Повесть. Перевод с башкирского Г. Гаскаровой
– Ку-ку, ку-ку…
– Один, два, три, четыре…
– Проклятая птица! Что ты раскуковалась, зловещая тварь! Кыш-ш-ш! Чтоб на свою голову накликала беду, окаянная! Вот ведь какая наглая, выбрала березу в самом центре деревни и кличет несчастье. Чтоб ты подавилась! Кыш-ш-ш…
Муталлап вздрогнул от пронзительного голоса. Над самой его головой со свистом пролетела палка и ударилась о ствол дерева. А Махида-апай продолжала выкрикивать проклятия, даже когда уже зашла к себе в чулан. Кукушка же, напуганная летящей в свою сторону палки, сорвалась с места и полетела в направлении горы, издавая невнятные, заикающиеся звуки.
«Эх, опять не дослушал кукушку, даже до десяти не сумел досчитать. Всегда так! Стоит согнуть мне девятый палец, как она перестает куковать и улетает». Муталлапу почему-то кажется, что мама приедет за ним, если птица прокукует до десяти. Вот и сегодня она прилетела в самый центр деревни, расселась на раскидистой старой березе и только начала куковать… Может быть, она принесла весточку от мамы семилетнему Муталлапу. Но Махида-апай запустила в нее палкой. Почему-то в деревне не любят тоскливого зова этой птицы. Вон, громко каркая, летают вороны. Около сарая крутится болтливая сорока, словно сплетница, подыскивающая кумушку себе под стать. Муталлап знает, что она наблюдает за курами в гнезде, чтобы тут же утащить снесенные ими яйца. Деревенские старушки их тоже недолюбливают, постоянно ругают, но особый страх у них вызывает прилетевшая в село кукушка. Можно подумать, что начался пожар. Закидывают птицу чем не попадя. «Как и меня тоже…»
С тяжелыми мыслями Муталлап зашагал к себе домой. Вообще-то этот дом он не считает своим, его совсем туда не тянет. Там все чужое, его тошнит даже от запаха в нем. Но его размышления прервала щепка, неожиданно ударившая по спине. Муталлап обернулся и увидел мальчиков с верхней улицы, которые были готовы броситься на него, словно волчата на свою жертву. С тех пор, как он приехал в эту деревню, они не оставляли его в покое. Самый старший из них Фаттах крикнул:
– Эй, Мишка-подкидыш, что ты делаешь на нашей улице? – и, даже не закончив вопроса, с размаху ударил Муталлапа в лицо.
У мальчика посыпались искры из глаз, его затошнило, качнуло, но он удержался на ногах. Ему не хотелось дать маху перед намешливо улыбающимися беззубым Садрием и носатым Накипом. Остался крепко стоять на ногах, несмотря на горевшее лицо и сильную боль в голове, постарался сдержать готовые брызнуть из глаз слезы. Мальчики, ожидавшие, что он вот-вот заплачет, были удивлены, что Муталлап даже не шелохнулся. Им показалось странным сегодняшнее поведение мальчугана, который раньше после первого же удара со слезами убегал домой. Садри, который до этого ухмылялся, растянув губы до ушей, вдруг посерьезнел и восхитился храбростью Муталлапа. Если бы рядом не было Фаттаха, верховодившего над всеми, он мог бы даже подружиться и играть с Муталлапом.
– Во дает, ни слезинки не уронил. Нисего себе пацан стал подкидыс Миска, – прошепелявил Садри, щелкнув языком.
Не захотел остаться в стороне и Накип, он отозвался, еще больше раздувая широкий нос:
– Ха, тоже мне нашел ничего себе пацана. Вот как подпрыгну дважды и ударю его ногой, тут же растянется, – изобразил он ногами движение, напоминающее каратэ, и звонко сплюнул сквозь зубы. Он научился так мастерски плеваться у старшего брата. Покурив в потайном месте за баней, тот обычно плевал сквозь зубы. Засунув руки в карманы, Накип обошел вокруг Муталлапа и подошел к Фаттаху:
– Я говорю, может, мне съездить ему по роже, а, Фаттах?
– На сегодня хватит с него. Вон мамаша Мишки идет сюда. Пора убираться. Смотри, Мишка, если пожалуешься мамке, получишь еще, понял!
После того, как Фаттах, посвистывая, отпихнул ногой камешек, тройка удалилась вверх по улице. Муталлап проглотил обиду и быстро протер глаза, пока слезы не скатились вниз, погладил пылавшее от удара лицо. Его сильно задевало и то, что мальчики называли его Мишкой.
– Ой, Мишенька, что случилось? Тебя ударили? – схватила его за руку Сайра. Он вырвался и убежал. Эти чужие руки были холодными и грубыми, а мягкие, нежные руки мамы всегда вкусно пахли. Обращение Сайры «Мишка, Мишенька» всегда ранило Муталлапа в самое сердце. Он даже пытался возражать: «Нет, я Муталлап». Но так называемая «мама» настояла на своем: «Муталлап – слишком длинное имя, язык сломаешь. Я буду звать тебя по-своему, Мишкой». Даже мужа Гиндуллу она называет Геной. Ведь она не башкирка, и ей, якобы, проще по-своему переделывать имена, данные муллой.
Убежав от Сайры, Муталлап пулей забежал во двор и забрался на чердак сарая. Не обращая никакого внимания на кур, с громким кудахтаньем бросившихся от него врассыпную, он нырнул в сено, где любил прятаться от всех. Спасительный уголок, окруженный со всех сторон сеном, принял мальчика в свои объятия. Курица-пеструшка, сидевшая в гнезде прямо над его головой, даже не шелохнулась. Она не собиралась убегать от него, как другие куры, а продолжала сидеть, вобрав голову в плечи и разглядывая Муталлапа блестящими, как плоды черемухи, круглыми глазами. Когда мальчик поднес палец к губам и умоляюще посмотрел на нее, как бы прося не шуметь, курица издала звук «кы-ы-ык», словно в знак согласия, и затихла.
Вот теперь мальчик наконец остался один и может вдоволь поплакать. Пеструшка никому не расскажет. Поплачь, Муталлап, поплачь. Издалека, со стороны горы доносится знакомое кукованье. Один, два, три, … семь… Эх, опять не докуковала до десяти. Муталлап не выдержал этого, или же не захотел дольше терпеть, и дал волю слезам, которые, как будто только этого и ждали, покатились вниз, обжигая без того горевшие щеки. Плачь, Муталлап, плачь. Сегодня ты впервые не струсил перед мальчиками с верхней улицы, не проронил ни слезинки, хотя тебя побили. Поплачь… Никогда в жизни ты больше не должен показывать своих слез. Всхлипывая, Муталлап свернулся калачиком и заснул. Эх, Пеструшка… Если бы ты знала причину слез этого малыша…
* * *
…В тот день Муталлап проснулся от щекочущего нос приятного запаха блинов. Солнышко ласкало его яркими лучами, за окном весело щебетали птицы. Словно радуясь наступлению теплых дней после долгой зимы, они сегодня пели как никогда вдохновенно. Сагира заметила, что сын проснулся, и подошла к Муталлапу, собрав всю волю в кулак, чтобы не расплакаться.
– Вставай, сынок, поднимайся. Сегодня к нам придут гости, давай, наденем самую красивую одежду и попьем чаю с блинами. Только сначала умойся, почисти зубы.
– Какие гости, мама? А они принесут мно-о-ого гостинцев?
– Да, сынок, принесут.
Сагира с трудом проглотила комок, застрявший в горле, и повернула голову к окну. Она заметила, что во дворе черная курица клевала своего цыпленка, и выбежала из дома, быстро сунув новую рубашку в руки сына.
– О, Аллах, беспутная курица, что ж ты чуждаешься собственного птенца!
Действительно, эта курица не признавала единственного похожего на себя черного цыпленка среди восьми беленьких. Клевала его при каждом удобном случае, или же нарочно отпихивала лапой далеко в сторону, когда рылась в земле. Других своих птенцов подзывала, чтобы угостить находкой, но стоило подбежать черненькому, она тут же тюкала его в голову. Увидев, что хозяйка, ругаясь, приближалась к ней, курица притворилась заботливой мамой и стала утробным «ко-ко-ко» подзывать выводок к себе. Услышав ее нежный призыв, бедный черный цыпленок тоже с радостью подбежал к маме и прижался к ее крылу. А под маминым крылом так тепло и надежно…
Убедившись, что курица успокоилась и собрала цыплят вокруг себя, Сагира вернулась в дом. Вот-вот должны подъехать, времени осталось совсем мало. Она едва не заплакала, увидев за столом сына с чисто умытым лицом, в красивой рубашке, и прошла на кухню, держась рукой за грудь, где вдруг закололо сердце.
– Эта черная курица и вчера клевала цыпленка. Ведь мамы не должны обижать своих детей, да, мама?!
При этих словах в висках у Сагиры гулко застучало, а глаза готовы были лопнуть от напряжения. В горле снова застрял тугой комок, но в этот раз она была не в силах проглотить его.
– На, сынок, попей чаю, – только и смогла она выдавить из себя.
– А блины такие вкусные, мам, что язык можно проглотить. Ма-а-ама, а что будет, если я проглочу язык?
– Ешь, сынок, ешь и запивай чаем.
– Ма-а-ама, ты знаешь, что только ты печешь самые вкусные блины на свете? А я зна-а-аю.
Так, прищелкивая языком, облизывая жирные пальцы, Муталлап с удовольствием попил чаю. То ли в силу своего возраста, то ли слишком увлекшись вкусными блинами, он не обратил внимания на побледневшее лицо матери, ее полные слез глаза.
– Аллаху акбар! Очень было вкусно, мама, – сказал он, проведя ладошками по лицу, слез со стула и направился к двери.
– Расти большой, будь счастлив, сынок, – едва слышно прошептала Сагира. Проводив сына взглядом, она без сил сползла по печке на пол, упала на колени и горько расплакалась.
