В Таганроге, как говорил Чехов, лишь «пахло Европой», но и этого хватало, чтобы почувствовать, что «кроме этого мирка есть ведь еще и другой мир».
Из книги Александра Чудакова «Антон Павлович Чехов»
В конце 1980-х годов в кино показывали дублированную на Ленфильме картину «Стеклянный зверинец» (США, 1987) по одноименной пьесе Теннесси Уильямса, широко известного автора пьесы «Трамвай желания», обошедшей многие советские театры. Как сообщает аннотация к фильму:
«Третья и лучшая киноверсия пьесы Теннесси Уильямса в постановке Пола Ньюмена близка к оригиналу до боли, и все роли сыграны превосходно. Том (Джон Малкович) начинает рассказ за кадром и обговаривает сцену “по памяти”, представляя всех персонажей. Сам Том – поэт, работающий на складе, чтобы содержать семью, но на самом деле он хочет бежать. Аманда (Джоан Вудворд) – его мать, стареющая красотка, которая лишилась своего аристократического происхождения, выйдя замуж за телефониста, бросившего семью. Лаура (Карен Аллен) – его сестра. В результате перенесенной в детстве болезни у нее одна нога короче другой, но еще больше ее калечит застенчивость. И, наконец, есть джентльмен (Джеймс Нотон), работающий с Томом на складе. Лаура погружена в мир хрупких стеклянных фигурок, (стеклянный зверинец), которые она коллекционирует».
В финале фильма герой Джона Малковича, не выдержав безысходности и постоянных упреков матери, уходит «из этого мирка в другой мир», став моряком торгового флота, см.: https://www. youtube. com/watch?v=RfaCVPt5a2s
Пьеса Теннесси Уильямса автобиографична и подвержена влиянию чеховской драматургии. «Он открыл для себя Чехова, когда ему было всего 24 года, и стал воспринимать жизнь своей собственной семьи как одну из чеховских пьес, в которой несчастливые люди связаны друг с другом обстоятельствами или кровными узами» (В.Б. Шамина). Желание дать собственную интерпретацию в так и не осуществленной постановке чеховской «Чайки» привело Теннесси Уильямса к созданию адаптации, его пьеса «The Notebook of Trigorin» («Блокнот Тригорина»), как пишет культуролог Вера Шамина, шла «на сцене театра в Ванкувере в 1981 году».
Драматург не был до конца удовлетворен результатом и вплоть до своей смерти в 1983 году продолжал править и вносить изменения в текст. В окончательном варианте пьеса была поставлена в Цинциннати в 1996 году на праздновании столетия со дня написания «Чайки». Далее исследователь подробно характеризует адаптацию Т.Уильямса, отмечая ее отличия от оригинала. «…в такой интерпретации образа Аркадиной можно усмотреть традицию, сложившуюся на американской сцене в целом, где за редким исключением она изображается как хищная, вульгарная и малообаятельная женщина». «Еще более существенные изменения автор вносит в образ Тригорина. […] В пьесе Уильямса он мягче, сострадательнее, он искренне сочувствует Константину, с неподдельным интересом вникает в трагедию Маши. Его рассуждения о смысле творчества, об особенностях творческой личности звучат как собственно авторские признания».
Но и в чеховской пьесе Тригорин выражает мысли автора, что отметил Юрий Соболев в своей книге о Чехове, в главе «В работе над “Чайкой”»:
«Тригорин тоже, как оказывается, цитирует […] Чехова. Тригорин жалуется Нине Заречной […] “я должен писать, я должен…”. Но и Чехов в письме к Л.С. Мизиновой сетует на скуку; и скучно ему не потому, что около него нет его “милых дам”, а потому, что “северная весна лучше здешней и что ни на одну минуту не покидает мысль, что он должен, обязан писать”. (Из письма 18 марта 1893 года)».
И далее у Юрия Соболева – об ощущениях непризнанного писателя: «…в биографических сведениях о прошлом Тригорина – правда подлинных фактов жизни самого Чехова. Тригоринский рассказ о его молодости, когда, как и всякий маленький и непризнанный писатель, чувствовал он себя несчастным и обиженным, – этот тригоринский рассказ невыдуманная повесть чеховской молодости».
«Блокнот Тригорина» Уильямса, заявленный автором как адаптация, написанная с целью приблизить «Чайку» Чехова к американскому зрителю наших дней, во многом ближе к оригиналу, как считают исследователи, чем англоязычные переводы чеховской пьесы, в той или иной степени адаптированные.
