ВАЛЕРА-ЧУМАК
Работал Валера помощником машиниста экскаватора на Ситовском карьере. Жене Наде всю жизнь только половину зарплаты отдавал, а другую половину в подлокотнике дивана прятал и потихоньку пропивал. Пил он обычно с мужиками за гаражами после партийного собрания яблочное вино. Валера был примерным членом КПСС.
Возвращался как-то Валера после выпивки и обсуждения международной обстановки кривой походкой домой, споткнулся на ступеньке возле своей квартиры и покатился по лестничному маршу вниз. Головой о бетонные ступеньки ударился так, что костяной звон соседки у подъезда услышали.
Увезли Валеру на скорой в нейрохирургию.
Распилили ему черепную коробку и лечить стали. Валера эту операцию теперь часто вспоминает и очень подробно:
– Я всё помню, взялся меня оперировать парень хороший, кандидат наук. Лежу я на операционном столе мозгами наружу, а он в них копается. А потом говорит, дескать, Валера, спой что-нибудь, мне будет оперировать тебя веселее. И я запел: «Я люблю тебя Россия, дорогая наша Русь». А он не отстаёт: дескать, Валера, спой ещё. Я спел, а вот вторую песню не помню.
После выздоровления с Валерой чудесное превращение произошло. Стал он не хуже Чумака людей пассами лечить. Первой оздоровление почувствовала родная тётка Тамара Живоглотова. Посадит Валера тётку на диван, скорчит отрешённую физиономию, глаза закатит и начинает руками над тёткиной головой водить.
Голова у тётки невелика, усохшая от переживаний по неверному мужу. Но тётке облегчение, а Валере от родственницы за лечение – бутылка.
Стала тётка к Валере своих товарок на лечение водить, дескать, помашет руками племянник, и сразу легче станет. Даже водичку «заряжать» Валере стали в трёхлитровых банках носить. А тут Валера ещё одного Чумака в дом привёл, тоже отменного целителя, у пивной познакомились. Валера у порога пьяненький хлопнулся, а пришлый Чумак давай жену Наденьку лечить. До утра пролечил.
Только доктор на очередном диспансерном осмотре Наденьке каверзный вопрос задал:
– Вы не замечали у мужа раньше каких- нибудь причуд?
– Да вроде нет, – отвечает уклончиво Наденька.
– А ваш муж много выпивает, – напирает доктор, – я, когда его оперировал, обратил внимание, что клетки головного мозга атрофированы от алкоголя.
– Да нет,–убеждает врача Наденька,–так, по рюмочке для аппетита.
Но скоро стала за мужем некие странности замечать. Например, ест Валера курочку и урчит, как кобель. А потом муж замок в дверь спальни врезал и стал часто запираться и приговаривать:
– У нас в квартире везде шпионские «жучки» поставлены ЦРУ, даже в электрических розетках.
Сидит однажды третьи сутки в спальне, только щель света под дверью горит, а как Наденька в дверь постучит, сразу пластинку на проигрыватель ставит из журнала «Кругозор»:
– Ничего не знаю, ничего не слышу, ничего никому не скажу.
Пришлось санитаров Наденьке вызывать. Выломали они дверь спальни и вывели Валеру в смирительный рубашке и с перекошенным лицом.
Теперь самого Валеру лечат в больнице с железными решётками на окнах. Наденька часто навещает его, но не горюет. Она того самого, пришлого Чумака, на собственное лечение и сожительство привела. А почему бы и нет, коли у нас у каждой пивной можно Чумака найти.
ХОРЬ
Новогоднее настроение у Дмитрия Ивановича было безнадёжно испорчено. Утром 31 декабря он вышел из избы на двор и, стоя на мостках, дыша крепким морозным воздухом, увидел, что вся выгородка, в которой находились семнадцать кур и петух, завалена тушками мёртвых птиц.
Дмитрий Иванович сразу понял, что на его дворе ночью разбойничал хорёк. Он неожиданно равнодушно смотрел на разбросанные, испачканные кровью перья среди соломы и комков глины. Дмитрий Иванович нервно закурил, расстегнул воротник телогрейки, но, сделав всего пару затяжек, смачно плюнул на ладонь, погасил папиросу, отправив её обратно в пачку, и не спеша вернулся в избу. Жене Любе он ничего не сказал. Она пекла пироги, тушила мясо, резала овощи для салата оливье–словом, готовила новогодний стол. На праздник из города приехала дочь с внучкой, но они ещё спали на тёплой русской печке. В комнате, как показалось Дмитрию Ивановичу, стояла какая-то обвинительная тишина, жена Люба суетилась, не обращая на него внимание.
