О прозе Ксении Колышевской
В рассказах Ксении Колышевской проступает общий сюжетный мотив, связанный со схожестью характеров главных героев. Их изначальная слабость парадоксально оборачивается силой – герой- жертва, который, казалось бы, раздавлен жизненной ситуацией, встречается с несправедливостью или довлеющим авторитетом, внезапно открывает в себе источник сущностного изменения и преодоления. Эти внутренние ресурсы – понимание и принятие своего «врага», сочувствие к нему и прощение.
В рассказе «Ученица» сверхчуткая и замкнутая по своей природе девочка становится жертвой педагогических экспериментов завуча, которой во что бы то ни стало нужно «подружить» главную героиню с одноклассниками (ведь «не дружить – не нормально»). Хрупкий, но гармоничный доселе мир ребенка ломается, девочка начинает чувствовать свою неполноценность, внушенную педагогом, бросает любимые занятия музыкой и, казалось бы, теряет себя. Однако спустя годы, встретив вдруг свой «школьный кошмар» на улице, бывшая ученица исцеляется от детской травмы – перед ней не грозный педагог, не «мучительница», но несчастная, одинокая и сломленная старуха, вся жизнь которой состояла из отчаянных попыток «причинить добро» (таким, каким она его понимала).
В рассказе «Томагавк» главный герой – мальчик Слава из большой, но, увы, неблагополучной семьи. Персонаж отца выписан в рассказе густыми, темными красками и, казалось бы, выглядит чудовищным в глазах запуганного ребенка. Отец сидел в тюрьме, пьет спирт и чифирь со своими «корешами», он не гарант спокойной жизни, а постоянная угроза своим собственным детям. будто едкий сигаретный дым, его дух пропитывает все пространство семьи, меняя яркую палитру детства на блеклые и безысходные краски. «Курил он часто и, бывало, не один, а с друзьями… – поэтому в квартире воздух никогда не был прозрачен, а обои пожелтели».
Но несмотря ни на что «Слава любил отца. Он никогда никому не рассказывал, что происходит у него дома, потому что ему не хотелось, чтобы кто-то посчитал, что его отец – зверь без души. Он знал, что она у него есть, но не мог объяснить и доказать это, поэтому предпочитал молчать». Вспоминается фильм Звягинцева «Возвращение» 2003 г. И там, и тут созданный в голове ребенка «образ отца» (пусть не правдивый прямой слепок, но идеализированный портрет) позволяет ему любить родителя и через это чувство жить, расти и верить в лучшее, доброе. Психологически верно (пусть и в противоречие здоровой житейской логике) звучит мотив вины главного героя «Томагавка». Именно Слава принес домой нож, который нашли у его отца после кабацкой драки… Эта ужасная «сопричастность» как бы роднит его с отцом и примиряет.
Несмотря на напряженность повествования, рассказ заканчивается внезапным и символичным откровением – ребенок использует найденный на улице секат, чтобы освободить запутавшуюся в рыболовной сети чайку. Напуганная птица, не понимая добра, бьется и в кровь расклевывает руки ребенка, но тот все же освобождает ее.
Часто все неприглядное, но правдивое, ломающее наше идеализированное представление о добром прекрасном мире, в котором мы также (несомненно!) добры и прекрасны, рождает защитную реакцию: отвернуться, «развидеть», забыть. Но, признавая существование мира искалеченных и нечутких, а порой и вовсе жестоких взрослых, ломающих жизни детей, мы неизбежно принимаем на себя ответственность за собственные поступки, с вниманием и болезненным сочувствием всматриваемся в своего «внутреннего ребенка», обретая истинную способность сострадать и идти навстречу другому. Как писал о «черном реализме» критик А. Рудалев: «люди не замечают друг друга, наступают и машинально давят себе подобных. Единственный выход – смириться и попытаться мимикрировать под реальность, и чем быстрее человек это сделает, тем лучше для него самого. Он должен привыкнуть, смириться с мыслью, что такова его доля, и не претендовать на что-то большее». Колышевская рисует страшный мир, который старательно «подсовывает» главному герою именно такую логику выживания, но вопреки всему он выбирает душой и сердцем иное.
Поэтому в рассказах Ксении нет чернушного любования безысходностью, которое свойственно постмодернистской культурной парадигме, там есть надежда на избавление, прощение и исцеление. И все это в руках самого человека.
Ксения Колышевская – начинающий прозаик, однако в ее немногочисленных публикациях уже виден художественный потенциал, – самобытный взгляд на мир, рождаемый болезненной рефлексией и чуткостью автора, приверженность реалистической традиции русской прозы ХIХ–ХХ веков. Язык автора правдив и прост, ведь о настоящей прожитой боли невозможно говорить иначе. И вместе с тем наполнен чувством.
Русские прозаики, как правило, заканчивали свои произведения смысловым многоточием. Этот выход на смысловое многоточие есть и в прозе Колышевской. И он – жизнеутверждающий.
Опубликовано в Южный маяк №8, 2023