«Но каковы бы ни были авторские обозначения, суть их одна: это адаптации пьес иноязычных драматургов к “новому контексту восприятия”», – отмечает Татьяна Аленькина в диссертации 2006 г. Ставя задачу охарактеризовать перевод-адаптацию как исторически сложившийся в мировой драматургии жанр и показать своеобразие адаптации чеховской «Чайки» в практике выдающихся англоязычных драматургов Т. Уильямса и Т. Стоппарда, в автореферате диссертации Татьяна Аленькина пишет, что «во взглядах на художественный перевод от древности до наших дней прослеживается противоборство двух тенденций – ориентации на исходный текст (оригинал) и ориентации на читателя. […] Литературное произведение, по Яуссу, не “монумент”, а “партитура”, рассчитанная на постоянно обновляющееся восприятие. Произведение живет, пока воздействует. …переводчик должен быть литературным критиком, способным воспринимать и понимать художественное произведение “концептуально”, так как перевод – это всегда “интерпретация”. Но интерпретация, по мнению Р. Писа (см. статью Ричарда Писа “Чехов на английском: перевод ‘Чайки’”), должна быть “выдержанной”, ибо “главная цель переводчика воссоздать как можно точнее то, что есть в тексте”. …нельзя переводчику ограничиваться тем, “чтобы перевести разговорный русский язык на хороший разговорный английский”. А между тем многие привлекаемые Р. Писом примеры из переводов К. Гарнетт, Д. Магаршака, Н. Фен, Р. Хингли и др. свидетельствуют именно об этом».
В указанной книге Юрий Соболев демонстрирует, что Чехов «в такой же мере Треплев, в какой и Тригорин»: «…сюжет для “маленького рассказа” мелькнул у Тригорина. И Тригорин спешит занести его в свою записную книжку. Но записная книжка была и у самого Чехова, отметки которой сделаны в “тригоринской манере”. […] И не только стилевое сходство в записных книжках обоих – Чехова и Тригорина. Оно и в манере передачи пейзажа. Описывая заход солнца в рассказе “Гусев”, Чехов говорит: “Одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы”. И Тригорин напишет, “что плыло облако, похожее на рояль”».
Сюжет для небольшого рассказа, записанный Тригориным в свой блокнот, сопоставлен Ю. Соболевым с письмом Чехова, где рассказан случай на охоте – когда художник Левитан подстрелил вальдшнепа, давший толчок созданию «Чайки».
Но в словах Треплева о театральных новациях – «Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно» – выражено и стремление Антона Чехова к обновлению театра. Как сказано в автореферате диссертации Александра Чепурова 2006 г. о постановках пьес Чехова в Александринском театре на рубеже XIX-XX веков, чеховская «Чайка» стала манифестом новой театральной системы. Исследователь характеризует провал комедии Чехова «Чайка» на сцене императорского Александринского театра в Петербурге 17 октября 1896 года как театральное событие, своего рода веху в истории не только русского, но и мирового театра, разделившую «две эпохи развития сценического искусства – конец дорежиссёрского и рождение режиссёрского театра».
Проблема несовпадения формирующегося театра А.П. Чехова с существующими в России его времени театральными моделями остро ощущалась как самим писателем-драматургом, так и современной ему критикой, которая писала о «несценичности» чеховских пьес, «неопытности» и «ошибках» драматурга, нарушавшего «правила сцены».
Реконструируя распределение ролей в чеховской «Чайке», А. Чепуров показывает, как сложившийся в Александринском театре набор амплуа корректировал авторский замысел, что определило отношение драматурга к спектаклю:
«Ощутив еще во время постановки “Иванова” болезненность такой корректировки, когда работа над образом строилась […] на “подгонке” героя под свои приемы и штампы, Чехов постепенно устраняется от традиционного еще со времен Н.В. Гоголя участия автора в процессе репетиций».
Исключением в первой постановке «Чайки» на сцене Александринского театра была Вера Комиссаржевская в роли Нины Заречной, трактовавшая пьесу Треплева не как пародию на продукцию декадентов, а как поэзию, что отметил Дональд Рейфилд в своей книге «Жизнь Антона Чехова» (М.: КоЛибри, 2017, пер. Ольги Макаровой):
«Комиссаржевская нашла верное решение для самого трудного монолога, треплевской модернистской пьесы в пьесе, насчет которой у Карпова были опасения, что она насмешит публику. Когда актриса, модулируя низкими и высокими нотами, на словах “все жизни, свершив печальный круг, угасли” закончила монолог полным замиранием звука, ее чудный голос околдовал зал». https://lektsii. com/3-98966. Html
В 1898 году «Чайка» была поставлена в режиссерской трактовке Станиславского и Немировича-Данченко в МХТ и имела огромный успех. Силуэт чеховской чайки по эскизу Фёдора Шехтеля украсил театральный занавес и стал эмблемой Московского Художественного театра. С тех пор «Чайка» прочно вошла в репертуар мировой театральной сцены.
А пьеса Теннесси Уильямса под заголовком «Записные книжки Тригорина» в 21-м веке шла в театрах Москвы и Петербурга, о чем пишут рецензенты; к примеру, см. статью Кати Рубиной в «Литературной газете» (22. 04. 2009): «Молодой петербургский театр “Комедианты” привёз в Москву спектакль по пьесе Теннесси Уильямса The Notebook of Trigorin – “Записные книжки Тригорина”, о которой сам драматург говорил следующее: “Я пытался достичь такого ощущения, как будто бы Чехов протягивает нам свою руку”».
Опубликовано в Литературный Иерусалим №34