Пенсия у него была маленькая – едва на еду хватало. Потому куры были хорошим подспорьем, десяток яиц он приносил жене практически каждое утро. Каждую весну они закупали по сорок цыплят, подросших петушков рубили, как и рубили плохо несущихся кур. Суп из домашней курицы разве с птицей из магазина сравнишь! Бульон прозрачный, золотистый, мясо сладкое! Молодых петушков и надо было рубить. Старый петух им всё равно жизни не давал. Дмитрий Иванович как-то раз выпивал у сарая с племянником Вовкой самогон. На их глазах молодой петушок резво запрыгнул на курочку, но тут же был с позором согнан внимательным старым петухом.
– Гляди, дядя Митя, натурально прямо с бабы снял, вот западло!–гоготал племянник, опорожнив гранёную стопку с мутной жидкостью, и захрустел огурцом.
Деревенская кличка у Вовки была Мухомор.
Дмитрий Иванович тоже засмеялся, но не над неудачной попыткой молодого петуха потоптать курочку, а над племянником. Вечно красное, с белыми пятнами, лицо Вовки действительно напоминало шляпку мухомора.
Днём пропажу кур обнаружила жена Люба, она сразу все поняла:
– Хорь?
– Он самый,–утвердительно кивнул головой Дмитрий Иванович.
– Что делать будем, старый?
– Ловить, – пожал плечами муж, хотя и не знал, удастся ли поймать пронырливого зверька.
Хозяйство у Дмитрия Ивановича было самое обыкновенное: потемневшая бревенчатая изба в три окна, построенная ещё его родителями. Она была покрыта поверх старой дранки волнистым, замшелым шифером. Двор с житницей давно просели. В доме была белёная печь, стоял старый буфет, трёхстворчатый платяной шкаф, пара железных, кованных деревенскими кузнецами кроватей и скрипучий диван с неудобно выпирающими пружинами, дубовый, обитый клеёнкой стол, советский цветной телевизор «Садко», завешанный пыльной салфеткой, но исправно работавший уже двадцать два года, засиженное мухами зеркало в тёмной деревянной раме, набор чешской хрустальной посуды, которую когда-то привезла в подарок дочь, побывав от профсоюза на курорте в Карловых Варах. На пузатых бокалах были почему-то русскими буквами вырезаны надписи «виски», «водка». Видимо, в те времена русские туристы были основными покупателями чешских хрустальных изделий.
Дмитрий Иванович долго копался в кладовке, пока не нашёл два старых капкана. Капканы чуть проржавели, но строжки исправно работали, остались чувствительными. Капканы он выварил в чугунке, в еловой хвое. Легко обнаружив на дворе звериный подкоп, поставил ловушки рядом с ним, предварительно вымазав капканы свежим навозом, чтобы напрочь отбить человеческий запах. В капканы он положил тушки убитых кур.
Удивительно, но обнаглевший хорёк попался в капкан уже на следующую ночь. Во двор утром Дмитрий Иванович вышел по малой нужде, но уже с мостков, в солнечном проеме, идущем от меленького оконца, увидел большого, размером со среднего кота, хорька – он блестел и переливался на солнце черным мехом, как норка! Хорька зажало в капкан поперек тела. Дмитрий Иванович понял, что зверек ещё жив–его розовая пасть постоянно двигалась в безысходном оскале. Дмитрий Иванович, не веря такой удаче, деловито двинулся к животному и смело наступил на хорька литой калошей, пытаясь задушить хищника.
Его удивило, когда калоша буквально расплющила животное, но сердце яростно прыгало вокруг всей резиновой подошвы, словно самостоятельно боролось за жизнь и пыталось вырваться наружу.
– Какой живучий,–вслух поразился Дмитрий Иванович, но хорёк умер под его подошвой так же внезапно, как и боролся за жизнь.
Он вынул хорька из капкана, сдёрнул с гвоздя сыромятный ремень и, выйдя со двора, деловито повесил животное за шею на бельевой перекладине напротив кухонного окна.
