Антонида Смолина. НЕ ПО ЛЮБВИ. Рассказы

Бабушка

Бабушку с утра ругали за глупость. А как иначе назвать её фантазии о пароходиках на заснеженном балконе? Бабушке шёл 87-й год, она плохо слышала и почти ничего не видела.
Когда-то давно она была дочкой капитана. Папа-капитан водил пароход по широким северным рекам. У него была персональная каюта, белый китель и сильные руки, поднимавшие её высоко-высоко, до самых чаек. По ночам ей часто снились их крики. И тогда с утра она просыпалась в тревоге.
– Пароходик-то ещё не ушёл? Я успею, Нина? – тормошила она спящую дочь и судорожно натягивала на плечи кофту. – Пароходик-то, вот ведь он, у балкона стоит, ишь, волна-то сегодня какая высокая…
– Дура ты, старая дура! – недовольно отзывалась дочь. – Квартира на третьем этаже, до реки через весь город ползти – какой ещё пароходик? Брось свои глупости, дай поспать!
Бабушка на ощупь добиралась до окна и долго стояла там, прислушиваясь к несуществующим чаячьим крикам.
Вечером привели правнука.
– Баушка, баушка, – затараторил он с порога. – Я летающую корову хочу! Настоящую! У неё крылья белые, а сама она чёрненькая, с пятнышками. Я на неё сяду и буду летать вот так высоко, – и мальчуган задрал голову, показывая, как высоко может взмыть летающая корова.
Потом он ещё долго рассказывал, какие удивительные существа эти летающие коровы, как он ждёт не дождётся, когда наконец у него будет своя чудесная бурёнка. И взрослые смеялись, спрашивали, что ест его корова, где спит и влезет ли она на балкон.
Бабушка тоже слушала и смеялась и была, пожалуй, в тот вечер даже счастливее своего трёхлетнего правнука, потому что он по секрету рассказал ей: коровы летают очень быстро, его бурёнка с легкостью нагонит ушедший пароходик. Теперь бабушка ждала предстоящий полёт.