Муталлап вышел в чулан, где его радостно встретил пес Актырнак. Размахивая хвостом и встав на задние лапы, он прыгнул мальчику на грудь.
– Актырна-а-ак, не прыгай, видишь – я в новенькой рубашке! Сегодня к нам придут гости, принесут гостинцев. И тебе, наверное, достанется.
Словно поняв, о чем говорил друг, Актырнак терпеливо подождал, пока мальчик наденет обувь, вопросительно поглядывая на него, мол, куда пойдем? Тут друзья вздрогнули от голоса кукушки где-то совсем рядом. Муталлап вдруг вспомнил, что говорил сосед Галинур, который учился во втором классе. Услышав кукованье, он спросил: «Кукушка, кукушка, сколько мне лет?» Птица в ответ прокуковала восемь раз. Хотя Муталлап пока не умеет считать, он научился на пальцах показывать свой возраст. Поэтому он побежал за сарай, откуда доносился голос кукушки. Актырнак последовал за ним.
– Кукушка, кукушка, сколько мне лет?
– Ку-ку, ку-ку…
Муталлап сначала согнул большой палец, затем указательный, средний, безымянный и… мизинец. И кукушка замолкла. Согнув все пальцы на руке, мальчик радостно запрыгал, обнимая собаку и кружась вместе с ним.
– Кукушка сказала правильно, мне же ровно столько лет! – он показал Актырнаку пять пальцев. А тот радовался больше самого Муталлапа, облизывая его пахнущие блинами пальцы. Они стали бегать по полю наперегонки, а наигравшись вдоволь, повалились на мягкую свежую траву.
– Актырна-а-ак, а ты знаешь, что только моя мама умеет печь самые вкусные в мире блины? Да-а-а. Вот сегодня я съел три блина, – сказал мальчик и погладил живот, приподняв новую рубашку. Актырнаку, видно, стало интересно, и он ткнул мордочкой в живот друга. От щекотки Муталлап начал хохотать, катаясь по траве. Актырнак весело прыгал вокруг хозяина. Неизвестно, сколько бы еще продолжалась их игра, если бы их общение не прервало всполошное «ко-ко-ко-о-о!» петуха с красным гребешком и переливающимся хвостом. На его громкий крик первым побежал Актырнак. Когда запыхавшийся Муталлап добежал до двора, он увидел, что черная курица опять клюет своего птенца. Не обращая внимания на курицу, собиравшуюся накинуться на него самого, мальчик подбежал к лежащему на земле цыпленку и поднял его. Бедный птенец, оказавшись в теплых руках спасителя, пискнул, приподняв голову. А курица, будто хвастаясь своим поступком, кружилась по двору, растопырив крылья. Рядом с ней, торжественно кудахтал и петух, нарезая круги опущенным до земли крылом и совершая своеобразные танцевальные движения. Белые цыплята, как ни в чем не бывало, попискивая, продолжали грести лапками у фундамента дома. Лишь Актырнак сердито поглядывал на курицу, что та помешала их игре, и с опущенным хвостом ушел к себе в конуру.
Увидев, что сын за пазухой принес цыпленка домой, Сагира сразу поняла, в чем дело. Она подала сыну старенькую шапку, куда обычно помещали только что вылупившихся цыплят. Муталлап положил цыпленка в шапку, а шапку – на кровать.
– Цыпленок ведь не умрет, правда, мам?
– Успокойся, он поправится. Ты же спас его, значит, он не умрет, будет жить.
С улицы донесся лай Актырнака и звук открывающейся калитки. Сердце мальчика отчего-то сжалось. Сагира тоже не находила себе места, заметив во дворе незнакомых людей. Не успела она выйти в чулан, как те люди постучали в дверь.
– Войдите.
– Здравствуйте.
В дверях появились мужчина и женщина. Муталлап никогда до этого не видел их. Неужели мама ждала именно этих людей, которые кое-как объяснялись на башкирском, коверкая слова? Кто они? Зачем пришли? В голове мальчика крутились эти вопросы. Они хоть принесли гостинцы?
Тут пронзительный писк цыпленка отвлек Муталлапа от раздумий и заставил подбежать к кровати. Черненький птенец изо всех сил пытался подняться на лапки.
– Ты хочешь пить? – Муталлап поднес клюв цыпленка к своим губам, пытаясь напоить ее слюной. Он привык так «угощать» только что вылупившихся из яйца птенцов. Они утоляют жажду, шевеля клювиками. Но черный цыпленок почему-то не захотел пить слюну, не стал даже разжимать клюв. Муталлап положил его обратно в шапку и осторожно выглянул на кухню из-за печки. Незнакомцы пили чай, жадно поглощая испеченные мамой блины. При этом разговаривают на каком-то незнакомом для Муталлапа языке, с довольным видом поглядывая друг на друга. Но почему у мамы такой растерянный взгляд? И отчего она такая бледная, глаза глубоко запали, а губы кривятся, словно она готова расплакаться? Эх, Муталлап сразу нашел бы ответ на свои вопросы, если б ему не было всего пять лет. Но пока он очень мал… Маленький…
После долгой беседы те люди поднялись из-за стола и вышли в большую комнату. Взглянув на часы на стене, мужчина сказал:
– Время! Как бы не опоздать, нам нужно домой. Пусть Сагира-ханум приведет малайку.
– Да, дорогая Сагира, нам пора в путь. Вот только Муталлапчика заберем… – Это был голос той женщины. Она вручила Сагире довольно увесистый сверток. Из всех слов, произнесенных женщиной на непонятном языке, мальчик разобрал только свое имя.
Муталлап не узнал маму, когда она вошла в спальню. Она была словно замороженная вроде ледяного столба. Глаза стали прозрачными, как речной тонкий лед по осени, лицо белое, а руки холодные, как будто она зимой без варежек на улице ходила. А голос?! Голос холодный и чужой до мурашек по телу.
– Идем, одевайся, надо идти, сынок!
– Куда, мама? Куда мы идем? Ты возьмешь меня в гости к бабушке?
– Нет, ты уходишь один! Тебя забирают с собой вот этот дяденька и эта тетенька. Они будут твоей семьей.
Муталлап стоял ошарашенный. Холодный голос матери, как будто она обращалась к чужому человеку, ее слова о какой-то новой семье показались ему шуткой. Услышав слабый писк, он обернулся к кровати и увидел, что цыпленок в шапке лежал на одном боку и сильно вытянул лапки. Глаза у птенца были закрыты, он дернулся едва заметно и замер. Муталлап притронулся к нему и вздрогнул – тело цыпленка уже остыло и закоченело.
– Он сдох, положи его, и пошли, – скомандовала мама и бросила цыпленка в шапку, выхватив его из рук сына. Затем взяла мальчика за руку, вывела в большую комнату и вложила пальцы ничего не понимающего Муталлапа в шершавую ладонь незнакомой женщины.
– Вот Муталлап, теперь он ваш сын, – сказала она и, резко развернувшись, ушла в спальню.
– Ну, Муталлапчик, айда домой.
Мальчик вырвался из шершавых рук и побежал к матери.
– Я никуда не пойду, мама, скажи им, что я у себя дома. Мама, я хочу остаться с тобой.
Мужчина начал отрывать от матери руки мальчика, повисшего у нее на шее.
– Мама, не надо мне никаких вкусняшек. Мне нужна ты, мамочка! Скажи им. Я хочу быть твоим сыном. Мама, я буду смотреть за цыплятами, не позволю курице клевать их.
Силой оторвав Муталлапа от окаменевшей матери, мужчина на руках унес его из дома.
– Мама, мамочка… Не отдавай меня им, мама-а-а!!!
Только когда гости покинули дом, до разума застывшей, словно каменное изваяние, Сагиры дошел смысл последних душераздирающих слов Муталлапа. Дома осталось лишь два покойника: только что покинувший этот мир цыпленок и «живой труп» Сагиры. Она уже не услышала жуткого воя и безутешного поскуливания Актырнака. Откуда-то из-за гор донесся тоскливый призыв кукушки. Ку-ку, ку-ку…
* * *
…Летнее утро, наполненное солнечным светом, пронизанное пением птиц. На небе ни облачка, умытые утренней росой травы наполняют воздух благоуханием, со цветка на цветок перелетают бабочки, догоняя друг друга, пчелы собирают нектар с цветущих лип. Грешно было бы проспать такое утро. Сагира тоже проснулась, почувствовав первый же луч солнца на своем лице, и погрузилась в мир грез, слушая щебет птиц. Сегодня она договорилась с подругой пойти по ягоды, Карима не заставит долго себя ждать, скоро появится. Ведь она не ходит, а летает. Все же Сагира не торопилась вставать, продолжала нежиться в постели. Так хорошо летом спать в чулане. Она любит прислушиваться ко всем звукам, придающим особые краски этому летнему утру. Вот мама доит корову, а потом папа выгоняет скот на улицу, по которой проходит все сельское стадо. Звук бьющей о подойник струи молока, протянувшейся белым лучом, подобен утренней песне. А блеяние овечек, мычание коров, удаляющихся в сторону леса, звучат завершающей партией утренней симфонии.
Сагира слышала, как мать зашла в чулан, процедила молоко, тихо прошла в летний домик, и с нетерпением ждала, когда мама подойдет к ней, пахнущими молоком руками погладит ее по черным волосам. Наконец настал этот самый сладостный момент в жизни: мама присела к ней на кровать.
– Даруй Аллах счастья, здоровья, благонравия и долголетия моей дочери. Дай здоровья и нам, чтобы довелось дожить до счастливого будущего нашего единственного ребенка.
Сагира прижала теплые руки мамы к своей груди:
– Спасибо, мама.
