Алексей Шманов. ДНЕВНИК МАРТА

Рассказ

ТУ-шка была надёжная, проверенная временем, ещё совдеповского производства. Натужно воя, она оторвалась-таки от взлётной полосы, силясь совершить очередной перелёт из Иркутска в Париж с дозаправками в Томске и Москве.
Стюардесса тоже была надёжная, проверенная временем, и улыбка её — тоже ещё совдеповского производства.
— Вы находитесь на борту самолета ТУ-104 авиакомпании…
Алексей извлёк из сумки вместо женского детектива, навязанного женой в дорогу, общую тетрадь вида неопрятного, до предела заношенного. Удивился: что это, откуда? Раскрыл и прочёл: «Дневник марта». И почерк его, Алексея. Таким он писал три десятка лет назад в школе. И дневник он собирался завести каждый понедельник, да так и не собрался. Или собрался-таки? Жена, коли живёт с ним, почти святая, перепутать не могла, значит — промысел Божий…
Стюардесса разнесла напитки. Минералку Алексей проигнорировал.
1 марта. Дочитал «Час быка» Ефремова. Решил написать фантастический роман. Космический корабль «Март» летит к Альфа Центавра. Что будет дальше, не знал. Надеялся, что будет что-нибудь. Начать решил с имён экипажа космического лайнера.
Евгений Онегин, Родион Раскольников, Андрей Болконский… Фи.
Русские имена, их сочетание с окончаниями фамилий на «-ин», «-ов» и даже «-ский», что, кстати, значительно приличней. Русские имена казались неблагозвучными.
Взял словарь иностранных слов, папин, изданный в конце сороковых, открыл на последних страницах — списке крылатых латинских и не только фраз. Имена героев он выбрал оттуда. Вообще, имена, казалось, самое важное. Сюжет так и не придумался, зато имена!
Командира космического корабля звали Вени Види.
Стюардессу — Види Вици. Она была его родная дочь.
Мачеху звали Моменто Море.
Первого пилота — Вино Веритас.
Второго пилота — Гомо Сапиенс.
Стрелок-радист был молод, носил имя Педикулёз, но весь экипаж звал его попросту — Педик…
Сиденье перед Алексеем было выдрано с корнем. Он хотел удобно протянуть ноги, но сосед с места 13л уже втиснул туда непомерно раздутый баул. Алексей покосился на них неодобрительно. Не понравились оба.
У соседа — усы, акцент и нос кавказского орла, а в бауле, само собой, авиационная бомба с самодельным взрывателем. Алексею показалось, что он слышит нервное тиканье китайского будильника.
— Тымур, — сказал сосед и протянул костлявую руку, сплошь поросшую густым рыжеватым мехом.
— Алексей, — ответил Алексей, пожимая её, сильную и горячую.
— Канъяк будэш?
Прихрамывая, Тимур вышел в проход между кресел, обвёл внимательным взглядом пассажиров, кивнул кому-то и достал из-под чёрного пиджака игрушечный на вид АКМ. В хвосте и возле кабины пилотов возникли ещё две фигуры с автоматами. Раздался женский визг на частоте, граничащей с ультразвуком.
— Тыха! — сказал Тимур, поводя стволом над головами пассажиров. — А вот закусыт нэчем.
— И не надо, — сказал Алексей. — Чего ж коньяк-то закусывать? Не самогон же.
5 марта. Разочаровался в прозе, написал стихотворение по школьной программе. Надо показать потом Нине Фёдоровне, может, пятёрку в журнал поставит.
Гоголь гоголем не ходит, Ходит задом наперёд, Носом повести выводит, А потом их в печке жжёт.
9 марта. Неясно, почему у Александра Дюма в «Узнике совести замка Ив» Дантес — положительный образ? Он, Дюма, что, нарочно это? Или по незнанию? Выходит: убивайте великих русских поэтов на здоровье, на дуэли, на хрен, и про вас за это хорошо напишет юношеский французский романист? Был бы Дюма американским президентом, вопросов бы не было, — провокация. А он — европеец всё-таки. Обидно за старушку…
Коньяк приятно обжигал глотку, хотя вкус имел совершенно самогонный, а сосед уже не казался моджахедом и ваххабитом. Рядовой коммерсант средней руки с иркутского оптового рынка «Фортуна», что на реке Ушаковка, в двух шагах от места расстрела адмирала Колчака…
14 марта. Разочаровался в поэзии. Написал рассказ. Короткий. О чём, не понял сам. Папа сказал: подрасту — пойму. Может быть, но вряд ли.
Нине Фёдоровне показывать не стану, пятёрку в журнал за стихотворение она не поставила.

