Рассказ
Фларит скучал в оцеплении уже больше часа. Старший курс школы милиции поставили возле самой трибуны, причем с тыльной стороны, почти у входа. Колонны демонстрантов не видны, только музыка слышалась, а к трибуне прошло не так много людей, пропуск проверил – вот и вся служба. И теперь один пейзаж перед глазами – лозунг на противоположном здании: «Мир, труд, май». Разбудили сегодня рано – ни свет ни заря, дремлется, как бы не заснуть на посту. О, смена картинки – от арки, аккурат из-под пламенеющих на солнце букв алого полотнища, выскочила женская фигурка, побежала через площадь. Прямо на него движется. Да это совсем девчонка молоденькая, в пушистой белой беретке.
– С праздником! – произнесла, остановившись рядом.
– Взаимно! – буркнул недовольно, поскольку на посту разговаривать не положено. Она поняла, улыбнулась и подошла совсем близко.
– Я тебя попросить хочу, – сразу перешла на «ты», – пропусти меня на трибуну. У меня там папа, я должна была с ним пойти, но проспала. Он сам и ушел. Пропустишь?
Фларит молчал. Вроде и нельзя, а с другой стороны – что тут особенного, ну пройдет эта девчонка, даже если врет про отца, так кому вред сделает… Пока он медлил, она проскочила мимо и послала ему воздушный поцелуй.
Он и думать о ней забыл, промучившись еще почти час на своем скучном объекте, как вдруг она остановилась прямо перед ним и представила державшего ее под руку важного неулыбчивого мужчину в серой шляпе:
– А вот мой папа. Спасибо тебе, что пустил, – Флариту показалось, будто на этих словах папаша ее нахмурился. А девушка продолжала своим звонким голосом, вгоняя Фларита в краску: – Тебя как зовут? Фларит? Имя какое-то странное. Через «а»? Почему? Если от «флор» – цветок, то должно быть «о». А ты где учишься? В школе милиции. Здорово! А я Лиля. Приходи в гости. Мы вон в том доме живем, под «трудом и маем», пятая квартира.
– Лиля, нам пора, – проговорил ее отец, и она снова послала вконец засмущавшемуся курсанту воздушный поцелуй.
В гости он, конечно, не пошел. С какой стати? Но перед аркой пару раз прошелся в свой выходной, а встретил ее совсем в другом месте – в кинотеатре, в вестибюле, перед буфетной стойкой, где оба покупали мороженое. Она его мгновенно узнала и обрадовалась:
– А я тебя вспоминала. Что не приходишь в гости? Думаешь, я в школу милиции пойду тебя искать? Еще бы немного и пошла. А что? Если ты мне понравился…
Она опять заставила его краснеть. После сеанса ждала у выхода из зала: «Эй, не пропадай! Проводишь меня?»
Так они и виделись теперь в его увольнительные дни. Лиля училась в педучилище, на учителя музыки и пения.
– В школу работать не пойду, пусть не надеются. Папу попрошу, он меня во Дворец культуры устроит. Там весело, молодежи много. Кружок можно вести по вокалу. Я хорошо пою. Хочешь спою? – и прямо в парке, в аллее, где гуляли, встала в позу и вполголоса, правда, но запела какую-то незнакомую почти безмотивную песенку:
Ты ко мне приходи,
Отдохни на груди.
Эти розы твои
Словно искры любви…
– Что это за песня? – спросил, удивившись набору слов. – Романс, что ли, какой?
– Да это я сама сочинила, – захохотала Лиля. – Пока только один куплет есть. Еще придумаю. Понравилось?
– Не то чтобы понравилось, но как-то необычно, – пожал он плечами. – Что значит «отдохни на груди»? У кого непонятно.
– У кого? У женщины, конечно, – засмеялась Лиля. – Ты что, никогда не целовался?
Он покраснел, а она схватила его за плечи, прижалась к губам и опять захохотала. Ее раскованные манеры приводили его не столько в смущение, сколько в неловкость перед окружающими, которые могли услышать ее беспардонные высказывания, громкий смех или увидеть ее панибратскую манеру – хлопнуть по плечу, дернуть за рукав, а то так взять и поцеловать. Посреди бела дня, что только сейчас и продемонстрировала. Он пытался привести ее «в чувство», тихонько придерживая, вежливо урезонивая: «Не так громко, мы же мешаем». Но реакция была обратная:
«Что ты стесняешься? Кто громок и смел, тот больше успел. Знаешь такую присказку? Теперь знай!»