Когда он вернулся в избу, оказалось, что жена Люба уже всё видела:
– Зачем ты, старый, эту гадину на сыромятине у меня под окном повесил? Какое в этом удовольствие?
Дмитрий Иванович только самодовольно хмыкнул в ответ и полез в буфет, где стояла четверть с первачом:
– Имею право,–гордо сказал он, тяжело опустившись с банкой на стул.
– Заслужил,–смягчилась Люба и стала накладывать мужу на закуску квашеную капусту.
Хорёк болтался на сыромятине под окном неделю, покрылся инеем. Соседи приходили посмотреть на добычу Дмитрия Ивановича, одобрительно кивали головами, дескать, как ловко старик поймал куриного убийцу. Но победа над хорьком вскоре Дмитрию Ивановичу надоела, и он выбросил зверька в помойную кучу.
Однако после этого происшествия жизнь старика перестала ладиться. Обострилась катаракта, и Дмитрий Иванович ощутил, что теряет зрение каждый день. Деньги на операцию он планировал накопить, лечь в областную больницу и оперировать хотя бы один глаз, а через некоторое время второй. Но отложить деньги с нищенской пенсии никак не удавалось.
Он съездил в областной центр, но в больнице ему недвусмысленно дали понять, что лечить будут только платно. Грустный Дмитрий Иванович вернулся из большого города. Всё пошло наперекосяк. Ближе к весне талая вода залила подпол, хотя такого за всю его долгую жизнь раньше не было. Возможно, от подтопления покосилась изба, просел двор, треснула печка и расшаталось крыльцо. Старик латал всё с полуслепыми глазами и тихо ругался про себя: «Прямо напасть какая!»
Несколько раз он бросал в сердцах своей жене:
– Если не сделаю операцию, ослепну, то повешусь сам на сыромятине, буду висеть под окном не хуже хорька!
Люба на эти жёсткие слова только тихо перекрестилась, помочь мужу она ничем не могла, её пенсия была ещё меньше чем у мужа.
Ночью была сильная буря, упала от ветра старая рябина, разбив окно. Дмитрий Иванович с трудом вставил новое стекло, он чувствовал себя неважно, ощущая в голове странную пустоту. Ему привиделось, будто он лежит на неудобном диване; рука его свесилась до холодного пола, и его беспомощные пальцы грызет наглый хорек. Старик чмокнул губами и очнулся. Он лежал у незакрытого окна, а на улице светало. С дворов неслась петушиная перекличка. У колодца звенели вёдра, принимая студёную воду; глухо гремела колодезная цепь, и отрывисто взвизгивал несмазанный ворот.
Но в этот тяжелый день Дмитрию Ивановичу неожиданно принёс на операцию деньги племянник. Вовка устроился на работу вахтовым методом от районной дорожной конторы на строительство федеральной трассы в далёком южном городе. Работали дорожники с утра до ночи целый месяц, месяц отдыхали дома.
Вовка привез сумасшедшие по деревенским меркам деньги – 70 тысяч руб лей. О дороге на юг он рассказывал старику смачно:
– Дядя Митя, тридцать восемь часов автобус ехал, не знаю, как вылез из него, жопа стала натурально квадратная!
– Когда тебе деньги отдать нужно будет?–перебил племянника Дмитрий Иванович и, тяжело вздохнув, добавил,–я не знаю, как тебе их соберу…
– Забудь, дядя Митя,–махнул рукой Вовка.–Тебе главное–зрение вернуть, с кем я ещё на рыбалку поеду?
Племянник широким жестом вытер со лба пот и враскачку вышел за калитку.
Пребывание в больнице заняло три дня, а сама операция не больше двадцати минут.
Дмитрию Ивановичу было удивительно, что всё прошло без боли, необычными были ощущения, когда врач расковыривает тебе хрусталик.
Удивительно, но зрение вернулось уже на следующий день, причём видел мир вокруг себя Дмитрий Иванович, словно младенец.
Приехав домой, старик долго сидел у окна и с удивлением смотрел в холмистую даль. Так далеко и ясно он давно уже не видел. Скользнул его взгляд и на сыромятину, на которой висел убитый хорь. Дмитрий Иванович, вспомнив о зверьке и о том, что сам хотел свести счеты с жизнью из-за зрения, только ухмыльнулся.
Мир казался ему открытым, свежим, ясным и простым.
Опубликовано в Южный маяк №3, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!