Почувствовав, как дрогнул голос матери при словах «единственного ребенка», она быстро открыла глаза, чтобы мама не расплакалась. Дети Асмы-апай и Биргали-агая, родившиеся до Сагиры, отчего-то не выживали. Рождались мертвыми или умирали сразу после родов. Старожилы посоветовали им «выкупить» очередного своего малыша согласно старинным обычаям. И, когда родилась Сагира, повивальная бабка вынесла малютку из дома и через окно «продала» ее Биргали агаю за один платок. Вымоленная таким образом у Всевышнего дочь выжила и стала расти на радость родителям, Асма-апай и Биргали-агай надышаться на нее не могли. Окружили любовью и заботой, чтобы в старости она стала их опорой, надеждой и отрадой.
– Наверное, спелые ягоды ждут-не дождутся, когда ты начнешь срывать их, пора вставать, дочка, пойдем завтракать. Скоро вернется папа. Не заставит долго ждать и Карима, прискачет, как косуля.
И вправду, едва она напилась чаю со свежими сливками, сидя между любящими родителями, как донесся голос Каримы:
– Сагира-ау, пошли за ягодами.
Прихватив заранее приготовленный сверток с едой и красивое ведерко, с которым привыкла ходить по ягоды, Сагира побежала за подружкой.
– Не уходите далеко, а то заблудитесь. Надевай сапоги, неровен час, наступите на змею. Ладно, будьте осторожны.
Отец с матерью проводили девушек, идущих по улице, озабоченным взглядом. А те направились в сторону горы, беседуя, делясь новостями. Им бояться нечего. Весело болтая, Карима оказывалась то справа, то слева от Сагиры, иногда выскакивала перед подругой и крутилась юлой, потом отставала от нее и снова догоняла, прямо как щенок, бегающий вокруг хозяйки. Девчата даже не замечали, как из-за горы появилось маленькое облачко. Добравшись до ягодного места, они сели отдохнуть. Эх, какой же красивый вид на их деревню открывается с этой высоты! Это их предки выбрали такую живописную местность для основания села. Вокруг живым щитом стоят горы, а по центру деревни протекает говорливая речка Инзер.
– Я никуда не уеду из деревни, останусь жить здесь, – говорит Карима. – А ты, Сагира, наверное, будешь жить в городе, ведь ты такая красивая, как актриса.
Сагира, привыкшая к таким словам подруги, положила сверток под дерево и начала рвать ягоды.
– Пошли, фантазерка, собирать ягоды, иначе тебе не достанется.
– А я собираю как та девчонка из сказки:
Одну ягодку беру,
На другую смотрю.
Третью примечаю,
А четвертая мерещится, – напевает Карима и шутя выхватывает ягодку из ведра Сагиры.
Так, забыв обо всем на свете, девчонки собирали ягоды, двигаясь все выше на гору. Их свертки тоже, как игривые зайчата, наперегонки «скакали» за ними, переходя от одного дерева к другому, и после каждого «прыжка» становились все легче. Только что сорванные с грядок свежие огурцы, куски хлеба, промазанные сметаной, казалось, прибавляли подругам сил.
Вот ведра стали наполняться спелыми, красными ягодами. Да и сами девушки, похоже, притомились, к тому же одолела наглая мошкара, норовящая залететь в глаза, рот и нос. Поэтому подружки решили остановиться, они поставили ведра на землю и присели, чтобы съесть последние два огурца.
– Мама говорит, если мошкара начинает лезть в глаза и нос, значит, будет дождь. Неужели собирается дождь, Сагира?
– Мой папа тоже говорил, если черные муравьи встают на крыло, жди непогоды.
Заметив несколько крылатых муравьев, Карима вскочила с земли:
– Смотри-ка, и вправду у них появились крылья. А погода такая ясная, откуда бы взяться дождю.
Девчонки взглянули на небо и замолкли, увидев сквозь кроны деревьев, как сгущаются тучи над головой. Тут подул ветер, предвестник дождя, донеслось далекое громыхание. Оказалось, увлекшись сбором ягод, девчата забрались очень высоко. Деревня была где-то далеко внизу – посмотришь туда и голова идет кругом. Тут ветер задул еще сильнее, словно подгоняя их, гулко зашумели верхушки деревьев. Задрожала земля под ногами от очередного удара грома уже совсем рядом. Перепуганные девушки вскочили на ноги, подхватили ведра и направились вниз с горы. Не так-то легко с полными ведрами спускаться по крутому склону. Вдобавок им под ноги посыпались сухие ветки, обломанные порывами ветра, к раскатам грома присоединилось беспрестанное свечение молнии. При каждом ее сверкании подружки приседали и плевались через плечо, шепча: «Тьфу-тьфу-тьфу, бисмиллахи-рахмани-рахим». Когда одолели половину горы, девчата немного оживились, деревня казалась уже рядом. Молчавшая с перепугу Карима опять стала говорливой:
– У-у-у, вот и деревня, Сагира, сейчас доберемся.
Кажется этими словами она больше успокаивала себя, чем подругу. В это время по листьям деревьев застучал тяжелыми каплями дождь. Несколько капель попало также в Сагиру и Кариму, как будто говоря, не спешите радоваться. Девушки прибавили шагу, но было нелегко ступать по скользкой траве. В спешке можно было рассыпать и ягоды. Пропали неизвестно куда и тучи назойливой мошкары, от которой до этого не было спасу. «Скорее бы с горы спуститься, по равнине было бы легче идти…»
Девчата улыбнулись друг другу, добравшись до подножия горы, даже несколько замедлили ход. Однако природа не устает испытывать людей – готовит одно испытание за другим. Вот и сейчас земля под ногами содрогнулась, сверкнула яркая молния, и следом раздался раскат грома. У подруг сердце в пятки ушло, когда совсем рядом с грохотом рухнул старый дуб. Карима с Сагирой застыли в ужасе, обнявшись, и очнулись только тогда, когда зарядил проливной дождь. Девушки неспешно зашагали к деревне, справившись с чувством страха. Не обратили они внимания даже на то, что ведра хорошо утряслись, и ягод в них казалось меньше. Они успели пройти по дороге совсем немного, когда их нагнала машина, разбрызгивая грязную воду из луж. Из кабины подал голос Гафур:
– Девчата, запрыгивайте быстренько!
Дрожащие от холода и страха девушки сели в машину, не зная радоваться или плакать. Легкие летние платья промокли насквозь, прилипли к телу, подчеркивая бугорки еще не до конца сформировавшихся грудей, и прибавляли особую прелесть стройным фигуркам девчушек. И Сагира с мокрыми косами до пояса, и Карима с кудрями, прилипшими ко лбу, были настоящими красавицами. Если поведение Гафура, который старался не оборачиваться назад, чтобы не смущать девушек, успокаивало Сагиру, то обжигающий взгляд незнакомого парня за рулем через зеркало приводил ее в замешательство. Под этим взглядом она почувствовала озноб и невольно прикрыла грудь платком, в который мама утром завернула еду. А незнакомец залюбовался красотой Сагиры и не мог оторвать глаз от зеркала. Заметив краешком глаз, как Зихангир впился взглядом в отражение девушки в зеркале, Гафур не сдержался:
– Зихангир, смотри вперед, это тебе не городской асфальт, – сказал он с плохо скрываемой ревностью и неприязнью. В самую красивую девушку села были влюблены и Гафур, и все другие деревенские парни. Сагира была для них недосягаемой богиней красоты. Поэтому Гафуру не понравилось, что какой-то чужак глазами пожирал Сагиру, хотя этот чужак был ему другом.
– Да, а то глаз не можешь оторвать от нас, смотри, как бы не окосел, – добавила шалунья Карима, успевшая согреться в машине.
Асма-апай и Биргали-агай, не находившие себе места от беспокойства за дочь, выскочили на улицу, едва машина остановилась у ворот. Прикрыв плечи промокших до ниток девушек теплой одеждой, Асма-апай увела их домой. Биргали-агай и Гафур проводили городского парня.
Ливень, начавшийся неожиданно, так же внезапно прекратился, оставив на небосводе яркую радугу. Стало легче дышать, птицы защебетали веселее, люди вышли из домов, оживились и сельские подворья – жизнь вошла в обычный свой ритм.
Подъезжая к деревне, Зихангир испытал восхищение от вида высоких гор, раскидистых деревьев и самой деревни. Однако, оказалось, что впереди его ожидало еще большее изумление: он не мог забыть Сагиру, подвезти которую ему посчастливилось. Красавица стояла перед его взором и днем, и ночью. Городские девушки ей и в подметки не годятся, ведь у них рукотворная красота, а Сагира… От нее веет чистотой, первозданностью, какой-то силой, пробуждающей необъяснимые чувства.
Высокий, белолицый Зихангир с темными волнистыми волосами и зеленоватыми глазами привык влюблять в себя, сводить с ума девушек. Находясь в центре женского внимания, парень всегда держался уверенно. Теперь же сам Зихангир с первого взгляда влюбился в Сагиру. Он не торопился домой, хотя приехал к другу в гости на недельку. Помогал косить сено, ставить стога, стараясь не отставать от других, несмотря на то, что не очень-то любил физический труд. Покос Гафура расположен рядом с покосом родителей Сагиры. Поэтому, Зихангир даже не присел отдохнуть, косил траву, удивляя всех вокруг, кидал сено на макушку стога, нацепив на вилы целую копну. Откуда только брались силы? Биргали-агай и Асма-апай тоже не оставили это без внимания:
– Какой же ловкий и проворный друг у Гафура! Даже не скажешь, что вырос в городе.
Сагира пошла за водой к роднику, пока родители отдыхали, скосив одну делянку. Она любит веселое журчание горного родника, ее холодную воду, от которой зубы ломит. Девушка первым делом, напевая, умыла лицо, чтобы снять усталость и освежиться. Затем с наслаждением вдоволь напилась целительной воды. Спрятавшись за дерево, Зихангир следил за девушкой, слившейся в единое целое с природой. Каждое ее движение и певучий голос завораживали его, а раскрасневшиеся на солнце щеки, казалось, были созданы только для поцелуев. Чтобы не вспугнуть девушку, парень поначалу осторожно наблюдал за ней. И вышел из-за дерева, только когда она собралась уходить.