Если честно, то иногда он подумывал, как бы с ней «раззнакомиться». Но с ней не так легко было расстаться: всякий раз обговаривала следующую встречу. Даже на день рождения пригласила. Был накрыт шикарный стол – с красной икрой, шампанским и шоколадным тортом. Пришли две подружки и паренек из ее училища, еще соседи – брат и сестра. Ему сказала: «Это мои друзья», а им: «Это Фларит, жених мой». Он чуть со стула не свалился от ее нахальства. Когда пригласил соседку Свету на танец, та поинтересовалась: «Свадьбу на когда назначили?» Не знал, что и отвечать, промямлил, дескать, еще не договорились. «А твои родители знают? – продолжала расспросы. – Ты ведь из района? О, далековато. Не приезжали с твоей невестой знакомиться?»
Хотел сказать, что и сам с ней пока не знаком, а эта в таковых у него не числится… Да что там объяснять, – махнул рукой, – пусть так считают, коли ей нравится дурить им голову.
Лиле-то потом выговорил: «Ты зачем напридумывала? Поймут ведь, что наврала. Что потом скажешь, как оправдаешься?»
– А не в чем оправдываться. Жизнь по-разному может повернуться. Еще счастлив будешь на мне жениться.
– Не надейся, – усмехнулся. – Бери вон соседа Виктора в женихи, очень он мне понравился.
– Надо бы, чтоб мне, а не тебе понравился, – как-то не слишком уверенно произнесла Лиля. И тихонько вздохнула.
На летний бал в педучилище идти отказался. Она вроде как расстроилась, а потом потребовала компенсацию:
– Вдвоем в новое кафе сходим. Около твоей школы милиции, кстати. «Звездопад» называется. Неужели не заметил?
Пришлось покупать вместо пропуска плитку шоколада под названием «Звезда», да еще и танцевать в обнимку – Лиля на шее прямо-таки повисла. Как ни отодвигался, только крепче прижималась. У подъезда своего распорядилась: «Поцелуемся на прощанье!» И рассмеялась: «Опять стесняешься, как красна девица…»
А через неделю его вызвали на проходную: «Киреев, тебя невеста спрашивает!»
– Какая еще невеста! – возмутился, понимая, кто его ждет.
Она бросилась навстречу:
– Фларитик, спасай! Я тут рядом в торговом центре была, купила себе серебряный браслет в рассрочку, нужен паспорт в залог, ехать отсюда за моим как на край света. Дай свой в залог, я через день заменю на мой.
Была перемена. Из аудитории выглядывали любопытные физиономии однокурсников. Он заспешил побыстрее от нее отделаться: «Пойдем в общагу, это во дворе. Мигом слетаю на этаж».
Дней через пять ей позвонил:
– Могу ли приехать за паспортом?
– Конечно, Фларитик! – проворковала ласково. – Жду с нетерпением.
Он тоже был полон нетерпения. Ему не выдавали диплом без предъявления паспорта – нужно было внести в какой-то документ номер и серию.
Лиля стояла под аркой в красном платье с белой пелеринкой, и он покачал головой: «Ну и красотка! Вырядилась, как тогда в кафе». Она улыбнулась вроде смущенно и протянула ему паспорт: «Там сюрприз…» Он открыл, и кровь бросилась ему в голову, аж задохнулся от гнева. На листке с мелкими буквами «Семейное положение» красовалась печать и запись загса о регистрации брака 20.07.79 г. с гр. Маликовой Л.М.
Он рванул этот листок, смял его, швырнул ей в ноги и помчался прочь, задыхаясь от быстрого бега, от возмущения и от накипавших слез. Она кричала: «Фларит, остановись, подожди!» Он летел, не разбирая дороги, и остановился, когда уразумел, что свернул в обратную сторону, далеко от общежития. Вернулся уже шагом, осмысливая ситуацию, в которую угодил. Диплом по паспорту, пожалуй, получит, никто отсутствия странички и не заметит. Но как жить дальше с этим клеймом? Вместо того чтобы завтра, 1 августа, к родителям ехать, надо идти подавать на развод. Вот ведь нахалка! И кто расписал без жениха? Папочка, что ли, помог? Или сама наврала в три короба, болен, мол, или еще про военную надобность сочинила. С нее станет…
Утром, когда собрался идти с заявлением, столкнулся прямо у дверей комнаты с мужчиной, лицо которого показалось знакомым.
