Денис Пелихов. МОЛИТВА НА ВОСХОДЕ СОЛНЦА

Из польской поэзии

Кшиштоф Мария Сенявский

Эпитафия Сергею Есенину

1. Зодиак

Ревёт Медведица Большая,
Летят из пасти хлопья пены.
И, мир безумьем оглашая,
Скулит Щенок в пустой вселенной.

Плывёт возок Дорогой Млечной,
За ним плетутся вереницей,
Сбежав из Зодиака в вечность,
Со мною Рыба, Зверь и Птица.

И Русь церковная с верою старой
В сердце рязанском шумит, будто грозы,
Гудит в кабаках кровавым пожаром,
В пепел твои превращая берёзы.

О чём ты, берёза, грустишь средь полей?
Ты станешь крестом на могиле моей.
Плыви, отчий дом, за заоблачный плёс,
Пусть колокольчик хохочет до слёз.

Пронзённый Лев рычит от боли,
Близнец плывёт рекой небесной,
Телец бежит степным привольем,
И Скорпион дрожит над бездной;

Стучат копыта Козерога,
Стрелец за ним по следу скачет,
И Водолей в печали строгой
По утонувшей Деве плачет.

И Русь зарыдает метелью белой,
Божья опустится милость на землю.
Есенинский клён заледенелый
Над мостовою московскою дремлет.

Уйми слёзы, мати, пусть доля горька,
Кабацкое счастье – самогона река.
Плыви, Русь кабацкая, в звёздную синь,
За мной в Зодиак, где отныне твой сын.

«Отвори мне, страж заоблачный,
Голубые двери дня.
Белый ангел этой полночью
Моего увел коня.

Богу лишнего не надобно,
Конь мой – мощь моя и крепь.
Слышу я, как ржет он жалобно,
Закусив златую цепь.

Вижу, как он бьется, мечется,
Теребя тугой аркан,
И летит с него, как с месяца,
Шерсть буланая в туман».

2.Молитва

В синюю высь, будто в детской игре,
Он убегал от кабацкого тленья.
Лугом рязанским зацвели в декабре
Строки прощального стихотворенья.

Вспомни в молитвах имя Есенина,
Благослови все лихие дороги,
Чарку вина осуши за спасение
И всё до копейки раздай убогим.

В смерти обрёл он желанный покой,
Вмиг пред глазами вся жизнь пролетела…
И долго наутро нервной рукой
В номер стучал комендант «Англетера».

С дорожной котомкой одной за спиною
В путь отправляйся в небесные веси.
Слышишь, как скачет вьюгой ночною
Жеребёнок буланый, серебряный месяц?

Вошли, закричали… И только молчал
Немой небосвод, луною согретый.
А там, на столе, где Есенин стоял,
Струился тихонько дымок сигареты.

Слышишь, как воет средь утра туманного
Ветер, бредущий полями осенними,
Ржанье летит жеребёнка буланого:
«Вспомни в молитвах имя Есенина!»

Ярослав Марек Рымкевич

Белые ромашки

Белые ромашки, астры и кислица –
Вечером над садом сладкий дух струится.

Утром грянет буря, налетит кипуче,
Чадо озорное месяца и тучи.

Утром грянет буря, всё окинет взглядом
И венок огнистый заплетёт над садом.

Заплетёт, распустит – молнией ударит
И воды студёной мне глоток подарит.

Анна Пивковская

ТИРРЕНСКОЕ МОРЕ

И снова всё на лад идёт, по счастью.
Но так ли? Удушающее лето
Италии. Сентябрь не пахнет сливой,
девятым валом накрывает море,
на коже соль, скрипят слова чужие,
как на зубах песок. Ты не со мною.
Глухая память, потеряв дар речи,
безмолвствует. Я прошлого не слышу.
И пахнут гладиолусы, и ветер
бежит вдогонку за листом миндальным.
Здесь мраморные столики доныне
на станциях, как век назад. Европа
ещё стоит. Блестит латунь засовов.
Из автомата ароматный кофе
течёт в стакан. К концу идёт столетье.
О нём известно меньше, чем о солнце.
Сколь нужно нам преодолеть пространства,
в каких блуждать эпохах и на скольких
уснуть высоких башнях на погибель,
смеяться, плакать от непониманья?
Сколь городков, людей, крутых ступеней
увидеть нужно и собак бродячих?
Когда уйти? Спустя какое время
вернуться снова, чтоб не потревожить
своей же тени, собственной же маски?
Прошло мгновенье. И волна о камни
меня хватила, как льняную куклу,
одним рывком сорвав с меня косынку,
с коленей кожу и колечко с пальца.
Я поняла, как всё на свете хрупко…
Придут стихии, и уйдут стихии,
померкнет месяц, солнце ветер жгучий
сухой, кирпичной, раскалённой пылью,
багровой тучей, как рой мух, закроет.
А на веранде два стакана чаю,
как гематит, окрасятся кроваво.
Ночера-Тиринесе, сентябрь