– Сагира, подожди, очень пить хочется, может, дашь мне свою кружку, чтобы напиться.
– На, не жалко, – ответила девушка спокойно, услышав сдержанный голос Зихангира.
Принимая кружку из рук Сагиры, парень незаметно погладил ее пальцы жаркими ладонями. Девушка вздрогнула всем телом, словно ее ударило током. Сблизи ее черные глаза показались ему еще прекраснее, а пухлые губки, как спелые вишенки, просились прямо в рот. Нет, эта красотка выросла исключительно для Зихангира, он никому ее не отдаст. Только вот Сагира вроде бы совсем его не замечает. Встретившись случайно на улице, спешит убежать домой, не ходит и на вечерние игрища у костра – находит любую отговорку, чтобы отказаться от приглашений. А Гафур, по уши влюбленный в Сагиру, рад-радешенек, что она не обращает внимания на Зихангира.
Вот и сейчас, увидев, что Сагира вернулась с родника одна, он успокоился и решил поддеть Зигангира, который шел с поникшей головой:
– Что, не удалось поймать соловья?
– Все равно она будет моей, попомни мои слова! – ответил Зихангир с обидой и злостью в голосе.
Оставив жаркие дни позади, лето подошло к концу. Зихангир стал настоящим деревенским парнем – съездил в город лишь на пару дней, чтобы повидать родителей, и вновь приехал в деревню. Сагира поддалась уговорам Каримы и несколько раз выходила на вечерние игрища.
– Удивляюсь тебе, Сагира, чем тебе не нравится Зихангир? Такой видный парень, городской. Эх, вот если б он запал на меня, я бы знала, что делать!
Сагира лишь улыбается, слушая увещевания подруги. Все же и сама ощущает пробуждение каких-то чувств к этому парню, только пока никак не поймет – что это.
В тот вечер молодежь разожгла костер. Сагира с Каримой тоже были вместе со всеми. Стояли последние дни лета, поэтому и молодежи собралось довольно много. Рассевшись вокруг костра, они пели песни, рассказывали смешные истории и много смеялись. Зихангир не отводил глаз от Сагиры. В тот день и Гафур смотрел только на Сагиру. Не любоваться ею было просто невозможно – красивое розовое платье облегало ладную фигуру, распущенные волосы густой волной рассыпались по спине. Как писал поэт: «… передо мной явилась ты… как гений чистой красоты». Взоры всех парней были направлены на красавицу Сагиру на зависть остальным девчатам.
…В августе вечера холодные, и Сагире вдруг стало зябко. А Зихангир, словно только этого и ждал, накинул свою куртку девушке на плечи и сел рядом.
В этот вечер Зихангир пошел провожать Сагиру. Так они начали встречаться. Парень был на седьмом небе от счастья. А Гафур, наоборот, ходил как в воду опущенный. На очередную встречу Зихангир приехал на машине. Хотя Сагира была против, ему удалось сладкими речами уломать ее и посадить в машину. Они по большаку отъехали далеко от деревни. Остановились у леса, вышли из машины и направились на берег. Зихангир нежно обнял девушку, а та почувствовала себя маленькой слабой девочкой, спиной прижавшись к широкой груди парня. Они молча наблюдали за течением реки.
– Сагира, я люблю тебя! Я еще никому не говорил этих слов. Я тебя люблю, милая!
Зихангир заглянул девушке в глаза:
– А ты? Ты меня любишь, Сагира?
Речные волны тревожно ударились о берег, издалека подала печальный голос какая-то птица. Но Сагира уже утонула в зеленых глазах Зихангира, растаяла в его объятиях, опьянела от любви.
– Да, Зихангир, люблю!
Как будто только и ждал этого момента, Зихангир потянулся к губам Сагиры – какие они теплые, нежные, сладкие. Он перецеловал немало губ, но еще не встречал таких сладких, словно спелые вишенки. Сагира почувствовала слабость во всем теле от горячих поцелуев, впервые ощутила незнакомые доселе сладостные чувства. Опытный соблазнитель Зихангир взял девушку за тонкую талию, обдал горячим дыханием, лаская ей шею и плечи. Ослабевшая, словно в обмороке, Сагира вконец растаяла в его руках. Когда пришла в себя и открыла глаза, она увидела лишь звездное небо над собой и услышала тревожный зов той же птицы. Но девушка уже успела с головой погрузиться в омут наслаждения.
Через неделю Зихангир уехал в город. При расставании обещал писать Сагире. Но не через неделю, не через месяц она не получила писем. Надеялась, что он сам приедет, но ожидания девушки не оправдались.
Как-то она сидела дома, погруженная в свои мысли. В это время появился кот Мыраубай с мышью в зубах и стал играть с ней. Он отпускал ее, и только бедная мышь соберется убежать, прыгал, хватал и подбрасывал ее, как мяч. И так до тех пор, пока мышка совсем не ослабла. Тут, потеряв всякий интерес к игре, Мыраубай подхватил ее кончиками когтей, выкинул в сторону и, как ни в чем не бывало, отправился на поиски очередной жертвы… Сагира едва не расплакалась, представив себя в роли такой же мышки. Сожалея о том, что не смогла помешать гибели бедной зверушки, она взяла ее за кончик хвоста и вынесла из дома. Но не успела сделать и нескольких шагов в сторону сарая, как ей вдруг стало дурно то ли от неприятной картины, невольным свидетелем которой ей пришлось стать, то ли от самого вида дохлой мыши. Ее затошнило, голова пошла кругом, и девушка присела на чурбан, оказавшийся рядом. По мокрой от нервной испарины спине пробежал осенний ветер, заставив съежиться от холода.
Материнское сердце чутко к любым изменениям в поведении своего ребенка. Асма-апай заметила, что день ото дня дочь становилась все бледнее, а глаза проваливались все глубже. К тому же Сагира потеряла аппетит, ела совсем мало. И мать встревожилась: что же могло случиться с их единственным ребенком? Не на шутку заволновался и отец, переживший потерю не одного ребенка, увидев состояние Сагиры.
Тревога матери оказалась небезосновательной, оправдались ее худшие предположения – Сагира забеременела. Асма-апай терзалась запоздалыми угрызениями совести: «Почему же я не приструнила дочь, ведь видела, что в конце лета она стала летать, словно на крыльях. Поверила в того красавца, который показался таким надежным, работящим… Подумала, ни с кем до этого дочь не встречалась, видно, это ее судьба, хорошая получится пара. Что же теперь делать? Как сообщить об этом Биргали? Сумеет ли вынести такую новость отец, который при каждом удобном случае с гордостью подчеркивал: «моя дочь». А как отнесутся односельчане? Среди них есть как друзья, так и злопыхатели… Разве скроешь такое обстоятельство от чужих глаз… Надо вызвать Зихангира, прочитать никах и отправить в город».
Асма-апай нашла такой выход самым правильным. Искали Зихангира через Гафура, писали и письма, но ответа не последовало.
Узнав о новости, Биргали-агай замкнулся в себе, стал неразговорчивым, даже на улицу выходил редко. Поседел на глазах и превратился в старика.
Наступила пора промозглых осенних дождей. Сагира шла по улице, ее слезы смешивались с холодными каплями дождя, пронизывающий ветер кусал лицо и руки, а липучая грязь засасывала сапожки. Она бы легко справилась со всем этим, если бы не малыш под сердцем, который не оставлял ее в покое. Сагире больше всех было жалко родителей. Чем она ответила родным людям, которые всю жизнь посвятили ей… Перед всем народом опозорила их. В деревне из уст в уста передавали слова вроде «пылкие чувства стынут скоро», «хваленая девица на свадьбе ославится», «докаталась на машине». А для девушек, завидовавших ее красоте, только этого и надо было. Они насмехались над парнями, которые до этого не обращали на них внимания: «Ну что, показала себя ваша богиня, на которую вы молились!» Парни же злились на себя, что не смогли уберечь Сагиру от ветреного красавца. Гафур тоже места себе не находил, не мог простить, что так называемый друг опозорил его любимую девушку. Съездил даже к Зихангиру домой, но родители ответили, что он уехал в другой город. После этого, недолго думая, Гафур решился попросить руки Сагиры. Он настоял на своем, несмотря на протесты матери и родственников.
– Собираешься растить чужого ребенка? Мне нужен родной внук, а не нагулянный отпрыск! – ругалась мать.
Но он ответил:
– Я люблю Сагиру, мама! – и привел жену в дом.
Та зима показалась Сагире особенно долгой. Хоть Гафур был ей и не по душе, подчинилась судьбе, терпела и язвительные слова свекрови, которая только и норовила уколоть ее. Плакала от бессилия и кулачками била по округлившемуся животу. Всей душой она хотела только одного – чтобы этот ребенок не появился на свет. Мылась в горячей бане, так как слышала от старших, что это один из способов избавления от нежеланной беременности. Карима, которая считала и себя виноватой в беде подруги, поделилась, что некоторые вызывают выкидыш отваром пижмы. Сагира попробовала пить отвар этих желтых цветков. Но, как бы она ни старалась, не смогла вытравить ребенка – он всеми силами уцепился за жизнь.
Сердце Биргали-агая не выдержало таких испытаний. Он покинул мир совсем неожиданно. Рано утром затопил печку, так как всю ночь бушевала метель и выстудила дом, и решил немного полежать. Но больше так и не поднялся с постели.
Вся деревня пришла провожать его в последний путь. Кто-то выражал сочувствие безутешно рыдающей Сагире, а другие отворачивались, обвиняя ее в смерти отца.
Асма-апай осталась одна, и Сагира до конца зимы решила пожить вместе с мамой. Гафур успевал управляться на обох подворьях, не зная усталости. Ведь в деревне всегда много дел, которые требуют мужских рук.