ВЛИЯНИЕ ОТДЕЛЬНЫХ ШАХМАТНЫХ ФИГУР НА ХОД ИГРЫ В ШАШКИ

1. Появление пешки на чёрном поле сбивает соперников с толку.
Свои не знают, как воспользоваться неожиданным преимуществом, чужие — что, чёрт возьми, ждать. Подобное явление, кстати, имеет достаточно непредсказуемые последствия. Часто неожидаемый союзник приводит к панике именно в рядах своих, которые начинают беспорядочные взаимоневыгодные размены, и в итоге проигрывают.
Переход пешки на белое поле делает её невидимой. Но невидимое не означает несуществующее.
2. Чёрно-клеточные слоны воспринимаются шашками, как дамкимутанты, спотыкающиеся на каждом ходу. Кремниевое ружьё, часто дающее осечку, способно поразить лишь одного противника за раз. Легко ловятся и бьются. Особого значения не имеют. Выглядят нелепо.
3. Конь, ладья, ферзь и король не более чем неправильные шашки и дамки. Всё, что говорилось о пешках, относится и к ним. Для шашек вряд ли они различимы. Хотя в древних алхимических трактатах описана их иерархия, надо заметить, довольно путанная. Конь там стоит выше ладьи и ферзя, король вообще отсутствует, а королём назван бело-клеточный слон, имеющий множество имён, одно из которых: «незримый».
4. Решающее влияние на ход игры в шашки оказывает бело-клеточный слон. Его никто никогда не видел. Его присутствие столь же неописуемо, сколь и непреложно. Он есть.
5. Отличие шашки от человека и доски от Вселенной несущественно.
Самолёт начал снижаться. Стюардесса заметно нервничала. Экипаж, видимо, тоже. Алексею стало любопытно. Он ещё ни разу не принимал участия в авиакатастрофах. Судя по взволнованному виду пассажиров, они тоже.
Левое шасси не вышло.
— Что делать? — спросил второй пилот, плюща в пепельнице окурок.
– Проржавело всё на хрен, — лениво отозвался штурман и отхлебнул кофе из крошечной синей чашки. — Было бы странно, если бы оно вышло. В смысле — шасси.
— Странно не это, — сказал командир, — обычно клинит правое. А тут левое… И к чему бы?
— К дождю, — стрелок-радист раскладывал «солитёр» на бортовом компьютере.
— Что делать, командир? — повторил второй пилот, плюща в пепельнице второй окурок.
— Будем садиться на одной ноге, — объявил командир. Все облегчённо вздохнули.
Самолет ударился о бетон взлётной полосы, завалился на бок, врезался в телеграфный столб и взорвался на хрен. Густой чёрный дым застилал небо над аэропортом Домодедово. Спасся один стрелок-радист который успел выпрыгнуть вместе с бортовым компьютером за мгновение до взрыва. Остальные стрелки-радисты сгорели вместе с остальными.
Когда самолёт благополучно приземлился, стюардесса была удивлена.
Пассажиры тоже. Так Алексею показалось. Авиакатастрофа не состоялась.
Обидно.
Тимур летел до Москвы. Прощаясь, крепко обнялись с гордым сыном Кавказа, иркутским коммерсантом средней руки.
«Интересно, — думал Алексей, — средняя рука у него такая же рыжелохматая, как и остальные две?»
31 марта. Был в парикмахерской. Опять та же история. Что делать?
В психушку ложиться?
В детстве, роясь в шкафу… Кто не шарил по ящикам и шкафам в отсутствие взрослых? Покажите мне такого ненормального ребёнка… Так вот, нашёл я газетный сверток, развернул и обнаружил разноцветные пряди волос. Потом узнал: мама срезала по прядке на память с каждого своего младенца. Умилялась, должно быть… Была там и моя прядка, значит. Тогда я этого не знал. Я вообще не понял, что ЭТО. Потрогал осторожно — отвращение. Понял одно: ЭТО — мёртвое. Но не камень, не стекляшка, не песок, потому что ЭТО было когда-то живым и умерло.
