Екатерина Полянская. СТИХИ В ЖУРНАЛЕ “ЭМИГРАНТСКАЯ ЛИРА” №1, 2020

Есть в Санкт-Петербурге замечательное место – Петроградская сторона. Жить на Петроградке – счастье для петербуржца. В этом плане Екатерине Полянской повезло, здесь она живёт, здесь училась в медицинском институте. Для меня читать стихи Екатерины Полянской как раз сродни прогулкам по любимой Петроградке – это как вдыхать прозрачный воздух (да, такой тоже встречается в туманном и дождливом Петербурге) среди чудесных домов в стиле модерн, таинственных проходных дворов, церквей и монастырей, аллей Ботанического сада. И при этом не так важно, посвящены ли стихи Екатерины родному городу, Новгороду, Пскову, петербургскому троллейбусу, бабочкам или цветам – стиль поэта всегда легко узнаваем.

Д. Л.

ПРОГУЛКА В РУЧЬЯХ

Горький дым, да собачий лай…
Побыстрее коня седлай,
И сквозь жалобный стон ворот
Выводи, садись, и – вперёд.

Мимо свалок и пустырей,
Издыхающих фонарей,
Прогоняя от сердца страх –
На рысях, дружок, на рысях.

Под копытами хрустнет лёд,
Тёмный куст по щеке хлестнёт.
Направляясь вперёд и ввысь,
Ты пониже к луке пригнись.

Мимо стынущих развалюх,
Гаражей, канав, сараюх,
К тем местам, где нет ни души,
Поспеши, дружок, поспеши.

Сквозь крутящийся снежный прах,
Повод стискивая в кулаках,
Откликаясь на зов полей,
Ни о чём, дружок, не жалей.

Ничего у нас больше нет –
Только звёздный колючий свет.
И дорога. И мы на ней –
Просто тени среди теней.

* * *
Бредут в ночи, дорог не разбирая,
Кружат, своих не ведая путей,
Слепые миражи земного рая –
Больших идей и маленьких затей,

Сквозь вечный марш уценки и усушки,
Где лай собак страшней, чем волчий вой,
Где пролетарий над гнездом кукушки
Похмельною качает головой.

Сквозь песню, где баян доносит тихо
Кому – неважно…
Колкий звёздный жмых,
Любимый город, дремлющее лихо,
Мерцающая речь глухонемых,

Насущный хлеб, чуть влажный на изломе,
Обломки кирпичей, осколки слов –
Смешалось всё, как в чьём не помню доме,
В сияющей бездомности миров,

Рождений и смертей, летящих мимо,
В беззвучном вопле обречённых «Я»…
И лёгкость бытия невыносима,
И неподъёмен груз небытия.

* * *
Под конец ленинградской зимы ты выходишь во двор,
И, мучительно щурясь, как если бы выпал из ночи,
Понимаешь, что жив, незатейливо жив до сих пор.
То ли в списках забыт, то ли просто – на время отсрочен.

Сунув руки в карманы, по серому насту идешь ­–
Обострившийся слух выделяет из общего хора
Ломкий хруст ледяной, шорох мусора, птичий галдёж,
Еле слышный обрывок старушечьего разговора:

«…мужикам хорошо: поживут, поживут и – помрут.
Ни забот, ни хлопот… Ты ж – измаешься в старости длинной,
Всё терпи и терпи…» – и сырой городской неуют
На осевшем снегу размывает сутулые спины.

Бормоча, что весь мир, как квартира, – то тесен, то пуст,
Подворотней бредёшь за кирпичные стены колодца,
И навстречу тебе влажно дышит очнувшийся куст,
Воробьи гомонят, и высокое небо смеётся.

