Эти врата были предназначены для тебя одного
Ф. Кафка
Несмотря на то, что технически поэзия сегодня имеет все инструменты для того, чтобы стать активным элементом современной массовой (в хорошем смысле слова) культуры, этого, как кажется, не происходит. Говоря про технические средства я имею в виду в первую очередь интернет, который даёт возможность практически неограниченного бесплатного знакомства с оригиналами стихотворных произведений всех эпох и жанров, а также позволяет, при посредничестве соцсетей или специальных ресурсов, таких как стихи.ру, делиться результатами собственного творчества с широкой аудиторией. Тем не менее, поэзия не на слуху: общаясь с людьми самых разных профессий, в том числе и с представителями творческой/технической интеллигенции, я крайне редко становлюсь свидетелем или участником разговора о современной поэзии, а если такие разговоры и возникают, то обычно они носят характер отрицания: «разве можно назвать имярек поэтом? Конечно, нет!»
Парадоксально было бы в качестве причины указывать на то, что основным вектором современной массовой культуры является потребление, потому что для него в данном случае все условия созданы — вот он контент, потребляй, бесплатно и в любом количестве! Однако статистика посещений Журнального зала, в списке Рамблера расположившегося на две тысячи двести тридцатой строчке, на два места выше клуба авторской песни «Булат» города Сумы, и на два места уступающий музыкальной школе «Трезвучие» в Куркино, говорит о том, что что-то интернет-посетителям прикоснуться к современной поэзии мешает (а ведь ЖЗ — это ещё и проза, и критика).
Вероятной причиной отсутствия массового интереса является позиция поэтического сообщества — стража открытых (в смысле доступности) текстов. Та самая ждущая тебя одного (читатель!) поэзия оказывается закрытой, потому что язык для разговора о ней сакрален, а её собственный язык недоступен. Но глас, зов, клич в поисках читателя слышен отчётливо — что же мы увидим, если последуем за голосом, приглашающим войти в закрытую дверь?
Само слово «интерес» подразумевает некоторую форму отношения как в смысле оценки (я могу охарактеризовать то, что мне интересно), так и в смысле совместного существования (объект и субъект интереса воздействуют друг на друга, действительно или мнимо). Интересоваться поэзией — значит быть с ней в некоторых отношениях и владеть языком для разговора об этих отношениях и разговора вообще.Начнём с языкового аспекта: в восприятии современного массового читателя (он может не вызывать восторга, но зовут ведь, кажется, именно его) академическое литературоведение и серьёзная критика в рассуждении о неизвестных авторах оперируют неизвестными понятиями, возникает ситуация непонимания в квадрате — осмыслить историко-поэтический ландшафт, оказавшись случайно заброшенным в случайное место (для пришедшего со стороны любая его часть одинаково незнакома, школьный курс литературы едва ли способен здесь помочь) и не владея инструментами навигации, практически невозможно. Серьёзный анализ знакомого и эмоционально близкого материала — пусть это будут не самые интересные и оригинальные с точки зрения литературоведения тексты Веры Полозковой, рэп‑ и рок-исполнителей или стихи для детей — мог бы облегчить неакадемическому читателю вход в мир современной поэзии и критики, познакомить его с критериями и категориями, которыми они оперируют, и втянуть в более общий разговор о поэзии и культуре (а ведь это основы теории, ссылки на избранную профильную литературу, литературно-исторический контекст и новые для неискушённого читателя имена).
Наличие общего языка означает возможность интереса, но не обеспечивает его существование. Человек, пусть и современный (а может быть, и благодаря этому) — всё ещё мера всех вещей, и воспринимает явление не только исходя из своего отношения к нему, но и через отношение этого явления к себе и продуктам своей деятельности. Интеллектуальный досуг современного общества во многом строится на добровольном (часто бесцельном) производстве: людям нравится «лепить горшки», «рисовать картины», петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах, заниматься спортом, который тоже — производство, пусть даже типичный результат — это просто GPS-трек тренировки в социальных сетях. Люди не хотят быть только потребителями, они хотят быть соучастниками, и это легко объяснить: во-первых, творчество само по себе способно приносить радость, во-вторых, созидая, человек становится гораздо более осознанным и эффективным потребителем. Фортепианный концерт больше радует, если ты и сам хоть немного играешь, соревнования по бегу интереснее смотреть, вернувшись с пробежки.
В этот процесс активно вовлекается рынок, предлагая наряду с расходными материалами и инструментами обучающие онлайн-ресурсы, бесплатные мастер-классы и тренировки, вовлекая профессионалов в процесс обучения. Что получается в итоге? Достаточно стройная система, которая позволяет людям проводить свободное время с пользой, а специалистам в соответствующих областях использовать свои навыки, получая за это деньги.