Ещё я сунул однажды руку в какой-то мешок и извлёк женский шиньон. Мёртвые волосы. Я держал их в вытянутой руке, подальше от себя, и кожей ощущал прикосновение смерти. Пальцы закостенели. Я с трудом их разжал. Шиньон, шурша, упал на пол. Я едва успел добежать до туалета. Рвало меня долго.
Процесс превращения живого в мёртвое в парикмахерских происходит на глазах клиента. Под каждым креслом — кучки новопреставленных. Как в морге. Что может быть отвратительней?
Родители думали: я боюсь ножниц. Их я не боялся. Глупо вообще както относиться к двум кускам неживого (нежившего) металла, соединённых меж собой шурупом или заклёпкой. Два кольца, два конца, посредине — гвоздик. Разве можно любить или не любить гвозди? Разве виноваты ОНИ, даже если один из них прошил твою детскую стопу сквозь протёртую сандалетку насквозь? Разве виноваты ОНИ, что две тысячи лет назад ими прибивали к кресту руки и ноги Спасителя? Гвозди-то причём? Или ножницы? Или булыжник, которым один бродяга размозжил череп другому?.. Неживое, нежившее не виновато ни в чём. Так нужно ли его бояться?
В парикмахерскую меня надо водить с завязанными глазами, как на расстрел. Чтобы не видеть горки волос-трупов, когда-то живых, теперь — мёртвых. Отвратительно это, Господи, как в концлагере, где смерть — производство.
Но вот что интересно, срезанные ногти подобных ассоциаций не вызывали…
ТУ-шка взмыла в небо над Домодедово. Стюардесса мыла стаканы совдеповского производства. Пассажиры молились. Экипаж нервно курил.
Были проблемы. Автопилот накануне напился и попал под рейсовый автобус. Дороги до Парижа не помнил больше никто. Решили спрашивать у встречных путников на каждой развилке.
«Боже мой, — думал стрелок-радист, — надоело-то как всё… когда же мы, наконец, упадём?»
32 марта. Вчера мне казалось, что в марте тридцать один день. Сегодня так не кажется. Странно, что вчера так казалось.
Невозможно досчитать от 1 до 100; а также от 1 до 2; и от 1 до 1, 1; от 1 до 1, 01; от 1 до 1, 001; от 1 до 1, 0001…
Но мы считаем, перепрыгиваем бездны, даже не замечая этого. Мы считаем: 1, 2, 3, 4, 5…
И на прогулку выходит зайчик. Солнечный или шоколадный, неважно, но уж мерзавец на все 100.
39 марта. Алексей Шаманов идёт по Невскому проспекту, Тверскому бульвару, улице Большой, которая, к стыду иркутян, до сих пор — Карла Маркса. Не имеет значения, идёт он по земле, асфальту или брусчатке в Москве, Вашингтоне или Париже. В двух последних городах он не был и вряд ли будет, что тоже значения не имеет. Не важны: география, физика и социология. Точно так же, как: политическое устройство, время суток, состояние организма, цвет волос встречных женщин, различия в понимании второй ипостаси Бога у православных и католиков, исход финала чемпионата Европы и многое, многое другое, всё.
Алексей Шаманов идёт по любой улице мира, по любому дорожному покрытию и всегда там, где кончается задник его ботинка, начинается бездна. Он чует её, что называется, нутром, хотя не видел ни разу, не заглядывал.
