Алексей Рачунь. ЖИЗНЬ КАК РОМАН

О книге Светланы Федотовой «Геолог удачи»

Биография — жанр любимый как читателями, так и авторами. Первых он привлекает возможностью комфортно прожить чужую сложную жизнь, вторых — возможностью развиваться как автор, набивать руку, не утруждая себя муками сюжетостроения.
Поэтому, когда мне в руки попала биография геолога Преображенского, я насторожился.
И хотя автором значилась Светлана Федотова, писатель известный, состоявшийся, преодолевать шаблоны, тем более своим же умом созданные шаблоны, дело нелёгкое.
Впрочем, уже название книги — «Геолог удачи» — показалось мне, простите за тавтологию, удачным. Все знакомы с идиомой «Солдат удачи». Так называют наёмников, а если шире — лихих людей, посвятивших себя авантюрным мероприятиям. Ещё шире — это искатели фарта и любимцы фортуны.
А здесь геолог удачи. Казалось бы, нелепость, но нет — авторесса тонко почувствовала главенствующий элемент в сложной жизни исследуемого героя. Ведь удача — это не слепой жребий. Это результат кропотливой работы, неустанный труд, превозмогание обстоятельств, напряжение воли, способность держаться на плаву, чтобы тебя вынесло на шанс или чтобы до него догрести и он тебя подхватил, повлёк, потащил.
А ещё такое название говорит о «романной» составляющей книги. Ведь жанр биографии, в отличие от художественной прозы, вещь подверженная константам, требующая от автора большой точности. Авторской фантазии и эмоциям здесь разгуляться негде, но вот какое дело, в этом суженном донельзя экспериментальном поле и может раскрыться талант автора, ведь, по сути дела, точные сведения и справки необходимо превратить в увлекательное произведение.
Но что название, если содержание ему не соответствует?
Вторая глава книги, «Уроженец Новгородской губернии», с которой, собственно, и берет разбег биографическое повествование, начинается с обзора урожая хлебов на полях Новгородчины. Мы сразу же видим те стылые зяби, из которых произошел Павел Преображенский.
Затем картинка меняется, и на ней уже герб волости в виде подковы. И вот из пары деталей получается некое предощущение того, что наш герой, происходя из обычных мест и обстоятельств, уже был предназначен жизни, в которой удаче отведено одно из центральных мест.
Так, двумя мазками автор очерчивает контуры будущего полотна, но пока это лишь этюд, а картиной нам ещё предстоит насладиться.
Далее следуют обязательные для биографии вехи. Детство в Средней Азии, возмужание, юношеские мытарства, учёба в столицах. И здесь тоже не обходится без удачи. Будучи стесненной в средствах семья героя не могла предложить большого выбора для получения фундаментального образования. И наш герой не ропща смиряется с уготованной ему участью и поступает для учёбы не туда, куда хочет, а туда, куда примут.
Держа, впрочем, в уме это не как приговор, а как точку опоры, как возможность поиска шанса. Такое терпение, такая внешняя покорность обстоятельствам и есть то самое умение держаться на плаву, неизменно оборачивающееся спасением. То есть удачей. И всё у героя получается, и вскоре он уже меняет постылый факультет математики в Москве на обучение стипендиатом в Горном институте в Санкт-Петербурге.
И уже как данное мы воспринимаем знакомство героя с Владимиром Обручевым, геологом и писателем, впоследствии автором знаменитого романа «Земля Санникова».
Знакомство это произошло не в кабинетных стенах и не в университетской аудитории, а на полевой практике-подработке в Сибири. Вроде бы, всё идет в канве классической биографии, нам показывают объект исследования именно в том ключе, в каком и должно ему находиться во всякой достойной биографии достойного человека — вот объект в заботах, вот он в трудах, вот он в преодолении трудностей. Вот его сводит судьба с другой выдающейся личностью…
Всё так. Но одновременно с этим густым созвучием эпохальных вех нажимается вдруг одна тихая клавиша другого тона, и звучание текста приобретает выразительность и глубину, и тихий этот звук подсвечивает всё полотно, и одной лишь клавишей выстукивается вдруг всё то же — удача. Так звучит мастерство.