КАРТИНА

В Никольском храме древнего Изборска
Картина есть. Иконою назвать
Её едва ли можно: змей огромный
Среди багряно-дымных языков
Бушующего пламени разлёгся,
Свиваясь в кольца и разинув пасть.
По телу змея, словно по дороге,
Влачатся к пасти грешники: цари
В роскошных багряницах вперемешку
Со скрюченной и злобной нищетой,
Разбойники, купцы, прелюбодеи,
Транжиры, игроки и гордецы,
Лжецы, чревоугодники, блудницы,
Блестящие придворные, скупцы,
Жестокие воители в доспехах,
Архиереи в митрах… И у всех
Отчаянье на лицах и покорность.
И каждый одинок и обречён
В потоке бесконечном, беспрерывном
И безнадёжном. А со всех сторон
Несчастных окружает нечисть: бесы
С бичами и трезубцами. Они
Бодры, неумолимы, мускулисты.
Напоминают лагерный конвой –
Собак и автоматов не хватает
Для сходства абсолютнейшего. В той
Наивной аллегории всё ясно
И канонично, в общем-то, вполне.
Когда бы не деталь: одна из грешниц
Споткнулась, обессилев. На неё
Бичом конвойный тут же замахнулся.
Локтём закрыла женщина лицо,
Пытаясь защититься от удара
И скорчилась. Нет в этом ничего
Необычайного. Но вот мужчина,
Идущий рядом… Крепко обхватив
Одной рукой несчастную за плечи
И наготу её прикрыв плащом,
Другой рукой он резко замахнулся
На беса. На охранника! Лицо
Его сурово, даже тени страха
На нём не отражается. Глаза
Глядят упорно, гневно прямо в харю
Бесовскую. И кажется, что тот
Слегка растерян от сопротивленья
Нежданного… Но что хотел сказать,
Что показать хотел безвестный мастер,
Нарушивший канон?
А может быть,
К Всевышнему воззвал он дерзновенно,
Моля приговорённым даровать
Надежду на спасенье?..
В самом деле –
Прошедший человеческим путём,
Сполна познавший все его тревоги,
Сомнения, тоску и смертный страх,
Неужто не спасет того, кто даже
За смертною чертою сохранил
Достоинство в себе и состраданье,
Остался человеком даже там,
Где человеком быть нельзя?
Неужто
Закон и справедливость больше, чем
Господне милосердие? –  Не может
Такого быть …
Дерзай же, мастер! И
Моля о нас, вовек не отступайся!
Да отворят стучащемуся!..

* * *
Я хочу купить розу.
Хочу купить розу,
Как будто желаю дать шанс
Больному рабу –
Просто шанс умереть на свободе.
Хочу купить розу,
Но каждый раз что-то не так:
Не то, что нет денег,
Не то, чтоб последние деньги,
Но просто есть множество
Необходимых вещей.
Так много вещей.
И снова цветок остаётся
У смуглых лукавых торговцев
За пыльным стеклом.
А я ухожу,
Продвигаясь всё дальше и дальше,
В то время, когда,
Я и впрямь на последние деньги
Куплю себе розу.

* * *
«Мы тут все хороши, пока всё хорошо,
А задень интересы – иной разговор:
На такое нарвёшься – сотрут в порошок…» –
Докурив, он рывком передёрнул затвор,

И зевнул: «Я тебе – друг, товарищ и – волк.
Пусть считают меня дураки – подлецом.
Наплевать!..» – так сказал человек, и умолк,
Тяжелея и отвердевая лицом.

Но другой рассмеялся: «Всё правильно, брат!
Нынче воздух до боли пронизан весной –
Не наполнится слух, не насытится взгляд…».
И шагнул, повернувшись беспечной спиной.

Мир дышал на разрыв, шелестел и звенел,
Человек по ладони раскрывшейся шёл.
И дрожал у него меж лопаток прицел,
И отбрасывал солнечных зайчиков ствол.

* * *
У меня три шага от стены к стене,
Ручка и бумага, и луна в окне.
Тонкий лучик света темнотою сжат,
А за стенкой где-то мышки шебуршат.

Мышки голодают каждую весну –
Корочку глодают, ходят на войну.
Может быть, обои прогрызут до дыр,
Может, где-то с бою раздобудут сыр.

Ветер задувает в чёрную дыру,
Мышки затевают тихую игру:
То ли что-то тащат, тащат и грызут,
То ли настоящий учиняют суд.

Может, загуляют, вольностью горя,
Может, расстреляют белого царя.
А потом заплачут, каяться начнут,
С пряника на сдачу получивши кнут.

