Дарья Фомина. ПРО ПЕРВУЮ ЛЮБОВЬ

Когда у вас была первая лю­бовь? У меня в пять лет. Его звали Никита, мы ходили в один детский сад.
Был теплый май, пахло цве­тами и свежей травой. Я с любо­пытством гладила молоденькие, нежные листочки на ветках липы – ой, липкие, будто намазаны кле­ем. Я вытирала пальцы о новое розовое платье, когда ко мне по­дошел рыжий мальчик с веселыми веснушками, с букетом солнечных одуванчиков и, протянув мне цве­ты, быстро поцеловал в щечку. Его губы были теплыми и пахли цветочной пыльцой. Мои руки и платье стали желто-зелеными от одуванчиков, и я знала: мама будет ругать за испорченное платье.
Я влюбилась в Никиту с пер­вого взгляда, потому что он осо­бенный: у него один глаз темно­синий, цвета вечернего льда, а другой – елово-зеленый. «Как у храброго полководца Александра Македонского», – с гордостью по­вторял Никита слова своей мамы в те минуты, когда я влюбленно раз­глядывала его разноцветные глаза. Мальчишки из нашей группы над Никитой смеялись, дразнили его, а я лупила их за это пластмассовой лопаткой, за что бывала наказана строгой воспитательницей. Стоя в углу, каждый раз чувствовала, что страдаю за любовь.
Однажды Никита спросил у папы:
–      Пап, а что делают настоящие мужчины, чтобы показать женщи­не свои чувства?
–      Дарят кольцо и признаются в любви, – ответил папа.
Никита удовлетворенно кив­нул. А на следующее утро, встав на одно колено и сияя разноцвет­ными глазами, Никита признался мне в чувствах и подарил золотое кольцо с голубым камушком (меж­ду прочим, самое красивое из всех, что он нашел у мамы), и объявил, что я теперь его жена.
Я поцеловала Никиту в те­плую веснушчатую щечку. Весь день скакала и хлопала в ладоши, смеялась без причины – воспита­тельница даже подумала, что я, наверное, сошла с ума от веселья, что мне смешинка в рот попала. И только мы с Никитой загадочно  улыбались и понимали, что ника­кая это не смешинка, а самая на­стоящая любовь.
Кольцо было мне велико и постоянно сваливалось с пальца. Сначала я потеряла свою драго­ценность в песочнице, но, к сча­стью, она быстро нашлась, потом кольцо укатилось в щель – мы с Никитой еле-еле его оттуда до­стали. В тот день я теряла его еще раза три в раздевалке, но каким-то чудом кольцо каждый раз находи­лось, и вечером я благополучно принесла Никитин подарок домой.
–      Откуда у тебя это кольцо? – поинтересовалась мама, расплетая мои длинные непослушные воло­сы перед сном.
–      Это Никита мне подарил, – призналась я и добавила серьезно. – Мы теперь муж и жена.
Мама ничего не ответила. Не отругала даже за испачканное пла­тье.
А Никитина мама тем вечером никак не могла найти свое люби­мое кольцо, которое, она точно помнила, лежало в коробочке в ванной.
Утром наши мамы встрети­лись в детском саду и поговорили.
Моя мама присела рядом со мной на корточки и, глядя мне в глаза, ласково сказала:
– Пусть колечко побудет пока у Никитиной мамы. Никита на­денет его тебе на палец, когда вы станете взрослыми и решите поже­ниться.
Я кивнула, отдала кольцо и стала с нетерпением ждать, когда мы с Никитой вырастем и сможем по-настоящему пожениться.

БЕГУЩАЯ ПО СТРОКАМ

Когда мне было 16 лет и пришло время выбирать будущую профессию, я влюби­лась в Пашку из соседнего подъез­да, улыбчивого старшеклассника с дредами и в косухе. Поэтому я не хотела ничего решать, а хотела платье, как у Бритни Спирс, пере­красить волосы в розовый цвет, как певица Pink, и целоваться с Пашкой до утра под звуки песен группы Rammstein.
