смеемся, жуем шоколад,
Ждем трамваев, теряем перчатки,
Но сквозь лица видны отпечатки
Жесткой воли откуда-то над…
Похваляться ли высшим родством? –
Время стерпит и эти проказы,
Будто видит – за пылью проказы
Лик нездешним сквозит торжеством.
Будут платья темнее сутан,
Чтобы прятать причастность к чему-то.
И река по-весеннему мутно
Разольется по нашим следам.
Солнце выкажет мартовский лед,
Где-то в долгой репризе плутая.
Как разрознит слова запятая,
Так и слово миры разведет.
Жизнь размерена, как пересказ,
И крестами расстелены тропы,
И еще бесконечно до пробы
Восхожденья кого-то из нас.
Мы пока еще розним миры
Осторожно, молчком, исподлобья.
Мы пока еще только подобья
До поры, до последней поры…
***
Протяжное сплетение корней,
Ветвей, и проводов, и рек, и бродов.
Я в бронхи мира вплетена, верней –
Я воздух в их подземных переходах.
Еще не жизнь, а только кровоток.
Еще не плод, но музыка над садом.
Услышь, как распускается листок,
Заранее пронизан листопадом!
Скрипиным вздохом, выпавшим из рук,
Замри в огромном небе и не сетуй:
Вот-вот смычок в тебя проденет звук
И понесет на ниточке по свету.
***
Втиснут свет в проем оконной рамы,
Вполбеды до неба самого.
И идет сердечной диаграммой
Способ постижения всего.
То ли это кто-то ради шутки
Взгляд мой проливает на пустяк,
Заполняя смыслом промежутки
Между тем, что дорого и так.
Вот, ищи с покорностью холопьей
Оправданье ветхое, пока
То ли листья кружат, то ли хлопья,
То ли жизнь качнулась у виска.
То ли жизнь, а то ли небылица,
Где так скоро, будто сгоряча,
Сединой молчания покрыться,
В пустоту весь голос прокричав.
***
Как долго мы болеем, точно снег
Летит вовнутрь, не замечая кожи.
И на углях пугливой нашей дрожи
Он тает в нас и каплет из-под век.
И мы зовём, разинув в небо рты,
Кого-то, чтобы жить бесповоротней.
И в нас ещё так много пустоты.
И снег в нее летит, как в подворотню.
***
Может быть, здесь, в этой осенней
улице,
Там, где дождями след мой
исполосован,
В месте для встречи, что никогда
не сбудется,
Я одинока так, что не сыщешь слова.
Дело не в том, с кем мне
сегодня сиживать
В кухне за чаем,
за разговором вычурным.
Дело в том, кем я любима или же
Кем не любима
(и – позабыть, и вычеркнуть).
Ах, это чувство –
повод к любви и повести,
Равновеликость с собой –
как прогулка по небу.
Жить – на ветру, с риском
опустошенности,
И не болеть жадностью –
чтобы поняли.
***
Ночь бьется о стекла и все норовит
Во впадину сердца
чьего-нибудь влиться.
А взгляд одиночества жалок на вид.
И время течет не в минутах, а в лицах.
С назойливым ветром слились еще те,
Что где-то в корнях
моей памяти нервной.
Куда же теперь мне в моей нищете,
Как долгой зиме до проталины первой?
А вы – не нужнее схожденья с ума,
Не трепетней чашки остывшего чая,
Когда в эти окна вторгается тьма,
Ненужной растрате меня завещая
Выстраивать мысли в один звукоряд
Над белым листом,
как создатель над сенью,
Где речи огнем богохульным горят,
Но строки мерещатся как воскресенье.
***
Как в замедленном кадре мы
Через пристальный сад
Бродим тропами карими.
…Или листья летят?
И по самое горлышко
Налита тишина
В этот флигель, опомнившийся
Ото сна.
Здесь ни боль моя русская,
Ни слова не нужны.
Здесь великая музыка
Спит внутри тишины.
К ней, как к тайному зареву,
Подойти горячо.
Ты возьми меня за руку.
Просто так, ни о чем.
Чтобы пульс одинаковый
Бился в небо, пока
Сыплют нотными знаками
Над землей облака,
Сыплет палыми листьями
Летний день кочевой.
Ничего не бессмысленно.
Ничего.
***
Приходили с утра, на рассвете Мария и Анна.
Молодая грустна, а седая улыбчива странно.
Молодая темна, а вторая – луна на пределе,
Что колышет спасительный свет в полупризрачном теле.
Приносили подарки. Молчали. Садились поближе.
Что ты, Анна, молчишь? Коль чего принесла – говори же.
Темноглазая Анна отрез вынимала на платье.
А чего же он черный? Угрюмо раскинула: нате!
Вы еще молода, говорит, вам к лицу эта горечь,
Пусть несчастья над вами шумят, призывая на помощь.
А Мария снимала колечко с рубиновым камнем,
Мне с ладони в ладонь опускала. – На что мне? Куда мне?
Я колец не ношу; и пока я слова вынимаю,
Я руками дышу. – Принимай, говорит. – Принимаю.
И глядит она весело, старые лучики морща,
И вокруг нее песенно, даже когда она молча.
Не пиши, говорит, а колечком зажми эту ранку.
А дыши, говорит, всей собою, как свет спозаранку.
Опубликовано в Новая Немига литературная №1, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!