Высохшие крошки, перекисший страх.
Злые-злые кошки сторожат в углах.
За окошком лужа с огоньком на дне…
Мышкам явно хуже, чем, к примеру, – мне.

У меня три шага и затяжки – три,
Ручка и бумага, и стихи – внутри,
Над башкою – крыша, и на кухне – газ…
Господи, услыши, и помилуй нас!

ТРОЛЛЕЙБУС

Неизвестным безумцем когда-то
Прямо к низкому небу пришит,
Он плывёт – неуклюжий, рогатый,
И железным нутром дребезжит.

Он плывёт и вздыхает так грустно,
И дверьми так надсадно скрипит,
А в салоне просторно и пусто,
И водитель как будто бы спит.

И кондуктор слегка пьяноватый
На сиденьи потёртом умолк.
Ни с кого не взимается плата,
И на кассе ржавеет замок.

Он плывёт в бесконечности зыбкой,
В безымянном маршрутном кольце
С глуповато-наивной улыбкой
На глазастом и плоском лице.

И плывут в городском междустрочьи
Сквозь кирпично-асфальтовый бред
Парусов истрепавшихся клочья
И над мачтами призрачный свет.

* * *

…так ведь меня могут спутать с теми, кто пишет о розах
и бабочках…
высказывание в сети.

Да, я буду писать о бабочках и цветах
Всем смертям и войнам назло – обязательно буду,
Потому что мне не пройти через боль и страх,
Если не пронесу их в себе повсюду.

Да, я буду писать о них, потому что они – хрупки,
Потому, что их мужество много больше, чем наше…
Лёгкие крылышки, тонкие лепестки –
Целый мир, что мудрее людей и старше.

Буду писать, потому что без нас без всех
Жизнь обойдётся, а вот без них – едва ли.
Попросту треснут, расколются, как орех
Планы, амбиции, прочие «трали-вали».

Потому, что когда не станет «своих» и «чужих»,
И сквозь горький стыд и недоуменье
Мы возвратимся, то снова увидим их.
И разглядим вечность внутри мгновенья.

* * *
Апрельский день прочитан между строк.
В облупленной стене несвежей раной
Темнеют кирпичи. И водосток,
Вообразив себя трубой органной,

Прокашлялся и загудел. Под ним
На тротуаре – трещинок сплетенье,
И прошлогодний лист, весной гоним,
Плывет в небытие прозрачней тени.

И снова мир течет сквозь решето
Фантазии, сквозь близорукость взгляда,
И мне не выразить словами то,
Что вновь его спасает от распада.

* * *
Господи, взгляни на наши лица –
Ты сияешь славой в звёздном стане,
Господи, мы – птицы, только птицы,
Жизни еле слышное дыханье.

Наша плоть под солнцем истончилась,
Выветрились слёзы и улыбки,
Нашу тонкокостность, легкокрылость
Лишь в полёте держит воздух зыбкий.

Господи, ну что ещё мы можем?
Только петь. Не помня о законе,
Петь одну любовь… И всё же, всё же –
Не сжимай в кулак своей ладони!

Опубликовано в Эмигрантская лира №1, 2020

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Полянская Екатерина

Родилась в 1967 году в Ленинграде. Поэт, переводчик с польского и сербского языков. Окончила Сакнт-Петербургский государственный медицинский университет им. И. П. Павлова. Печаталась в журналах и газетах «Звезда», «Нева», «День и ночь», «Северная аврора», «Аврора», «Всерусский собор», «Питерbook», «Литературная газета», «Южная звезда», «Немига литературная», «Сибирские огни», «Сетевая словесность», «Зинзивер» «Литературная гостиная», «Дружба народов», «Москва», «Врата Сибири», «Всемирная литература», «Неман», «Урал», «Сура», «Интеллигент», «Изящная словесность», в сборниках «День поэзии» и др. Автор книг «Бубенцы» (1998), «Жизни неотбеленная нить» (2001), «Геометрия свободы» (2004), «Сопротивление» (2007), «Воин в поле одинокий» (2007), «На горбатом мосту» (2014), «Стихи / Песме» (2014, на сербском языке). Стихи переводились на польский, болгарский, японский, английский, сербский и чешский языки.

Регистрация
Сбросить пароль