В один прекрасный день мама зашла в комнату, где я лежала на кровати в обнимку с подушкой, и поинтересовалась, какие у меня дальнейшие планы в этой жизни. Я подняла голову от фотографии Пашки и блокнота, в который запи­сывала только что сочиненное сти­хотворение о любви, и посмотрела на маму, как баран на новые воро­та. Мудрая мама, конечно же, все поняла. Она вздохнула, махнула рукой и сказала: «Будешь учиться на филолога – у тебя русский с ли­тературой хорошо идут». Я не воз­ражала, русский и литература мне нравились, и через год поступила на факультет русской филологии в Московский государственный об­ластной университет, сокращенно МГОУ. Почти МГУ, думала я.
Учиться в университете ока­залось замечательно. Не приходи­лось больше прятать книжку под партой на химии – химии здесь не было, ненавистной математики и физики тоже, зато была разная литература – русская, зарубежная и античная. А еще был хор с ба­лалайкой и русскими народными костюмами и поэтический кружок «Стихоплет», и везде меня приня­ли как родную.
Моя сестра Катька, вечно до пяти утра чертившая проекты для Бауманки, закатывала глаза и с завистью восклицала: «Сидит себе, книжечки почитывает. К сес­сии она так готовится. Вот лафа- то!» В ответ я показывала Катьке язык и продолжала наслаждаться «Дафнисом и Хлоей», «Илиадой», «Одиссеей», «Юлией, или Новой Элоизой». Про Пашку и розовые волосы я успела к концу перво­го семестра благополучно забыть – с километровыми списками ли­тературы как-то не до глупостей. Моей новой страстью стали книги. В группе «Филологическая дева» в социальной сети «ВКонтакте» был популярен в то время такой мем: «Еще одна ночь в обнимку с Борхесом, и он доведет меня до верхнего колонтитула». И я засы­пала, положив под подушку книги Борхеса, Маркеса, Кортасара или Неруды – моих любимых латино­американцев.
Я не очень-то общительный человек, приятелей у меня раз-два и обчелся. Лучшие друзья фило­логов – это, конечно, книги. Для меня идеальная работа – с текста­ми, а не с людьми. Мне нравится играть со словами и буквами, ис­правлять ошибки. Я получаю от этого такое же удовольствие, как дети от мороженого и конфет.
Люблю, когда все гармонично. Язык и текст – это основа основ, ведь вначале было слово, а мир – это кем-то рассказанная история. У меня есть гипотеза, что наша реальность – созданная Творцом книга, и все написанное в ней по­степенно оживает. Потому проро­кам и удается угадывать будущее, что они, благодаря своему дару, могут читать Книгу жизни с лю­бого места, заглядывать на еще не прочитанные историей страницы.
Многие люди думают, что ра­бота корректора и редактора од­нообразна и скучна: несчастный человек сидит целыми днями и исправляет ошибки. Мой опыт го­ворит об обратном: эта работа ин­тересная и веселая, ведь опечатки всегда разные, и они бывают очень смешные. Например, Галина вдруг становится Гадиной, а в имени Юля случайно вместо Ю появля­ется роковая буква Б. Мне еще ни разу не было скучно.
Однажды наступил день, когда я начала работать внештатным ли­тературным редактором в издатель­стве «Эксмо», в отделе женской остросюжетной прозы, и парал­лельно корректором в газете «Твой день». Я была в то время студент­кой четвертого курса, воспитан­ной на изящном слоге Пушкина и Тургенева. И вдруг мне пришлось читать совсем другую «литерату­ру» – роман про то, как женщина бальзаковского возраста собирает­ся на свидание к возлюбленному, в тюрьму, и покупает трусы с секре­том. Впервые в жизни я испыта­ла то чувство, когда пишет кто-то другой, а стыдно почему-то мне. Я, как несчастная мышь из анекдота, плакала и кололась, но продолжа­ла грызть кактус, успокаивая себя тем, что надо же где-то получать необходимый опыт работы.
Преподавательница по истори­ческой грамматике, когда я расска­зала, где именно работаю, покры­лась красными пятнами, стукнула кулаком по столу и воскликнула: «Ужас! Кошмар! Мы вас столько лет учили, растили ученых, специ­алистов. И ради чего? Чтобы вы в желтой прессе работали и порногра­фические романы вычитывали?» В тот момент я поняла, что сверну­ла не туда.