Эта краткая, энергичная глава закрепляет в нашем сознании главного героя больше как человека дела, нежели слова, и мы уже ждём действия, мы всё меньше замечаем, что читаем биографию. Мы увлекаемся не героем, а историей героя.
И вот когда ткань повествования уже, казалось бы, наладилась, неожиданно появляется вставка: записки самого Преображенского, его прямая речь. Они содержат много прекрасного материала, ценных и практических советов. Они снова показывают героя как человека дела, но уже не в действии, а в слове самого героя, и потому такая вставка оправданна. На первый взгляд, она разбивает «романную» составляющую, а на деле действует как некий контрапункт, который её лишь усиливает. А ещё эта вставка бесценна в плане бытописания эпохи, причем из уст главного героя.
Ну а как может очерчивать эпоху автор, можно убедиться далее. В канву истории нас возвращает глава про «втоптанную» дочь П. И. Переображенского Наташу. Так о ней выразились в частной переписке родственники Преображенского. «Всё было при ней, да дети втоптали».
Однако случилось так, что если бы не было этой «втоптанной в быт» дочери Преображенского Натальи Орловой, не случилось бы и этой удивительной книги. Ведь именно Наталья тщательно сохраняла, архивировала свидетельства и артефакты, так или иначе связанные с её отцом. А заодно и с Н. В. Мешковым. Ведь жизни двух этих великих людей, как выясняется дальше, были удивительно связаны.
И вот уже «втоптанная дочь» Преображенского вытаптывает из забвения имя Мешкова.
Удивительно, прекрасно очерченная линия. А через выдержки из двух писем самого Преображенского к дочери очерчиваются уже два трагичнейших эпизода в истории нашей страны — Гражданская и Великая Отечественная войны. И это тоже сделано мастерски.
Дальше в книге, конечно, в полной мере раскрываются все перипетии и приключения П. И. Преображенского во время этих двух эпохальных сдвигов, как того требует жанр, но даже если бы всё ограничилось лишь данной главой, читатель бы понял, насколько напряжённое было время и как герой был в него вовлечён.
И таких глав немало, но, дабы не превращать весь текст в панегирик, ограничусь примером. В двух главах рядом сосуществуют «Кровавое воскресенье» и размеренный дачный быт в Финском посёлке — а вместе неразделимые покой и ужас, как непременные характеристики того, что и является жизнью в России во всякий век и всякое время.
Три персональные главы в книге, и множество сведений россыпью, посвящены Николаю Васильевичу Мешкову — воротиле и филантропу, основателю Пермского университета.
И сперва может показаться, что в повествовании намечается перекос, автор увлекается другим героем.
Но нет, и здесь всё выверено — ведь Мешков человек той когорты людей, что приумножает всё попадающее в руки. Но не с целью наживы, не из алчности и не из лихого умения — дескать, гляди, как я могу, а потому лишь, что главной своей целью видит приносить пользу.
Он идёт к пользе кратчайшим путём и выбирает для этого потребный инструмент.
Таков в книге и Павел Преображенский — для него важнее всего польза. Но инструмент Преображенского — это геологический молоток и знания, а его богатства — недра и просвещение, а инструмент Мешкова — капитал, а богатства — общественное благо.
Дальнейшие главы, посвященные организации в Перми университета, тому, как этот замысел овладел Мешковым, и как он воплощался, тоже, вроде, бы посвящены ему, а на деле подводят нас к тому, каким причудливым извивом судьбы, а на деле удачей, через перипетии Гражданской войны, злоключения и неурядицы, суды и судилища, метания и страдания, опалу и милости оказался в Перми Павел Преображенский.