Как говорится, слово и лечит, и калечит. И тут нашлись любители брызгать ядом по любому поводу. Кое-кто стал язвить в адрес Гафура, который чаще задерживался в доме тещи: «Слышали, Гафур записался в невестки». Конечно, поначалу Гафур не обращал внимания на эти сплетни, он радовался, что может быть опорой для любимой. Но, как известно, вода камень точит…
Наступила дружная весна. Сагира любит это время года, когда природа просыпается, обновляется, солнце греет все сильнее с каждым днем. Она с нетерпением ждала появления первых цветов. Затем забралась на чердак сарая и собрала среди сухой травы увядшие цветы, чтобы поставить их в воду. Хоть и знала, что они уже не оживут. У сорванного цветка нет другого пути, кроме увядания. Какой же она была до этого наивной и беспечной…
– Лед тронулся!
– Ледоход начинается!
Сагира подошла к окну, услышав голоса на улице. Ежегодно ледоход на Инзере становится большим событием для деревни, и все сельчане выходят полюбоваться этим зрелищем. Сначала образуется затор, затем лед медленно трогается с места. Большие льдины, расталкивая друг друга, наперегонки устремляются вперед. Иногда они наползают даже на берег, образуя целые торосы. Самое опасное во время ледохода случается тогда, когда толстые льдины образуют плотную пробку на речном изгибе и вода выходит из берегов, затапливая улицы и погреба. В этом году снег таял дружно, поэтому речное русло было заполнено водой, и лед ушел безо всякой задержки. «Слава Аллаху, в этом году все прошло спокойно», – молились старожилы, сидя на скамейках у ворот. А дети и молодежь недовольно махнули рукой: «Да ну, ничего интересного».
Когда народ разошелся по домам, Сагира вышла на улицу и направилась к висячему мосту. Шла, с удивлением разглядывая целые горы толстого льда, и сама не заметила, как дошла до моста. Она постояла, с восхищением и опаской оглядывая просторы широко разлившейся реки. Игривые волны, казалось, звали ее с собой: «Идем, Сагира, уплывем с нами далеко-далеко. Видишь, какие мы сильные, разворошили даже царство льдов». Зазывал и сам Инзер: «В мгновение ока мои волны смывают всю грязь, выброшенную за зиму людьми на берега. Пойдем, Сагира, со мной. Смоем с твоей души все тяжелые мысли, переживания и унесем их прочь. Присоединяйся…»
Словно в забытьи, Сагира шагнула на раскачивающийся висячий мост, сколоченный из досок. Шаг, другой… Вот она уже на середине моста.
«Как весело бегут волны, как будто ликуют, что вырвались на свободу из-под холодных льдов. Вот бы они унесли вместе с собой и мои грехи и несчастья… Вон как чисто становится мир после них! Горы опилок, битая посуда, тряпье, навоз – всё исчезает в объятиях волн. Унесите с собой и всю грязь, накопившуюся во мне! Пожалуйста, заберите с собой и меня!..»
Сагира рванулась вперед, но вдруг ощутила режущую боль в нижней части живота и упала на дощатый мост. Нестерпимая боль заглушила рев волн бурной реки. Тут ее подхватили сильные руки Гафура, каким-то чудом добежавшего до берега. И вскоре громким плачем заявил о своих правах на эту жизнь новорожденный ребенок.
По деревне пошла молва: «Вылупился птенец из кукушкиного яйца». Свекровь Сагиры встретила рождение безгрешной души словами: «У той сучки появился щенок. – И добавила, обращаясь к сыну: – Гафур, не смей принести этого ублюдка даже ко мне во двор!»
Асма-апай равнодушно приняла весть о рождении внука, хотя обычно говорят, что внуки даже ближе, чем дети. Даже Гафур, который при других обстоятельствах прыгал бы от радости и кричал на весь мир, что у него родился сын, взял ребенка на руки, но тут же положил его обратно на место, увидев его зеленые глаза и белое лицо, повернулся и вышел из дома. Сама Сагира испытала странные чувства, когда бабка-повитуха положила младенца к ней на грудь. За один миг перед ее глазами промелькнули лица обманщика Зихангира с кривой ухмылкой, матери, потерявшей почву под ногами, печального поседевшего отца и свекрови, с пеной на губах извергающей ругательства. А малышка, почуяв тепло материнского тела, последовал инстинкту любого живого существа – тут же нашел грудь матери и начал жадно сосать.
Муталлап рос крепким и подвижным. И чем дальше, тем больше становился похожим на отца, не давая матери забыть о своих душевных ранах. Гафур ни разу не назвал его «сынок», обращался только по имени. Наоборот, участились случаи, когда он возвращался подвыпившим и проявлял грубость по отношению к пасынку. При любом удобном случае знакомые и друзья тоже отпускали колкости по этому поводу: «Вскормишь сироту – вырастишь недруга», «Каким вырастет этот твой сын? Будешь, наверное, друга благодарить». Прожили с Сагирой почти четыре года, а общих детей, почему-то все не было.
Однажды Гафур возил сено матери и вернулся от нее сам не свой. Та налила ему водки и стала по обыкновению поносить сноху, подстрекая сына. Гафур влетел в дом, ничего не замечая, и сильным ударом сбил Сагиру с ног. Схватил Муталлапа, который подбежал к нему с криком «Папа!», за шкирку, выкинул его в холодный чулан и с силой захлопнул дверь. Затем за руку вытащил Сагиру из угла, куда та забилась со страху, и резко усадил ее на стул:
– Мама говорит, что в соседнюю деревню приехала бездетная семья. Они ищут ребенка для усыновления, отдашь своего щенка им, иначе…
Даже не закончив свою мысль, он повалился навзничь и тут же захрапел. Сагира завела домой замерзшего, хнычущего сына и велела замолчать. Пока мама была жива, Гафур вроде бы держал себя в руках, так как уважительно относился к теще. Но когда исполнилось два года со дня смерти Асмы-апай, Гафура будто подменили.
На другой день он ходил тихий, не ругался, молчал. Это напоминало затишье перед очередной бурей. Всё ближе становилось время еще более бурных скандалов.
Потеряв всякое терпение, Сагира наконец решилась и передала весточку той бездетной семье.
* * *
– Ку-ку! Ку-ку!..
– Десять! Она прокричала десять раз! Ур-р-ра! Мама заберет меня!
Спрыгнув с ветки дерева, Муталлап сломя голову побежал домой. Сердце билось взволнованно и тревожно, словно собиралось выпрыгнуть из груди. Мальчик представил себе всю картину предстоящей встречи с мамой… Вот она мягкими ладонями гладит его по волосам, ласково похлопывает по спине. Как обрадуется его возвращению друг Актырнак! А как соскучился по родному дому сам Муталлап… просто не выразить словами.
– Десять раз прокуковала, десять… Эх, вернусь к себе домой!
Пулей влетев во двор, Муталлап торопливо заполз под чулан. На следующий день, как его привезли сюда, Сайра переодела Муталлапа и решила сжечь его старую одежду вместе с домашним мусором. И мальчик незаметно стащил свою рубашку и спрятал ее в закутке под чуланом. Ему захотелось надеть именно ее к приходу матери. Осторожно, как будто бесценную вещь, достал он рубашку с припрятанного места, снял с себя то, что было надето, и стал натягивать свою одежду. «Пахнет мамиными блинами…» Сердце затрепетало еще больше от этого воспоминания. Но что это за чудеса?! Мальчик с трудом надел рубашку, рукава доставали только до локтя, как куцые штанишки до колен у носатого Накипа. Пуговицы и вовсе не застегивались. Швы в подмышках разошлись с треском, словно еловые лапы, брошенные в костер. Хотя живот остался голым, Муталлап не стал снимать свою рубашку. Вылез из-под чулана и почти бегом направился на улицу. «Интересно, с какой стороны появится мама? Ага, вон там, невдалеке есть пригорок. С него открывается вид на все дороги, ведущие в деревню…» Мальчик вприпрыжку пустился к холмику. Добрался до его макушки и стал внимательно наблюдать окрестности.
Глаза Муталлапа все еще выглядывали дороги, ведущие в деревню, когда солнце, уставшее от непрерывного движения с самой зари, добралось до верхней точки небосвода и решило передохнуть, припекая землю жаркими лучами. Точно так же, как это солнце, его мама появится из-за той горы, или со стороны этого леса и заберет сына домой. Конечно, заберет… Нещадное июньское солнце жгло тело, лицо мальчика. Муталлапу очень хотелось пить, в горле пересохло, но он не стал покидать пост. Боялся пропустить маму. Нашел под ногами несколько спелых ягод, с удовольствием проглотил их и почувствовал прилив сил, улучшилось и настроение. Успевал примечать и каждое движение в деревне.
Вон гуси Назифы щиплют траву, а рядом желтыми комочками суетятся гусята. Распираемый гордостью гусак со злобным шипением преследует даже пробегавшую мимо кошку, демонстрируя свою силу. Потом, вытянув шею и громко гогоча, подбегает к гусыням и гусятам, чтобы похвастать, мол, видели, какой я смелый. Те дружно откликаются, подтверждая храбрость главы семейства. От гордости гусак пускается в пляс, выражая безмерную радость.
Услышав голоса вдалеке, мальчик направил взгляд туда, где мужчины рубили сруб. Звон топоров в руках умелых плотников сливался в единую мелодию. Когда их постукивание становилось чаще и громче, ноги были готовы пуститься в пляс в такт перестуку. А если к этим звукам добавлялся и звон пил, получался целый оркестр.
Совсем рядом, заливаясь смехом, прошли по воду девушки с расписными коромыслами на плечах. Студеная вода из Карана – самое вкусное из всех угощений в такое пекло… «Эх, выпить бы сейчас ее хоть один ковшик…» Муталлап сглотнул слюну, облизывая ссохшиеся губы.