Он оборачивался резко, он устраивал фокус с зеркальными витринами, он просил приятеля сфотографировать его со спины — бесполезно. Нет её ни в зеркалах, ни на фото, то есть объективно её не существует. Хотя она — есть. Он это знает. Он видел каким-то другим зрением, как она пожирает пространство за его спиной. Она гонится за ним и догонит в свой срок, не может не догнать. Но пока поигрывает, как кошка с мышкой…
Чушь, эмоций она лишена так же, как и злого умысла. Это то же, что подозревать в сговоре против тебя солнце, луну и звёзды… Хотя почему бы и нет? Почему бы не сговориться им именно против тебя?
Алексей Шаманов идёт по набережной Сены, Невки или Ангары, а бездна крадётся сзади, жрёт мостовую за спиной и ждёт. Она проглотит его.
И вас. Возможно, ждать не слишком долго.
40 марта. У меня возникла смутная догадка, что апрель — выдумка средневековых схоластов, а март — бесконечен, как Вселенная. Может, он и есть Вселенная?
Под крылом промелькнуло зелёное море Гренландии.
Самолет ТУ-104 летал без дозаправки вторую неделю. Ни один порт не принимал. Горючее давно закончилось. Пассажиры пели хором псалмы царя Давида, что отвлекало экипаж от управления. Впрочем, борт руля и не слушался, летал, как кошка, сам по себе, где-то меж Адом и Раем.
Чарльз Буковски с Борисом Рыжим пили амброзию, профессионально клея стюардесс. Под крылом: меблированные комнаты Америки и рабочие трущобы Екатеринбурга.
В салоне бизнес-класса играли в кости губернаторы Сахалина, Красноярска и Магадана.
Пахло свежескошенным сеном, вероятно, пролетали над Парижем.
«Господи, — взмолился стрелок-радист, — когда же мы упадём?» Внизу его ждала невеста.
Праведные молились Христу, нечестивые — Антихристу, богатые — обогащались, нищие — побирались, воры — воровали, шулера — мухлевали, водители — водили, родители — родили, проститутки отдавались за деньги, жёны — за зарплату, за любовь не отдавался больше никто, разве что пять десятков ненормальных праведников на всю планету. Из транзитных пассажиров.
Народ безмолвствовал. Говорил за всех Путин. Америка за всех решала. Всё было «о’ кей» в России, да и в мире тоже.
Аминь.
Господь Бог в первый же понедельник после Творения отбыл в командировку в параллельную Вселенную на научно-производственную конференцию Демиургов.
Архангелы не брали на себя ответственность за решение земных проблем. Им это надо?
Всё было в порядке и на Небесах.
Аминь. Аминь. Аминь.
41 марта…

Опубликовано в Лёд и пламень №2, 2014

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Шманов Алексей

Родился в 1959 году в деревне Александровка Краснинского района Липецкой области. Публиковаться начал с 1984 года. Стихи, рассказы и пьесы публиковались в журналах и альманахах Москвы, Санкт-Петербурга, Иркутска и других городов России, а также в США и Франции. Автор книг стихотворений «Автопортрет в пейзаже» (1999), детской повести «Классная Тапочка» (2001; 2016), романов «Десять чёрных» (2004), «Коллекция отражений» (2005), «Ассистент» (2008). «Заарин» (2013), повести «Автопортрет» (2007). По его пьесам поставлены спектакли «Лабиринты сновидений» (ТЮЗ, Иркутск, 2001), «Перемены» (Молодёжный театр, Калуга, 2008), «Понтий Пилат. Жизнь после смерти» (Драмтеатр г. Калуга, 2016). Лауреат фестиваля современной драматургии им.А. Вампилова (2002), лауреат поэтической премии И. Уткина, лауреат конкурса детского журнала «Сибирячок». Член Союза российских писателей. С 1983 года живёт в Иркутске.

Регистрация
Сбросить пароль