Не по любви

Был у Раисы Прокопьевны муж, дядя Алексей. И был он полной ее противоположностью. Она шумная, деловитая, ни минуты без дела, а он – чего уж греха таить – нюня. Всем и всегда рулила тётя Рая, муж же послушно исполнял указы, умудряясь, тем не менее, регулярно напороться на праведный гнев своей благоверной. Впрочем, не так уж прост был дядя Алексей, но об этом чуть позже.
– Мы ведь с ним не по любви женились, – охотно делилась тетя Рая, расположившись у стола с чашкой «ликерчика» – так она называла рябиновую настойку, разбавленную горячим чаем.
– Ну, Раечка, зачем же ты опять начинаешь? – пытался возразить дядя Алексей.
– А затем, что по любви надо было замуж идти, за Генку-инженера: жила бы, как сыр в масле каталась, а не с тобой мыкалась. Сколько нервов ты мне истрепал, вон, неврологию заработала, – заводилась тетя Рая и бесцеремонно тыкала растопыренной пятерней в нос супругу.
После этого дядя Алексей обычно находил себе срочное занятие во дворе, а она продолжала уже знакомую всем историю:
– Я тогда с подружкой из деревни только выбралась. Приехали мы в Мурманск производство строить. Прошли курсы маляров-штукатуров, и направили нас цеха красить. А я хороша была! Коса длинная, талия – чуть шире этой чашки. Одевалась всегда с иголочки. Выйду из цеха – юбочка, кофточка, причёсочка – не скажешь, что малярша. Но гордая! Никого к себе не подпускала. И стал за мной Генка-инженер ухлестывать. То конфет притащит, то цветов. А ведь тогда цветы живые, знаешь, какая редкость была. Одним словом, ухаживал. И нет бы мне, дурехе, приглядеться к нему, все-таки с местом парень, с головой! Подружка-то моя сразу прочухала, давай ему глазки строить. А мне, видите ли, усы его рыжие не по душе пришлись. Как подойдет ближе – так будто тараканы на меня таращатся. Думаю, а ну целоваться полезет – я ведь заверещу… В общем, он потом на подружке моей и женился. Хотя, точно знаю, всю жизнь меня любил. Мне же этот увалень достался. Как достался-то? Дак ведь говорю же, дура была. Иду по улице как-то, а он у киоска газетного стоит. Рубашка белая, на ветру так и трепыхается, рукава по локоть закатаны, и руки загорелые, словно только вчера с моря вернулся. Подошла поближе, он оглянулся на меня – да как хлоп-хлоп своими ресничищами! Я чуть не села, до чего хорош, зараза, был.
– Теть Рая, так ты ж, выходит, влюбилась в него, а говоришь, не по любви…
– Говорю, не по любви, значит, не по любви, – недовольно буркнет несостоявшаяся Джульетта и, отхлебнув ликерчику, пояснит. – Стали тогда молодоженам квартиры выписывать. А я в общежитии на двоих с подружкой комнатку делила. Удобства на этаже, две кровати вдоль стен, да стол с табуретками, и то все казенное. Вот и думаю, замужем-то почти то же самое, только уж все свое и сама хозяйка, надо замуж идти. А за кого идти? Не за Генку же, с тараканами в квартире жить ой как не хотелось. Вот и потащила этого в загс.
– И не сопротивлялся?
– Да ты глянь на него, ему ведь ни до чего дела нет. Так и до женитьбы не было. Сказала «пошли», он и пошел.
– Любил, наверно, – подмигнешь тете Рае.
– Любил?! – фыркнет она. – У него одна любовь – та, что сорок градусов и булькает.
В защиту дяди Алексея надо все же сказать, что пьяницей он никогда не был. Однако много лет в их семье продолжалась увлекательная робинзонада. Немыслимыми фантазийными усилиями он находил тайники для заветной чекушки, чтобы приложиться с утра «для запаху», а после по-партизански верно и преданно отстаивать заначку под натиском разбушевавшейся супруги.
Где только он не прятал свою стеклянную подружку: и в доме, и в бане, и даже на огородных грядках находила тетя Рая его тайники. А найдя, с видом торжествующей Немезиды уничтожала найденное жестоко и беспощадно, выливая в отхожее место. После того дня дядя Алексей ходил пристыженным и обиженным, но как только приходил в себя – поиски начинались снова.
В последнее свое лето Раиса Прокопьевна занялась рукоделием. Очень уж ей приглянулась в одном журнале вывязанная крючком барышня с зонтиком: тонкая, изящная, в широкой юбке, она напоминала тете Рае ее саму в лучшие годы. Несколько дней трудилась рукодельница над этим шедевром, и результат того стоил. Барышня, для устойчивости подпёртая пустой бутылкой, заняла удобную позицию на полке за телевизором и неизменно радовала хозяйку.
И в то же лето был побит рекорд по самому длительному ненахождению запретной чекушки. Каждый вечер, ложась спать, тетя Рая ломала голову, где этот старый проныра зарыл свое сокровище. И ведь что интересно, далеко не уходит, надолго не отлучается, а знакомый шлейф уже витает в комнате, под самым ее носом. По всем подсчетам, выпита была уже не одна «малушка», но разгадка так и не находилась. Ох и кипели же тогда страсти на кухне у тети Раи!
А с первыми осенними деньками Раиса Прокопьевна занемогла. Притихла, присмирела, и в одну из сентябрьских ночей, робко стучащих дождем в тёмные окна, не стало нашей тёти Раи.
На поминках дядя Алексей вынес ту самую, не найденную покойной чекушку. Все это время она стояла на полке за телевизором. Когда тетя Рая связала свою барышню, для опоры под платье она поставила пустую бутылку, которую тут же ловко подменил ее хитроумный супруг.
Еще долгих двенадцать лет прожил дядя Алексей без тети Раи. Каждую весну он приходил на ее могилу и, лукаво подмигнув жене, смотрящей на него с надгробного фото, задавал неизменный вопрос:
– Ну что, Раечка, догадалась где?
И после, выдержав паузу, торжествующе выдавал:
– А вот и нет! – и доставал чекушку то из сапога, то из-под шапки.

Могила дяди Алексея в Мурманске. В прошлом году дети забрали старика к себе, там он и умер.
Надежно спрятался.