Не отрывавший взгляда с окрестностей мальчик узнал троих, направлявшихся к пригорку. Тех самых. Похоже, они тоже заметили Муталлапа. Быстрым шагом шли прямо к нему. А кто же четвертый? Вроде бы девочка. Мальчик совсем не испугался тех троих. Наоборот, вскочил на ноги, чтобы поделиться с ними радостью.
– Что это ты разлегся на нашем холмике? Как будто нет другого места! – заверещал Накип.
– Загорает на солнце и поедает наси ягоды, – встрял Садри.
А Фаттах наблюдал за ними со стороны, как охотник, натравивший собак на дичь и поджидавший добычи.
– Сегодня придет моя мама. Она заберет меня домой. – Спокойный, гордый голос Муталлапа вызвал раздражение у Фаттаха. Он набросился на свою жертву со стремительностью рыси:
– У тебя не спрашивают, кто придет, подкидыш! Что ты разлегся, как хозяин, на нашем пригорке?
Швы на рубашке Муталлапа затрещали, готовые вот-вот разойтись.
– Какая мама?! Она же продала тебя! Продала этим бездетным Сайре и Гиндулле! Так сказала моя мама.
Муталлапа словно окатили ледяной водой. Он вырвался из цепких рук Фаттаха и набросился на Накипа. Как будто только этого и поджидал, Носач схватил Муталлапа за пояс. И они упали на землю, вцепившись друг в друга.
– Нет, моя мама придет! Она не продавала меня!
– Не придет! Продала!
– Накип, не сдавайся! Хватай его за волосы, бей ногами! – подливал масла в огонь беззубый Садри.
– Не продавала! Сегодня она придет!
– Ага, жди, проданная твоя душа!
Фаттах с наслаждением наблюдал драку мальчишек. Это не понравилось только Назифе, которая стояла в сторонке. Она уже и губки надула, готовая зареветь от жалости к Муталлапу. Накип, схвативший Муталлапа за рукава, даже представить не мог, что они оторвутся. Он намеревался, собрав все силы, бросить соперника на землю, но в это время рукава с треском оторвались!.. А Накип со всего маху приземлился на пятую точку и совершил кувырок назад. В эту минуту оба мальчика – и Накип, полетевший кубарем с пустыми рукавами в руках, и Муталлап, пытавшийся прикрыть тело обрывками рубашки, – выглядели одновременно смешными и жалкими.
Беззубый Садри расхохотался, брызгая слюной. Обидевшись на друга, Накип, ставший посмешищем и испытавший сильную боль от падения, подбежал к Садри и врезал ему изо всех сил. Получив увесистую затрещину в глаз, мальчик заголосил, поскуливая:
– Ой-й-ой, ты мне глаз выбил! Я маме скажу, Носач!
– Что ты сказал?! Садри беззубый, дурак бестолковый!
Если бы их не остановил Фаттах, честное слово, эти двое вцепились бы всерьез.
– Ну, хватит! Вы, кажется, забыли, зачем пришли сюда? Мишка хозяйничает на нашей горе, а эти два придурка готовы поубивать друг друга!
Как три голодных волка, с красными от злости глазами они напали на Муталлапа, который пытался поправить уцелевшие части рубашки. Фаттах ударом свалил его на землю, а два его приспешника стали яростно пинать несчастного.
– Проданный!
– Подкидыш!
– Щенок Сайры!
Обгоревшее на солнце тело Муталлапа испытывало жгучую боль от каждого пинка. Он закрыл голову руками и просто стонал. Трудно представить, чем бы все это закончилось, если бы Назифа не остановила троицу пронзительным криком:
– Перестаньте! Вы же убьете его!
Увидев неподвижно лежащую на земле жертву, разъяренные мальчишки со страху бросились наутек.
Рыдая от жалости к мальчику, Назифа подошла к стонущему Муталлапу. Лоскутки рубашки прилипли к свежим ранам. Обгоревшая кожа покраснела и припухла. Недолго думая, девочка побежала звать на помощь.
«Продала… она продала тебя… проданный…» Эти слова, словно острый нож, резанули по израненному телу, окровавленной душе Муталлапа. «Сверток…» – он вдруг вспомнил про большой сверток, который Сайра передала его маме. Что же там было? «Продала… сверток… проданный…» Эти слова молотком стучали в голове. «Продала… продала…» Мальчик потерял сознание.
* * *
…Муталлап проболел долго. Всю неделю его тело горело огнем, он просыпался весь мокрый от пота, от озноба зуб на зуб не попадал. И постоянно бредил, повторяя всего два слова: «Сверток… продала…»
Сайра пригласила знахаря, муллу Барыя, поняв, что мальчику не обойтись без помощи. Знахарь для начала сжег можжевельник и обкурил дымом весь дом. Затем заговаривал больного, снял с него всю одежду, связал ее в узелок и пустил по воде. За мальчика переживала вся деревня. Старушки приходили проведать его, приносили масло, катык, яйца, читали молитвы во здравие ребенка. Мама Назифы принесла корень девясила и посоветовала вечерами окуривать дом его дымом. Как говорится, общими молитвами, через две недели Муталлап открыл глаза. И улыбнулся тем, кого увидел первым у своей кровати, – Фаттаху, Накипу и Садри, которые больше всех были рады его выздоровлению. Действие этой улыбки было подобно солнцу, выглянувшему из-за туч, она придала уверенности мальчикам, осознавшим свою вину и стоявшим с поникшими головами. Первым решился заговорить шепелявый Садри:
– Муталлап, вот, я принес тебе ягод. Скорей выздоравливай, на улице хоросо, вместе пойдем на реську купаться.
Накип добавил, запинаясь:
– Это, это… будем вместе играть на том пригорке. Это тебе, – он протянул Муталлапу испеченную матерью булочку.
Взглянув с упреком на Накипа за напоминание о «пригорке», Фаттах приблизился к кровати:
– Прости, Муталлап. Ты, это, не болей, ладно. Вот, – он вынул из кармана свою рогатку и отдал Муталлапу.
Когда он протянул Муталлапу рогатку, которая поражала любые цели и на которую с завистью заглядывались все мальчишки улицы, глаза Садри и Накипа округлились. Сколько им приходилось умолять Фаттаха, чтобы только в руках подержать это чудо-оружие. А тут – на тебе, пожалуйста!
– Спасибо, – с трудом выдохнул Муталлап вне себя от радости. Ему особенно было приятно услышать свое полное имя из уст мальчишек.
* * *
«Сынок, вылезай, что ты так долго купаешься, выходи. Муталлап, не ходи туда, там глубоко…» Сагира бредила и резко проснулась. В последнее время ей часто снились недобрые сны. Стоит ей протянуть руку со словами: «Муталлап, сынок», как сын вдруг превращался в сверток. Она разворачивает его, а там – мертвый цыпленок…
Вспомнив день, когда она отдала сына чужим людям, она ощутила ком в горле, сердце подкатило к горлу. «Мама, я хочу быть твоим сыном…» Вот уже два года эти слова звучат в ушах, лишив ее покоя. Что она наделала?! Отомстила Зихангиру, или обвинила ребенка в смерти своих родителей? Надеялась, что свекровь перестанет ее «пилить»?.. Что односельчане не будут больше трепать ее имя? Или сыграла свою роль ненависть, зародившаяся к сыну еще до его появления на свет? Отчего же ей так тяжко теперь?.. Сверток, переданный Сайрой, камнем лежал на ее сердце, не давая дышать. А Гафур?.. Он оказался обманчивой соломинкой, за которую хватается тонущий. Хоть Сагира и не любила его, но уважала за трудолюбие, готовность помочь. Разве же она не видела, как грустнели глаза мужа, не чувствовала его вздохов, когда он смотрел на Муталлапа и видел в нем копию Зихангира?.. Не нашлось и средства для излечения его душевной раны – общих детей у них так и не появилось. Полюбив одного, возможно, не стал бы отвергать и другого. С одной стороны, Сагира понимала и Гафура, которого постоянно «пилила» мать. Но как убрать тот камень с сердца? Как?!
Остающийся без ответа вопрос без конца крутился в голове, словно крикливая птаха, бьющаяся в поисках своего гнезда. Женщине снилось, что эта птица, наконец, нашла свой дом и успокоилась. И с рассветом взяли слово другие птицы – они защебетали, стараясь перепеть одна другую.
Поблагодарив птичек за избавление от неспокойных снов, бессонных ночей, Сагира вышла во двор. Свежий воздух вскружил ей голову и подарил четкое решение: «Надо забрать Муталлапа…»
Целую неделю она собиралась в дорогу. Решила сходить за сыном, не предупредив Гафура. Если он будет против, ради ребенка разведется с ним. Только муж ушел в поле, Сагира отправилась в путь. За час-полтора пути она успела в мыслях заново пережить всю свою жизнь. И не могла найти ответов на терзающие ее вопросы. Сын, наверное, вырос. Узнает ли маму? Простит ли? А вдруг он убежит от нее, скажет, что не хочет возвращаться? Как ему объяснить, почему отдала его чужим людям и ни разу не приезжала за два года? Сомнениям не было конца. Если бы в это время кто-нибудь увидел Сагиру, которая то останавливалась, то неуверенно продолжала путь, замедляя или, наоборот, ускоряя шаг, подумал бы, что она точно не в себе.
Вот и та деревня. Что там ее ждет? Сердце Сагиры стало гулко биться о грудную клетку, как мяч, отбиваемый об пол. Резко повернув назад, она вдруг побежала обратно. Когда женщина остановилась, задохнувшись от быстрого бега, было уже довольно далеко до деревни. Она спустилась к реке и села на камень. Понаблюдала за волнами, весело играющими с шаловливым ветром. Как бы сильно ветер ни дул, он не может противостоять течению реки. Рассердившись, он порой пытается дуть сильнее, но вода продолжает журчать, бежать, перепрыгивая с камня на камень. Капля за каплей она вытекла и из ладоней Сагиры, когда она подошла к реке, чтобы освежить лицо. И она подумала, что невозможно ни остановить, ни вернуть назад как реки, так и время. Так, блуждая между двумя деревнями и в дебрях неумолимой судьбы, Сагира даже не заметила, что наступил полдень.