Чеслав Милош

Счастье

Как тёпел свет! Из заводи румяной
Усталые канаты, сосны мачт
В тумане утра. Там, где в воды моря
Ручей струится, у моста звук флейты.
Вдали, под осыпающимся сводом,
Видны едва заметные фигурки –
Одна в косынке розовой. Деревья,
Вершины гор и башни в час рассветный.

Иоанна Кульмова

БОСОЕ СОЛНЫШКО

Вышло солнце босиком на поле —
плакало,
что травка его колет.

Промочило луч в речной водице —
плакало,
что может простудиться.

Забрело в крапиву у болотца —
плакало,
что очень больно жжётся.

И за лесом спряталось,
босое.
Холодно ходить ночной росою.

Яцек Качмарский

ПЕЙЗАЖ С ТРЕМЯ КРЕСТАМИ
(по картине А. Мантенья)

Кресты Голгофы высятся поныне.
Вокруг мерзавцев сброд осатанелый.
Два крайних пусты. Только посредине
Всегда увидеть можно чьё-то тело.

Псы копья окровавленные лижут,
Играют в кости стражники порядка,
А солнце опускается всё ниже,
Тень покрывает землю без остатка.

Вдали гудит пчелиный рой столицы,
Костей ворчанье, пьяная икота,
И Ангелов печально смотрят лица
На реки крови, льющейся без счёта.

Вокруг мерзавцев сброд осатанелый.
Кресты Голгофы высятся поныне.
Два крайних пусты. Только посредине
Всегда увидеть можно чьё-то тело…

Яцек Качмарский

ПАЛОМНИЧЕСТВО[1]

В великий голод ко столице шли,
К царю с мольбой и жалобой они.
И хлеб, и мёд, и песни в дар несли.
«Боже, Царя храни!»

Шли по Руси среди седых берёз,
Где петербургских куполов огни.
И ветер песню кроткую их нёс:
«Боже, Царя храни!»

И песня донеслась туда, где царь
Радел о благоденствии страны.
Раздался хор крестьянский у дворца:
«Боже, Царя храни!»

Навстречу рысью шёл другой напев:
Шальные кони мчали вдоль равнин,
Нагаек свист и государя гнев.
«Боже, Царя храни!»

И хлёст копыт сносил покорно грунт,
Ни слова, ни слезы не проронив.
Пришли туда, где пел крестьянский бунт:
«Боже, Царя храни!»

Все голоса в один смешались хор.
Вдруг атамана крик: «Пошли! Громи!»
Секли их спины сабля и топор.
«Боже, Царя храни!»

Копыта вязли в брошенных хлебах,
Топили землю в мёде и в крови.
Но не смолкала песня на губах:
«Боже, Царя храни!»

Царь понял всё, чего не знал народ:
Когда дрожит от ропота гранит,
Звучит иначе посреди невзгод
«Боже, Царя храни!»

Беата Обертинская

МАТЕРИНСТВО

В тишину кромешную вслушиваясь чутко,
По ночам баюкает колыбель с малюткой

Бледный лик, сияющий благостною мукой,
Над младенцем клонится мягко и без звука.

Лишь, пугая, тянутся из-под одеянья
Серые, косматые лапки обезьяньи.

Натан Тененбаум

МОЛИТВА НА ВОСХОДЕ СОЛНЦА

Приемлю всё, что ни предпишешь,
Смиренный пред Твоею силой.
От ненависти лишь, Всевышний,
И от презрения помилуй.

Ты бесконечное спасенье,
Перед Тобой слова ничтожны.
Так защити же от презренья,
Спаси от ненависти, Боже.

Да совершится всё, что прочишь.
Да будет воля Твоя править,
Спаси ж от ненависти, Отче,
И от презрения избави.

[1] Подлинная история, произошедшая в середине XIX века. (Примечание Я. Качмарского).

Опубликовано в Бельские просторы №6, 2021