Чужая жена

– Вы же не начинаете шевелиться, пока под самым хвостом не загорит, – раздражённо выговаривал Василий хозяину, обдирая проводку, спрятанную под толстым слоем обоев.
Одноногий старик сидел на диване в противоположном углу комнаты и виновато молчал.
Чуть больше недели назад в районе частной застройки один за другим сгорели три дома. И все – по причине короткого замыкания. Для Василия, местного электрика, это стихийное бедствие вылилось в срочную замену километров кабеля на многострадальной улице и, как следствие, – отмену долгожданного отпуска.
Вот и сегодня, оценив фронт работ, Вася понял, что посиделки, запланированные на вечер у соседа, пройдут без него.
– Дома у всех деревянные, погода сухая стоит – как спички, повспыхиваете, – продолжал он, с силой выдергивая из стены задубевшие от времени провода.
Кабель неожиданно быстро поддался, и Василий, не удержав равновесия, повалился назад. Пока его руки спешно искали, за что зацепиться, на пол полетели портреты с навесной полки, ваза с подоконника и что-то ещё, пылившееся в тесной комнатушке, сотрясённой падением несчастного электрика.
– Что случилось? – показалась в проёме обеспокоенная хозяйка. – Ой-ё! – всплеснув руками, женщина бросилась собирать осколки на разноцветных половиках.
Василий поднялся, подхватил с полу треснувшую раму с портретами и теперь неловко топтался в углу, боясь раздавить остатки стёкол.
– Ничего-ничего, – улыбнулась хозяйка, заметив его смущение, – пусть на счастье будет! Я сейчас за веником схожу и всё замету.
– Вы уж простите меня, – взглянул Василий на старика, сам не зная, за что больше стыдно – то ли за разбитое имущество, то ли за недавнюю отповедь. – Вон и родню вашу расколотил, – пробормотал он, пытаясь пристроить портреты обратно на полку. С чёрно-белого фото строго смотрела худощавая женщина. – Кто это? Сестра, наверно?
– Это жена его, – просто ответила вернувшаяся с веником хозяйка. – А рядом мой муж, это армейская фотография.
– А вы кто? – спросил Вася и тут же подумал о неуместности подобных вопросов.
– Да, кто ты мне? – неожиданно подключился к диалогу старик и хитро сощурился. Василию показалось почему-то, что заданный вопрос уже не раз звучал в стенах этого дома.
– Николай, не начинай! – с угрозой обернулась к старику хозяйка. – Не мути воду, не по возрасту нам это.
– Эх, парень, считай, что любовница! – махнул рукой Николай.
– Вот ещё! Любовница! – хозяйка как будто даже оскорбилась. – Просто не жена.
– А чего не поженитесь? – улыбнулся Вася.
– А потому что не бывает второй жены. И мужа второго не бывает.
Старик недовольно крякнул, но возражать не стал.
– У кого-то, может, и бывает, только не про нас это. – Женщина вздохнула и присела на край дивана, рядом со стариком. – Был у меня муж. Тоже Николаем звали. Хороший. Худого слова от него не слыхала – только «Манюшка, Манюшка».
Мы с ним в деревне жили, недалеко тут, за рекой. Я оператором в конторе работала, он – лесником. А работа такая – всё по лесам ездил. Вот и подцепил где-то клеща. Затемпературил, да мне-то ничего не говорил сначала. И фельдшерица не сразу поняла от чего. Потом уж оказалось, что энцефалит. В больнице нашли, когда без сознания скорая забрала. Не один месяц лежал. Только не вылечили. Ходить – ходил, ел сам, но на голове отразилось – как ребёнок стал.
Так и зажили: старшему сыну десятый год шёл, среднему – шесть, а дочка совсем ещё маленькая была, трёх годков не исполнилось. Ой, тяжко было, чего говорить. И ведь не поплакать, не пожаловаться. Он это вот как-то чувствовал. Сразу занервничает, задёргается: «Манюшка, ты ревёшь? Не реви, Манюшка». И сам слезами уливается. Ребята посмотрят на него – и они туда же! Такое светопреставление начнётся, ой! Так я, бывало, соберусь корову доить, в хлеву всплакну, пожалею себя, горемычную, а уж домой-то опять спокойная иду.
Бабы всё спрашивали, как, мол, ты его не бросишь, ведь это уж не тот мужик, за которого замуж выходила. А я думаю: как не тот? В глаза ему загляну – душа-то Колина! Тридцать два года после этого мы с ним прожили. Когда умер, долго привыкнуть не могла. Будто и на месте всё, а всё не то. Вроде сама себе хозяйка стала, а как распорядиться собой, не знаю.
Вскоре соседка нас с этим вот Николаем и сосватала. Живёт, говорит, хороший мужик, при доме, при пенсии, только ноги нет, отморозил. Я ещё спросила, не по пьяни ли отморозил. Не люблю пьяниц-то. Нет, говорит, на охоте зимой заплутал, еле выбрался. Хозяйственный, говорит, спокойный. Тоже один детей растил: жена молодая при родах умерла.
Два сына у него, в Сибири оба живут. Тяжело в одиночку да без ноги хозяйство тянуть. Объедините, говорит, свои одиночества. Ага, так и сказала: «Объедините одиночества».
Только этот ведь сам свататься не пойдёт, пришлось мне в гости собираться. Так и сошлись. Третий год уж живём.
– Сожительствуем, – поправил старик.
– Да ну тебя лесом! – подскочила хозяйка и принялась за забытую уборку.
Василий тихонько подвинул стремянку обратно к стене.