– Добрый день, молодой человек! – угрюмо поздоровался тот, и Фларит узнал папашу Лили, которого видел один-единственный раз после первомайской демонстрации. – Я, собственно, к вам.
– Что ж, давайте вернемся, – Фларит повернул ключ.
– Как же вы так неосторожно порвали свой паспорт… Я, между тем, этот листок вам принес, – протянул отглаженную страничку.
– Зачем он мне? Я иду на развод подавать.
– Не зря ли спешите? Насколько я понял со слов дочери, у вас и без того дело шло к женитьбе.
– Не знаю, почему она так посчитала. У меня и в мыслях не было.
– Но ведь вы с ней встречались. Есть свидетели – ее однокурсники и наши молодые соседи…
– Да, мы виделись. И что из этого? Я разве в любви объяснялся или жениться обещал?
– К чему слова, когда есть действия?
– Но действия же не предосудительные.
– Молодой человек, как вас зовут, я не помню, вы что, не целовались, не обнимались? Ну а если Лиля вдруг беременна?
– Если да, то не от меня.
– Пока будете доказывать, я вам биографию могу подпортить, стоит к вашему начальству заглянуть. Так что советую подумать. Может, листочек-то вклеите обратно?
– Не вклею, – Фларит поднялся. Мужчина тоже встал.
– Подумайте. Моим зятем не так плохо стать. Могу карьеру как сломать, так и вырулить вверх.
– Я понял, – кивнул головой. – Прощайте!
– Не прощайте, а до свидания. Полагаю, нам еще придется встретиться.
– Не иначе, как в суде, – оставил за собой последнее слово Фларит.
Женщина, принявшая заявление, сказала, что дел немало, значит, через пару недель, не раньше, дойдет очередь. Попросил повестку ему прислать в два адреса – на общежитие и к родителям.
Отец только головой покачал, выслушав сбивчивый рассказ сына, а мама всплакнула, и Фларит ее так и не успокоил. Сетовала, что до ее школы дойдет, и кто там разбираться станет, так ли он прав, как говорит, или бросил девушку, обманул ее ожидания… Да, мать в их райцентре уважали, заслуженная учительница, полнаселения – ее ученики, а тут, как ни крути, история не самая положительная. Фларит ходил грустный, даже купаться не тянуло. Пока отец не отругал обоих: «Уверен, что вины твоей нет? Того и держись. И матери твердо заяви, что прав. Правды и добивайся!»
Фларит и представить не мог, что столкнется на заседании суда с настолько продуманной обороной, а скорее – нападением. Лиля молча лила слезы, сквозь рыдания изредка вскрикивая: «Я же тебя люблю…» Выступали те, кого однажды окрестила «друзьями». Света увещевала: «Фларит, ты же мне сам говорил, что будет свадьба, просто о сроках еще не договорились. Вспомни, разве не так?» Паренек из училища по имени Диляр сообщил, что Лиля им жениха представила и тот никакого возражения при этом не высказал, значит, сегодня лукавит, будто даже в мыслях не держал. А папаша произнес сладенькую речь, дескать, Киреев – человек молодой, малость недодумал, ошибся, отказываясь от девушки, с которой встречался, целовал ее, обнимал, собирался делать предложение. Может, и сделал, иначе зачем ей было регистрацию попросить в период его недомогания – в самом деле, ну приболел человек, зачем же откладывать назначенную дату, а то, что она была назначена, вот же расписка от сотрудницы загса… Выступление Фларита с возмущением по поводу свидетельства сотрудницы о назначенной дате и его якобы болезни прозвучало жалким лепетом оправдания. Итогом явилось предоставление еще одного месяца на обдумывание решения о действительности или прерывании заключенного брака. Лиля ждала у подъезда, но Фларит прошел как мимо стенки.