Литература вообще и поэзия, в частности, с её нематериальной основой остаётся от этих процессов в стороне. Конечно, трудно представить в сетевом магазине «товаров для хобби и рукоделия» стенд с ручками и бумагой для создания литературных шедевров, и вряд ли способ набора текста оказывает влияние на его литературную значимость (кстати, этот вопрос было бы интересно исследовать), но за бортом незаслуженно оказывается и всё, что связано с процессом обучения.
Приложив некоторые усилия и неся вполне посильные материальные затраты, я могу заниматься музыкой с преподавателем консерватории и тренироваться с мастером спорта, причём это кажется взаимовыгодным сотрудничеством. В поэзии же задача творческого развития часто сводится к попаданию в один из пантеонов: недоступный (мир толстых журналов), обесцененный (нерецензируемые ресурсы, позволяющие публиковать всё и всем), коммерческий (требующий бизнес-составляющей). Коммерческий сектор — специальная, слабо развитая и мало интересная любителю ниша. Образовательная ценность нерецензируемых ресурсов, таких как стихи.ру, сомнительна, что вкупе с хлёсткими (но оправданными) обвинениями в графомании на страницах «профильных изданий» вызывает желание держаться от них подальше. Недоступность пантеона толстых журналов и литературных конкурсов подкреплена тем, что работы, которые туда направлены, «не возвращаются и не рецензируются». В итоге средний любитель оказывается в безвоздушном пространстве, когда единственная реакция на его творчество, отсутствие реакции, указывает ему лишь на то, что никакой другой он, вероятно, не заслуживает. Не самый конструктивный тезис.
Отношение к оценке своих текстов, как правило, эмоционально заряжено, энергия требует выхода, и когда она не рационализируется в анализ или полемику, происходит её превращение в более архаичные формы — агрессию в отношении своего, чужого творчества и поэзии вообще. Безусловно, можно сказать, что большая литература при этим ничего не теряет, плохие сочинители никому не нужны, но речь не о литературном процессе, а о вовлечении в круг увлекающихся поэзией большего числа людей, и в лице плохого автора поэзия теряет потенциально хорошего читателя. В меру сил играя Баха на пианино, я не чувствую, что оскорбляю память великого композитора, и само понимание того, что я играю плохо, поможет мне на концерте понять разницу и усилит желание пойти на следующий. При этом мне — типичному исполнителю-любителю — не приходит в голову мысль участвовать в Конкурсе имени Чайковского. Это говорит о том, что в среде любителей-музыкантов сформирован набор критериев, которые позволяют более-менее объективно оценивать уровень мастерства (в данном случае исполнительского), в том числе и своего. И это та задача, решение которой пошло бы современной поэзии на пользу.
Доступность профессионального рецензирования (не публикации!) своих работ и неформального образования (онлайн-курсы, семинары, репетиторство), позволило бы вовлечь в серьёзный разговор о литературе тех, для кого познание поэзии основано на чувственном опыте существования своих текстов в общей системе поэтических координат. В противовес исследованию посредством наблюдения, читатели-писатели познают поэзию через эксперимент, который связан с активным вмешательством в существование исследуемого объекта — через взаимодействие. Но необходимым условием эксперимента является возможность фиксации реакции исследуемого объекта на внешние воздействия; отсутствие таковой становится поэтическим небытием, которое поглощает автора и как писателя, и как читателя. Вряд ли стоит опасаться того, что открытие широкой возможности рецензирования непрофессиональных текстов приведёт к выходу из строя литературного сообщества в результате графоманской DDoS-атаки. Человек, получающий профессиональную оценку своих текстов, скорее сосредоточит усилия не на рассылке подборок во всё новые редакции (попытка стать постмодернистским поэтом), а на работе над самими текстами. И то, и другое хорошо само по себе, но вдобавок поэзия получит ещё одного преданного читателя, потому что осознание себя в поэтическом пространстве (даже на самой низкой ступени в его иерархии, если таковая имеется) требует вдумчивого исследования этого пространства.
Ключом к популярности современной поэзии является открытость сообщества. Открытость, с одной стороны, по отношению к явлениям массовой культуры, которые находятся за пределами сферы профессиональной/высокой поэзии, но при этом могут анализироваться с использованием академического инструментария. С другой стороны, по отношению к читателям-писателям, которые готовы активно взаимодействовать с профессионалами, нуждаясь не в признании, но в диалоге и оценке. Возможно, принятие этого тезиса будет означать, что мы соглашаемся с тем, что любить себя в искусстве всё ещё проще, чем искусство в себе, но одновременно может оказаться, что помочь человеку не любить себя в искусстве важнее, чем всё перечисленное выше.
Опубликовано в Prosōdia №12, 2020