Но тоска по сыну победила чувство страха. Она снова зашагала вверх по реке. Войдя в деревню, узнала у встречных, где находится дом Сайры, и прямиком направилась туда. Услышала веселую возню играющих у ворот детей и остановилась. Женщина вдруг почувствовала слабость во всем теле и присела за толстый ствол тополя.
– Кандалы!
– Закованы! Раскуйте нас!
– Кем из нас?
– Назифой!
– Назифа, разбегайся хорошо, раскуй их цепи!
– Ур-р-ра! Забирай Марата, он сильный!
– Кондалы!
– Закованы! Раскуйте нас!
– Кто вам нужен?
Сердце Сагиры разрывалось на части. «Кто нужен? Муталлап! Мне нужен мой сын!»
– Кандалы!
– Закованы! Раскуйте нас!
– Кем из нас?
– Муталлапом!
В глазах женщины потемнело, ноги ослабели так, что она не могла встать из-за тополя.
«Вот он, ее сыночек… Как он подрос, вытянулся…»
– Сынок… – но у Сагиры не было голоса.
– Ур-р-ра, Муталлап молодец! Здорово, расковал-таки! Забирай Марата обратно!
«Забирай обратно…» Видать, это возможно только в детских играх. Собрав все силы, мать поднялась на ноги, вытерла слезы. «Сейчас подойду и скажу, здравствуй, сын, я пришла за тобой, пойдем домой».
– А давайте, поиграем в прятки!
– Давайте. Садри мается!
– Раз, два, три, четыре, пять! Я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват.
У ворот остался один Садри, с закрытыми глазами выкрикивая слова считалки. Решительно вышагивающая Сагира внезапно остановилась в растерянности, как курица на берегу, когда ее утята бросаются в озеро и начинают резвиться в воде. Ее сын среди тех, кто попрятался за бревнами, в крапиве, под берегом, за углом забора. Но где же он? Увлекшиеся игрой ребята даже не обратили внимания на женщину, которая стояла с потерянным видом, не зная, куда ей идти.
– Муталлапчик, идем обедать! – Услышав эти слова и увидев Сайру, Сагира поспешила скрыться за тополем. Лишь Назифа, спрятавшаяся там же, стала свидетелем с трудом сдерживаемых рыданий испуганной, дрожащей всем телом женщины. Однако и она быстро убежала к себе, когда друзья стали расходиться по домам. Муталлап тоже вышел из своего секретного места, попрощался с друзьями и зашел во двор вслед за Сайрой. Высокие толстые ворота, щелкнув, закрылись за ними.
* * *
Гафур встревожился, когда увидел побледневшую жену, которая лежала, уставившись в одну точку:
– Что случилось, Сагира? У тебя болит где-нибудь?
Ей очень хотелось сказать: «Да, болит, Гафур… Но я и сама не знаю, где…» Но молодая женщина промолчала. Потом вдруг вскочила с места, словно вспомнив о чем-то, и кинулась из комнаты, как ошпаренная. Цепляясь за скобы на стене чулана, специально прибитые ступеньками, резво полезла на чердак, достала оттуда сверток и заторопилась во двор. Не стала даже разворачивать его, а, как есть, засунула в железную летнюю печку. Тлеющие угли тут же ожили и объяли сверток ярким пламенем. Черный дым из трубы печки сделал ее похожей на паровоз, который вот-вот подаст гудок и тронется с места. За несколько минут злополучный сверток превратился в кучку пепла.
Сагира вздохнула с облегчением – может быть, оттого, что освободилась от тяжелого камня на душе, а, возможно, от ощущения легкого шевеления под сердцем за последние дни. Она зашла в дом. Пыхтящий самовар и полная ягод пиала на столе подействовали как бальзам на раненую ее душу. Увидев скупую улыбку на бледном утомленном лице жены с синими кругами под глазами, Гафур тоже воспрял духом:
– Идем, женушка, садись. Вот собрал ягод для тебя. Давай, почаевничаем вдвоем.
Мужчина пока и подумать не мог, что когда-нибудь их станет трое за столом.
… Радость отцовства добавила новые краски в жизнь Гафура, придала смысл его существованию. Когда родился сын, он просто летал, едва касаясь земли. Ему хотелось кричать на весь мир: «Я стал отцом! У меня есть сын!» Рождение продолжателя рода – особенная радость, несказанная гордость для мужчины за тридцать. Вот он подрастет, назовет его папой, а Гафур научит его всем премудростям крестьянского ремесла. Не зря говорится «каков отец, таков и молодец». И его сын не будет отставать от отца, а, возможно, даже превзойдет. Ремесло плеч не тянет, может быть, освоит и совсем другие профессии. Разве есть высоты, которые не покорятся мужчине? Вон, совсем недавно человек полетел в космос. И его сын, возможно, станет космонавтом. Или офицером, инженером… Главное, чтобы вырос настоящим человеком.
Папа… Его и до этого кто-то так называл, конечно. Но почему-то он не ощущал радости от этого. Видно, самолюбие оказалось сильнее любви к жене. Ревновал Сагиру к Зихангиру. Значит, эта ревность и сделала его глухим к слову «папа» из уст Муталлапа? А, возможно, его раздражало то, что чужой для него ребенок всегда оказывался между ним и женой, когда Гафуру хотелось обнимать и ласкать любимую Сагиру? Да и сама жена всячески старалась держать сына при себе, придумывая отговорки. Мол, он еще маленький, испугается, замерзнет… Всю любовь, внимание и нежность Сагиры мальчик оттягивал на себя. Может быть, с годами все это и переменилось бы? Но встреча с Зихангиром в городе стала последней каплей в чаше его терпения. Друг шел по улице в обнимку с такой же зеленоглазой «куколкой», как и он сам, когда неожиданно увидел и остановил Гафура. Он надеялся, что Зихангир попросит прощения, будет раскаиваться, спросит про Сагиру. Вместо этого его словно окатили грязной водой.
– Ну, папаша, как дела? Растет мой сын? Ты – настоящий друг! – сказал тот и продолжил путь, весело пересмеиваясь с блондинкой, которая взяла его под руку. Гафур воспринял это как нож в спину.
Только сейчас, после рождения собственного сына, Гафур понял, какого счастья лишил себя его «друг». Ведь какая это радость – увидеть первые шаги сына. Как будто сам заново начинаешь жить. Маленькими ножками он пойдет по твоим следам, будет покорять вершины, пройдет по степным просторам, одолеет дали морские. Будет идти вперед, взявшись за твои сильные руки, ничего не боясь. Его милый лепет наполнит радостью каждый миг твоей жизни. А твой мир, Зихангир, совершенно пуст! Тебе всю жизнь бродить бесцельно в этой пустоте. Перелетая с цветка на цветок, как та стрекоза, и не заметишь, как наступит осень жизни!
* * *
Решение сходить к Муталлапу, навестить его во время болезни потребовало немало храбрости от Фаттаха.
– Давайте, вместе сходим к нему, попросим прощения, – предложил он, вызвав удивление и восхищение друзей. Этому особенно обрадовался Садри, который давно горел желанием подружиться с Муталлапом:
– Да, тосьно, давайте сходим, и гостинцев понесем. Моя мама всегда так делает, говорит, сто доброе дело застётся.
Накип же, считавший себя единственным другом Фаттаха, пытался возразить:
– А если Сайра и Гиндулла-агай вышвырнут нас из дома? Ведь вся деревня знает, что мы виноваты в его болезни.
– Именно из-за этого мы и должны навестить его! А кто против, тот нам не друг! – коротко ответил Фаттах.
Теперь они играют вместе. Муталлап оказался очень ловким. Бегает быстрее Накипа. Не отстает от Садри, когда кидают плоские камешки по поверхности воды на берегу Инзера. А стреляет почти так же метко, как Фаттах. Еще бы, рогатка-то у него отличная!
За совместными играми затихала и боль в душе. Мальчик постепенно привык к чужой деревне, улице, людям, новому дому, Сайре и Гиндулле. Самое главное – забыл про кукушку. Вовсе перестал замечать ее – то ли остыл, а, может быть, обиделся или был зол на нее…
Его только удивляло, почему Махида-апай и другие люди прогоняли, ругали и проклинали кукушку. Но позже нашел ответ и на этот свой вопрос. Осенью они втроем с Назифой и ее дедушкой, Нуриман-бабаем, отправились на Совиную гору за желудями. Тогда и спросил Муталлап:
– Дедушка Нуриман, а почему в деревне так не любят кукушку?
Аксакал, разменявший седьмой десяток, тяжело вздохнул и поведал следующее:
– О-о-ох, дети, не дай Бог больше никому пережить такое. Ровно двадцать один год назад стояло такое же погожее благодатное лето. Стройные березки в реке омывали кисти своих зеленых шалей, на склонах гор красным ковром зрели ягоды, звезды с ночного неба, перемигиваясь, наблюдали за влюбленными парами и становились единственными свидетелями зарождения их любви. Как и заведено, пение птиц добавляло красоты утренней заре, им вторили кукушки, а под их кукованье старики считали свои года, молодые делились заветными мечтами, девушки толковали сны. В то злополучное утро какая-то заблудившася кукушка села на ту старую березу в центре деревни и долго куковала. Перелетала с крыши одного дома на другой и продолжала свой тоскливый зов. А к полудню от жуткого слова «война» померкла вся красота природы, поникло все живое. Половина мужчин нашей маленькой деревушки отправилась на фронт, чтобы защищать свою Родину от фашистов. Мы ушли воевать, оставив рыдающих матерей, жен и вмиг повзрослевших детишек, покинув любимых девушек, которых не успели даже ни разу поцеловать. И половина из нас не вернулась домой. Вот почему люди считают, что прилет кукушки в деревню предвещает беду.