А ещё они о том, что такое бывает не только в романах, но и в жизни — вдруг в корявых и грубых ручищах истории, страшно и нераздельно, сплетаются, будто две арматурины, такие разные волищи и судьбищи.
Удивительно, но, несмотря на судьбищу, герой книги предстает перед нами не человечищем, а человеком. Этого невозможно достичь, не любя того, о ком пишешь. Вообще, невозможно писать биографию, не любя её объект. К сожалению, многие авторы этим и ограничиваются, забывая о любви к читателю. Героя полюбить легко, а вот читателя сложнее. И тем ценнее направленные на это усилия автора.
Это очень трудно. Но можно. Автору нужно отойти от роли жизнеописателя, сделать протагонистом среду или эпоху, а антагонистом обстоятельства. Так героем становится не объект биографии, а его жизнь.
И вот ведь удивительная штука — жизнь литературного персонажа Юрия Живаго была насыщенной, хотя и донельзя пустой на свершения, и за это её признали достойной Нобелевской премии по литературе. «Геологу удачи» эту премию, конечно, не дадут, хотя жизнь Павла Преображенского была не менее насыщенной, а его дела, его усилия, вся та польза, которую он принёс миру, велика, вещна, весома и ощутима.
Ведь в неё, кроме геологических забот и изысканий золотоносных месторождений, экспедиций, трудов на ниве просвещения и безмерных страданий за верность своим вневременным идеалам, уложились ещё и величайшие открытия — соляных залежей и нефтяных месторождений. Само собой, не без удачи. Но и не без интриг и козней. Эти перипетии составляют отдельный, лихой сюжет, но если героем книги является жизнь, что ж, сюжет вписывается в книгу.
И всё же жизнь человека в книге не задвигает на задний план его самого. В ней есть и место юмору, и место казусам, и всяким забавным случаям, что во многом и составляют живой человеческий портрет. Меня поразила история про экзамен, где студент отвечал на билет по карстам и утверждал, что на гипсах невозможно строительство мостов. А Преображенский наводящими вопросами, приводя в пример Уфимский мост, заставил студента не изменить точку зрения — нет! — но дойти до истины.
Это ещё одно умение автора книги, как бы походя, легко и непринужденно развивать кругозор читателя. И вот мы узнаем, при каких условиях можно строить на гипсах, и теперь мы уже и сами немного геологи! Что слово калий происходит от арабского слова «каль-атли» — зола, справка об академике Губкине вдруг оборачивается обзором существовавших в начале XX века теорий происхождения нефти, а из главы о студенческих годах героя нам теперь известно, что Горный институт в России был основан на деньги нашего земляка, уроженца села Кояново, рудознатца Исмагила Тасимова.
И вроде бы, это необязательные сведения. Вполне можно было бы обойтись без них и читателю, и автору. Читатель и так прошёл бы путь от первой страницы книги до последней, очарованый и личностью, и фантастической жизнью героя. Автор бы сберег силы, время, нервы — всё то, что безмерно тратится всегда, когда при работе над произведением верность делу идёт рука об руку с душой, и все бы остались довольны.
Но без деталей нет мастерства. И похоже, это стиль автора, его особый почерк, тонкой канвой таких незначительных, но информационно ёмких деталей отделывать узор текста. Так искусная мастерица ткёт изумительный узор ковра. Узор был бы и сам по себе, но без канвы это всегда паттерн, а вот выделка и отличает почерк мастера от рядового произведения. Это тот самый профессионализм, который со стороны благодарного читателя оплачивается самой высокой ценой — доверием. Это та грань, что отделяет просто человека пишущего профессионально, просто автора от писателя. От мастера.
Ну а что такое мастерство, как не служение делу? И вот мы закрываем книгу с осознанием сделанного дела. Ведь память о человеке дела благодаря другому человеку дела теперь навсегда с нами.