Через месяц их все-таки развели. Она заплакала в ответ на его решительное «Нет», проронила «Согласна» и выбежала из зала. У него даже на минутку дрогнуло что-то внутри от жалости к ней, но чувство освобождения от всей этой нервной кутерьмы последних месяцев оказалось сильнее. Свое место в следовательской группе он потерял то ли в связи с откладыванием развода, то ли после негативного вмешательства всемогущего папаши. Но почти не расстроился, поехав в ту тьмутаракань, где нашлась для него работа участкового.
Родители переживали, а он, наоборот, успокоился и с головой окунулся в криминальные, а то так просто скандальные перипетии рабочего поселка, где единственная фабрика давала людям и заработок на пропитание, и кое-какие социальные услуги, и даже определенный культурный досуг с субботними танцами и редкими концертами в клубе. Появилась у Фларита и очередная воздыхательница, прельщенная его симпатичной внешностью и деликатной обходительностью, – дочка хозяйки, у которой он снимал каморку в деревянном доме. Но тут он уж держал ухо востро и на все попытки вытащить его в кино или на танцы отвечал вежливым отказом со ссылкой на занятость. Он и в самом деле был занят хлопотами, которые не ограничивались отбоем на конец смены, а забирали его целиком, прихватывая порой и ночные бдения. Цифры раскрытия хулиганств и более серьезных преступлений красноречиво фиксировали его увлеченность службой и спустя три года привели к скачку в его карьере, а именно к переводу в один из спальных районов отвергнувшего его города. Это опять потребовало концентрации сил, энергии и снова отодвинуло мамины чаяния о его женитьбе, которые совершенно не совпадали с собственными размышлениями об этом жизненном этапе.
Раздумывая порой о далеком уже эпизоде своего случайного бракосочетания, он не снимал с себя вины за случившееся, считая, что шел на поводу обстоятельств, которым позволил возобладать над здравым смыслом. Между тем в пылу подобных саморазоблачений он однажды направился с извинениями к знакомому зданию на главной площади вновь обретенного города. Однако, не дойдя даже до перекрестка, повернул обратно, увидев, как атлетического вида парень вывозит из подъезда коляску, а за ним появляется Лиля с ребенком на руках. Что ж, душа его должна бы теперь обрести успокоение и больше к этой страничке в биографии даже мысленно не возвращаться…
Время отстукивало годы. Один из них отметился поступлением в заочный московский вуз, на юридический факультет. Поезда в столицу и обратно как минимум дважды в год сделались привычными «суточными профилакториями» для отсыпания и чтения детективов.
Лишь однажды что-то похожее на ЧП нарушило отдыхательное спокойствие от очередного летнего путешествия: впереди, как раз на пути поезда в Москву, сошел с рельсов товарный состав, перелопатив вдребезги железнодорожное полотно и превратив пустые, без груза вагоны в сплюснутые, будто скорлупа разбитого яйца, пластины. Повезло, что именно в это время из Москвы в Новосибирск двигался точно такой же, как их, скорый поезд, остановившись с другой стороны от места катастрофы. И какой-то мудрый начальник распорядился подогнать к дислокации аварии автобусы и поменять один к одному пассажиров двух поездов, пересадив согласно тем же билетам. Так что их поезд теперь стал новосибирским, поехав в обратную сторону, и, соответственно, наоборот. Пассажиры перегружали вещи в автобусы, рассаживались там и ждали, когда этот транспорт перевезет их через зону бедствия. Фларит попал в самую первую машину, она быстро тронулась, однако посередине аварийной территории резко затормозила, оказавшись параллельно автобусу, тоже остановившемуся по красному флажку людей в рыжих жилетах, загружавших обломки в тележки. В салоне духота мешала дышать, Фларит попробовал открыть окно. Стекло поддалось с большим трудом, и он почти уперся лбом в окно соседнего автобуса. С той стороны тоже пытались прорваться к свежему воздуху, но, видимо, женские