– А кто такой фашист, дедушка? Это зверь какой-нибудь? Или дракон из сказок? – засыпала вопросами Назифа.
– Вот скоро пойдете в школу, там учителя все вам и растолкуют. – Нуриман бабай не любит много говорить о войне. Наверное, ему, ветерану, получившему контузию, побывавшему в плену у двуногих зверей, которые считали себя выше всех, и перенесшему унижения и лишения в неволе, было тяжело бередить незаживающие раны.
Весело было собирать желуди, которыми была устлана земля, и складывать их в мешки. Но еще большим развлечением оказалось скатывать мешки под гору. Дедушка Нуриман бечевой из лыка крепко завязал крапивные мешки, а дальше поручил детям:
– Ну, чей мешок шустрее?
Назифа с Муталлапом подталкивали мешки под гору, те, как назло, сначала катились как бы нехотя, а, дойдя до крутого склона, начинали набирать скорость и устремлялись вниз. Они смешно подпрыгивали, попадая в ямки. Девочка и мальчик бежали за своими мешками, забыв о фашистах-драконах. А дедушка Нуриман украдкой вытирал непрошеные слезы то ли радости, то ли печали об односельчанах, не вернувшихся с полей сражений, которым не суждено было дожить до этой счастливой жизни, и не спеша шагал вниз с горы. При этом еле слышно напевал грудным голосом:
Ай, Таштугай, я срежу твой камыш
И на курае песнею зальюсь.
Ай, Таштугай, кукушки нету здесь,
И на родной Урал я возвращусь …
Добравшись до ручной тележки, оставленной у подножия горы, дети, запыхавшиеся от погони за мешками, упали на землю, поджидая дедушку.
– Видел, Муталлап, каким сильным и смелым был мой дед? Он и сейчас такой. Он может мигом забросить эти мешки на телегу.
Муталлап попытался поднять мешок, но не смог даже сдвинуть его с места.
– Твой дед, словно дуб, да ведь? – сказал он, прищелкивая языком.
– Да-а-а… Он говорит, что человек силен и нужен на своей земле. Он же родился в этой деревне и мечтает умереть здесь же. У него даже есть такая песня: «Не дай, Всевышний, лечь в могилу на чужбине».
– И его желание сбылось, да, Назифа? Он вернулся в родные места, хоть и раненый.
– Ну, балаболки, добежали уже?
Медленной, но уверенной походкой и степенным видом дедушка Назифы на самом деле походил на крепкий дуб.
– Скотина будет очень вам благодарна – собрали столько желудей. Пусть и дальше ваши ноги будут быстрыми, а руки проворными. Говорят, одна благодарность выручает из тысячи бед. Хоть работу и выполняли для меня, а полученные навыки останутся при вас. Будьте всегда такими же отзывчивыми, добрые дела обязательно зачтутся, – с такими словами старик ласково похлопал детей по спине.
Он взял оба мешка, зажав их в подмышках, и положил на тележку. Затем все трое направились в деревню, мирно беседуя. Представителям двух разных поколений, конечно же, было о чем поговорить. Свидетелем их секретов стала только старая скрипучая телега.
…Телега времени тоже катилась своим путем, не зная остановок. Прошло уже около десяти лет с той поры, когда Муталлап впервые оказался в этой деревне. Слезы и сомнения, искренность и безрассудство, первые чувства и потери – все осталось в детстве. Некоторые из них тут же стерлись из памяти, а другие навечно впечатались в сердце, оставили след в душе. В жизни каждого бывают незабываемые моменты, когда уносишься вдаль на парусах детских мечтаний и грез. Эти паруса выносят нас в широкие просторы, где одних ждет успех и удача, а других – разочарование и невзгоды…
В тот год зиму пришлось ждать долго. Сильные морозы наступили рано, а снега все не было. Земля промерзла, на реке образовался толстый слой льда, и дети целыми днями играли на зеркальной поверхности водоема. Ребята катались по льду на санках, лыжах, коньках, надетых на валенки, некоторые даже ухищрялись кататься просто в сапогах.
Группа подростков в модных в то время брюках-клеш собралась на ледовой площадке. Когда дул сильный ветер, такие брюки играли роль своеобразного паруса. Ребята решили провести гонки «на парусах» и встали в ряд. Услышав команду Муталлапа «Марш!», участники соревнования ринулись вперед, придерживая руками штанины своих брюк. И началась гонка, и завязалась борьба… Как всегда, Фаттах оказался впереди всех, за ним, не отставая, увязался Муталлап. Садри в просторных штанах старшего брата безо всяких усилий легко катился на широких «парусах», но ему было трудно догнать лидеров, так как поленился наточить коньки. Накип тоже полз за ними, часто шмыгая носом и без конца канюча:
– Эй, подождите, ребята, мне надо получше прикрепить коньки.
Но в пылу напряженных гонок никому и дела не было до коньков Накипа. Сам виноват – нечего было надевать валенки отца.
Незаметно для себя подростки проехали довольно много, раздувая штанины-паруса. Муталлап, который летел, словно на крыльях, оказался впереди всех.
– Эх, вот бы поплавать в настоящем море под большими парусами!
– Муталлап, давай, станем моряками, когда вырастем, и поплывем на кораблях, – поддерживает мечту друга Фаттах.
– Эй, не забудьте меня, я тоже хочу с вами, – кричал им вслед Садри. От всей группы мальчишек остались только они втроем.
Вот впереди показались дома. Ба, да они проехали по льду до соседней деревни! Воодушевившись, подростки продолжили гонки. Летящий на раздутых «парусах» Муталлап, вдруг остановился. Фаттах стрелой пронесся мимо него. Садри не сумел вовремя остановиться, поэтому просто сел на лед и остановился, проехав несколько метров на пятой точке.
Муталлап вдруг забыл о соревновании и погрузился в картинки из прошлого. «Вот на этом берегу мы бегали с Актырнаком наперегонки. Зимой я запрягал его в сани, и он катал меня. Весной с этой улицы я прокапывал ручейки в сторону берега и пускал деревянные кораблики. Летом купался рядом с этим самым мостом, держась вон за тот камень. А осенью…» В это время подросток заметил женщину у проруби. «Мама?.. Да, это она. Те же черные косы, та же стать…»
Словно по горячему снегу, Муталлап направился к ней, с трудом отрывая ноги ото льда. Когда до мамы оставалось три-четыре шага, женщина подняла голову…
В тот момент ему показалось, что небо слилось с землей, а Земля сорвалась со своей оси. Как будто все бури и шторма, вьюги и метели Вселенной объединились воедино. Встреча с самым родным в мире человеком, которого он столько ждал и никак не мог дождаться, по которому смертельно скучал, закружила его в вихре необъяснимых ощущений.
А рассудок матери, перед которой предстал родной сын, внезапно объяло пламенем. Ручки ведер жгли ей руки, и она выронила их. Одно упало в прорубь и немного задержалось на поверхности, но вскоре пошло ко дну, нахлебавшись студеной воды. Даже безжизненное ведро не захотело стать свидетелем этой встречи и поспешило бесшумно спрятаться подо льдом. Сагира и сама была готова нырнуть головой в прорубь, но ноги словно вросли в лед. А против нее стоял сын, устремив вопросительный взгляд пристальных глаз прямо на нее. Как она боялась этих глаз, как стыдилась их… Сколько раз она приходила к сыну и всякий раз уходила обратно, страшась встретиться с его взглядом.
Муталлап заметил растерянность матери, которая застыла перед ним испуганной ланью, и не мог оторвать взгляда от ее полных слез глаз. Какие они красивые у нее, какие лучистые, теплые и родные! Мальчик был готов вечно смотреть в эти глаза. Он бы не позволил упасть из них ни слезинке. Ему захотелось обогреть покрасневшие на морозе руки матери. Оказывается, они жили совсем рядом… Надо было всего лишь раздуть «паруса» брюк, чтобы добраться до нее и встретиться… А теперь? Что теперь поделаешь? Тяжелое молчание затянулось…
– Мама, я замерз, пошли домой! – донесся голос.
Вздрогнув, Сагира побежала на берег, взяла на руки маленького мальчика с непокрытой головой. Только раз она обернулась назад и бросила взгляд на подростка, прежде чем пропасть из виду быстрым шагом.
– Я тоже замерз, мама… – беззвучно прошептали губы Муталлапа.
* * *
…»Я замерз, мама…» Муталлап проснулся от холода на голом полу маленького, неуютного дома. За последнюю неделю перед ним пробежала вся его жизнь. У седовласого мужчины средних лет, прожившего всю жизнь под чужой фамилией и с отчеством «Гиндуллович», было очень много вопросов к своей судьбе. Если бы можно было исправить все ошибки и изменить судьбу… Но для этого человеку было бы мало одной жизни. Ненависть ко всем женщинам на свете ожесточила его душу, и всю тяжесть этого чувства он переложил на плечи любимой Назифы. Как они были счастливы, когда поженились по большой любви, когда появился плод этой любви – родилась дочка. Какая нечистая сила вбила клин между ними? Печаль разлуки с самыми любимыми людьми не оставляла Муталлапа. Запоздалые сожаления… А может, еще и не так поздно… Ведь, кроме коротких секунд и минут, есть еще новый день, новые недели, месяцы и годы… Если бы было можно заново склеить разбитую чашку… В это время из старенького радиоприемника на столе зазвучала песня:
Кукушка, милая, скажи,
Долго ль мне осталось жить?
Сколько еще на белом свете
Суждено мне радостей и бед?
Кукуй, кукушка, не жалей:
Раз, два, три, четыре, пять…
Найди же сил подольше лет
На счастье мне накуковать…
Опубликовано в Бельские просторы №8, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!