Следующим местом работы я выбрала солидное медицинское издательство, выпускающее учеб­ники и практические руководства для врачей, и первое время до боли в затекшей шее проверяла со сло­варем написание каждого меди­цинского термина. Со временем стало легче, потому что термины были каждый раз одни и те же.
Я убедилась, что работа редак­тора очень ответственная, нужно тщательно проверять любую ин­формацию. Иначе можно попасть в неприятную ситуацию. Как-то я вернулась из долгого отпуска и с новыми силами принялась исправ­лять ошибки. Вызывает меня заве­дующая редакцией и недовольно спрашивает: «Ты, что ли, исправи­ла Минздрав РФ на Минздравсоц­развития РФ?» Говорю: «Да, я. Мы же всегда это правили». Оказа­лось, пока я была в отпуске, Минз­дравсоцразвития переименовали обратно в Минздрав.
Иногда я редактирую настоль­ко интересные рукописи, что за­бываю обо всем на свете, днем и ночью живу в мире книги.
Коллега, уезжая в отпуск, по­просила меня пожить у нее дома с ее питомцами – с черной и серой кошками. Я в то время редакти­ровала учебник по психиатрии, с интересом читала про истерию, шизофрению и другие психиче­ские расстройства. Я приехала в квартиру поздно вечером. Накор­мила голодных животных сухим кормом и стала думать о том, чем же накормить себя. Не отрываясь от интереснейшей главы про сим­птомы шизофрении, нащупала в холодильнике пару яиц. Прекрас­но, подумала я, здесь есть еда. Пожарю-ка яичницу. Но где же подсолнечное масло, размышля­ла я, перебирая на ощупь разные бутылочки в шкафу. Вот, что-то в стеклянной бутылке – наверное, оливковое масло. Не глядя, щедро плеснула ее содержимое на сково­родку, разбила туда два яйца, посо­лила и отлично поужинала. Только потом, вспоминая странный при­вкус яичницы, решила из любо­пытства посмотреть, какое же мас­ло было – оливковое, или льняное, или еще какое-то. Наконец ото­рвалась от рукописи и посмотрела на бутылку. Каково же было мое изумление, когда прочитала над­пись на этикетке – протерла очки, прочитала еще раз – нет, не пока­залось: Johnnie Walker. Black label. Прогуливающийся человечек за­говорщически подмигивал мне с бутылки. Два пушистика – серый и черный – сидели рядом на сту­льях (им не хватало только ведра с попкорном в лапы) и, кажется, смотрели на меня, как на дурочку.
Больше всего мне нравилось работать в электричке, по дороге в университет. Когда электрич­ка трогалась, я доставала стопку распечаток, ручку и приступала к делу. Развлекалась я тем, что счи­тала, сколько раз самое любимое автором слово-паразит промель­кнет в главе. А больше всего меня веселило, что автор на одной стра­нице мог написать один и тот же медицинский термин пятью спосо­бами – с разными ошибками и опе­чатками. Время за работой проле­тало незаметно.
Вскоре я стала замечать, что люди, сидящие напротив меня в транспорте, почему-то краснеют, бледнеют, пугаются и отсажива­ются подальше. Что со мной не так? Колготки не рваные, платье не испачкано, волосы нормального цвета, то есть не фиолетовые и не  зеленые. Хотя сейчас и этим нико­го не удивишь. Что не так-то?
Поняла я все, когда под дуно­вением ветра перевернулась распе­чатанная страница. И то, что я уви­дела, заставило меня подпрыгнуть на скамейке. Дело в том, что на другой стороне, ради экономии бу­маги и чтобы ничего не потерять, печатали иллюстрации к книге. Не ожидала, что цветные фотографии герпеса и стригущего лишая на ге­ниталиях произведут на меня та­кое впечатление. А на прошлой не­деле, вспомнила я с еще большим ужасом, книга была про вскрытие трупов судмедэкспертами. Пред­ставляю, каково было сидящим на­против меня смотреть те картинки.
Мудрый Альберт Эйнштейн сказал: «Все мы гении. Но если вы будете судить рыбу по ее способ­ности взбираться на дерево, она проживет всю жизнь, считая себя дурой». Я рыба, которая не лезет на дерево, не пытается летать или прыгать, а предпочитает долго и с удовольствием плавать. И замечу, чувствует она себя в воде просто прекрасно.

Опубликовано в Бийский вестник №1, 2022