руки оказались слабее. Он сочувственно улыбнулся и получил благодарную улыбку в ответ. Улыбка была очаровательна, как и весь облик обозначившейся за стеклом молодой особы. Фларит громко спросил: «Как вас зовут?» Она поняла его, что-то ответила, он пожал плечами. Ее головка исчезла, но через минуту к окну прилепилась записка с крупными буквами «Татьяна». Он немедленно выхватил из кейса тетрадь, вырвал листок и начертал: «Фларит». На ее живом личике изобразилось удивление. Он между тем запросил: «Куда едете?» Написала: «В Новосибирск. А вы?» Сообщил: «В Москву, на сессию». Поулыбались друг другу. Почему-то ему вздумалось узнать, в каком она едет вагоне. Увидев номер шесть, как и у него, поинтересовался местом и ахнул от изумления, что и оно совпало с его девятым. Только успел ей об этом прикрепить записку, как ее автобус тронулся. Она помахала ему рукой, он едва смог ответить, его транспорт тоже пришел в движение. Потом была толчея при пересадке в поезд, долгая проверка билетов и раздача белья, затем разносили чай и сухие пайки от железной дороги в качестве небольшой компенсации за неудобства в связи с аварией. И все это время Фларит мысленно продолжал видеть перед собой Татьяну, ее милую улыбку, удивленное личико, когда прочитала его имя, ее прощальный взгляд и взмах руки… Как ни пытался заснуть, ее лицо стояло перед глазами словно наваждение. И постоянно приходило в голову, почему у них совпали билеты – один вагон, одно и то же место… В пять утра, когда поезд, почти нагнав за ночь опоздание, прибыл в Москву, Фларит принял твердое решение и бегом помчался в авиационную кассу.
Еще в Москве в справочной понял, что придется часа полтора-два ждать, но этого как раз хватило, чтобы выпить чашечку кофе и найти цветочный ларек. Хорошо, что сразу не подошел к вагону, а остановился в отдалении. Молодой человек, с которым нежно расцеловалась Татьяна, был высок, хорош собой и тоже с букетом. Уже хотел выбросить свой в урну, как в этот момент Татьяна его заметила: «Фларит, здравствуйте, как вы здесь оказались? Павлик, познакомься, это…» Она замешкалась и рассмеялась: «Фларит, а это Павлик, мой брат». Пожали друг другу руки. Фларит протянул ей цветы и, ободренный ее улыбкой, произнес, чуть-чуть смутившись: «У меня в Новосибирске, кроме вас, ни одного знакомого…» Она опять легко рассмеялась: «Значит, поедете к нам в гости». Брат смотрел растерянно, не очень понимая что к чему, но все-таки тоже кивнул: «Конечно, поехали. Мама ждет с пирогами».
Предложение Фларит сделал Тане в тот же вечер. «Давай хоть немножко поинтересуемся друг другом, – все так же легко и симпатично засмеялась девушка, которая в один миг стала ему дороже всех благ на свете. – Кто мы, откуда, ладно хоть фамилии выяснили…» Он тоже заулыбался: «Ты мою-то согласна взять?» Она кивнула, он притянул ее к себе: «Танечка, поверь, я без тебя просто жить не смогу. Можно я твоей руки у мамы и брата прямо сегодня попрошу?»
Они ушли вдвоем как бы город осматривать, а забрели в первый попавшийся сквер, где оказалась свободная скамейка под развесистым деревом. Там и проговорили часа три, не размыкая рук и не отрывая глаз один от другого…
– Институт бы сначала закончила, – не слишком уверенно прокомментировал вечером их решение Павел. Таня только плечиком передернула: «Неужели не кончу? Если я уже на диплом вышла…» А Мария Федоровна прослезилась: «Как бы отец покойный порадовался…»
* * *
За двадцать лет в Новосибирске Фларит отвык от поездок на родину. Сначала ездили к родителям с женой и дочками, потом только с детьми, позже один. Первым ушел отец, мать его на полтора года всего пережила. С тех пор, как ее похоронил, больше и бывать там не хотелось. И вдруг командировка по работе, совершенно неожиданная, вовсе не по его юридическому профилю, но пришлось заменить заболевшего коллегу.
– Как всегда, ты самый безответный. Небось, тот и заболел специально, чтоб лето не портить, – недовольно проворчала Татьяна.
– А ты, как всегда, меня в грош не ставишь…
…Почему так несправедливо случилось, что казавшаяся небом посланной романтическая любовь обернулась полной несхожестью взглядов и привычек при познавании друг друга в каждодневном многообразии буден? С первых же дней Таня начала командовать, и ему тогда нравилось ей делать приятное, угождать. Он был влюблен, каждое ее желание, каприз старался непременно исполнить наилучшим образом. Почти сразу после женитьбы нужно было все-таки съездить в институт. Она так ласково заныла, заскучала – как ей будет плохо без него. Разжалобила, зацеловала и между нежными объяснениями: «А может, бросить этот твой юридический? Профессия совершенно не денежная. Что-то бы по торговле выбрать…»
Он обнял ее: «Что ты, Танечка! В одних ли деньгах счастье? Эта работа – моя любимая…» Год шел 1985-й, дефицит продуктов и промтоваров зашкаливал, деятели при торговле в самом деле правили бал.
Татьяна быстро ориентировалась в обстановке. Диплом она действительно защитила, а по направлению в область не поехала: тут неденежная должность в обычной юридической консультации, куда устроился муж, ей принесла пользу, осталась в городе как жена со свободным поиском работы, тем более что дочек родила одну за другой. На здешнем хладокомбинате стала технологом и, как-то на удивление легко, перешагнув через пару последовательных ступенек профессионального роста, получила должность главного технолога. За ней теперь приезжала машина. Через год из родительской квартиры переехали в собственную. Иногда по вечерам, отвечая на телефонные звонки, Татьяна уходила в другую комнату, прикрыв за собой дверь. Пару раз брал трубку Фларит и слышал то женский, то мужской вежливый голос: «Можно позвать Татьяну Александровну?» Ее ответы, если их улавливал, звучали однозначно: «О накладной не беспокойтесь, будет полный порядок». Догадывался, что устраиваются махинации с левым отпуском мясной продукции, даже попытался ее остановить. Она только презрительно усмехнулась: «Что ты понимаешь со своими вызубренными законами! Если кругом дефицит, надо уметь этим пользоваться. Как все умные люди». Он перестал спорить, махнул рукой на появившиеся и в доме, и в ее гардеробе признаки благополучия. Удачливая, ей все сходило с рук. Холод в их отношениях разрастался вместе с использованием холода мясокомбината не только для обогащения, но и для удовлетворения самолюбивой натуры Татьяны, которая упивалась своим начальственным положением. Дочки-погодки выросли – одной девятнадцать, другой восемнадцать, отца любят, но стиль усвоили мамин – сплошные гулянки, шопинги, как называют бесконечные походы за обновками, спасибо, хоть учатся в институтах, одна по психологии, другая на менеджменте. А он как бы сам по себе. Как говорится, одиночество вдвоем, в полупрезрительном терпении со стороны жены.
Родной город, который перестал ощущаться родным за давностью лет и неузнаваемостью когда-то дорогих мест, почему-то снова дохнул прежними воспоминаниями. И эта дурацкая учеба с обменом опытом, на которую был послан вместо другого, обернулась глотком освобождения от мыслей, делавших жизнь не то чтобы совсем неудачной (любимая работа всегда была при нем и примиряла с потерями личными), но все же постоянно напоминающих об ожиданиях несбывшихся. Ноги словно сами привели к знакомой арке на площади, однако почти как в старые времена он встретил Лилю совсем в другой части города – у северного автовокзала. Она стояла около газетного киоска, и он ее заметил раньше, чем она его. Показалось, что почти не изменилась. Если да, то к лучшему. Девичья угловатость смягчилась округлыми формами, порывистость словно утихла. Она повернулась, и ее лицо отразило не удивление, не радость, а какое-то непонятное ему чувство, очень похожее на то выражение, которое было у нее после первого заседания суда, когда она ждала у подъезда, а он прошел мимо, даже не удостоив взглядом. Но уже в следующую секунду она как будто натянула маску, увидев, что Фларит шагнул в ее сторону. Взгляд ее стал спокойным, она улыбнулась: «Какими судьбами в наши края?»
– Командировка, – ответил и поинтересовался почему-то дрогнувшим голосом: – Как дела? Как семья?
– Все замечательно. Хорошая работа. Внимательный муж. Сын уже взрослый, студент.
Еще немного поговорили, фактически ни о чем. Она снова улыбнулась: «Извини, мне пора». Уже почти отошла и на секунду остановилась: «Знаешь, почему я тогда всю эту ерунду устраивала? Просто любила. Мечтала жизнь прожить вместе с тобой…»
Опубликовано в Бельские просторы №10, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!