Марьяж
Разрычались тигры лобной доли –
это что за цирк из тупика,
коротаем игры доброй воли
картами краплёными пока,
зачитавшись мыслями чужими
вспоминаю сплав по Колыме,
и глазам усталым при нажиме
тесно, будто тесто в голове,
на меня валеты все похожи,
только даму в масть не нахожу,
как горячий воск течёт по коже,
водка в бархат пива – по ножу,
аисты творят венец терновый,
утренний в телятнике восторг,
и горит зарёю Ивановой
Машенькой зарёванный восток.
Попутная астрофизика
Вот и всё на рассвете не замерло,
грянул ливень, короче – движуха,
расцелует звезду фотокамера,
коль случится на тучу проруха,
расплескались подсолнухи рыжие,
закипел иван-чай из ванили,
словно добрых людей не мурыжили,
в неотложку по ним не звонили,
научились трещать автоматами,
о бессмертии будущем врать, но,
всё равно распадёмся на атомы,
где ни света, ни тьмы – невозвратно,
дорогая, запомни лицо моё,
шаткий кузов последней попутки,
где в дорожной пыли пританцовывают
разорвавшихся звёзд незабудки.
Петля времени
Что будет с этими и с теми,
когда в теплице добрых лиц
фигуры расставляет время
и не проигрывает блиц,
а ты испортил кадр, не дуб ли,
не время думать с кем оно,
идёт кино – сплошные дубли,
одно и то же кимоно,
одна пространства кривизна, и
как не пропасть, спроси у пчёл,
что всё не так – и так я знаю,
пятна на солнце не учёл,
но вырвешься на дачу рано –
звенит скворца зубная нить,
достанешь юность из чулана
поверх щетины нацепить,
запело радио с причала,
проснулся в чашке муравей –
и вновь котёнком заурчала
любовь за пазухой твоей.
Фонарик
Светил против солнца, поэтому фокус нестойкий,
прикуплен по случаю, ржавый, как выпачкан йодом,
на рынке блошином, а мог бы пропасть на помойке,
фонарик-фонарик, нельзя быть таким идиодом,
гори всё огнём, эти звёзды – твои антиподы
на Млечном пути пол-литрового деда Можая,
по спящему лесу туристских костров пароходы
плывут вдоль реки, на познание скорбь умножая,
проверишь в заначке количество реинкарнаций,
одну для себя оставлял ешё хитрый патриций,
как много тщеты, и за что бы не стоило браться,
а было всего-то делов – посветить и побриться,
в засосах осин и колдобинах глушь объездная,
подсев батарейкой, какой только чуши ни порем,
я в детстве считал, что умру, а теперь вот не знаю,
и небо звенит, как хрустальная люстра над полем.
Счастье
Пока враги кряхтели с тыла, страна ощупывала дно,
казалось, счастье рядом было, но было ли оно – оно,
не унимался зуд подкожный предчувствием иных забот,
придётся подождать, возможно, ещё немного, и – вот-вот,
а в будущем усталый хакер, на Марсе подхватив гастрит,
пошлёт свою эпоху на хер, и в нашу лыжи навострит –
включая аварийный пеленг, успеть бы смельчаку напеть:
чтоб разумел сначала перед не удивляться и терпеть,
чтоб на заре, умывшись щами, начальство посылать в качель,
не обращать на обещанья любимых женщин и врачей,
не спятить вдруг от жажды мести, расходуя полоний зря,
всегда в одном и том же месте бросать понты и якоря,
забыть в поход любимый свитер, сыграть на спички в дурака,
поддаться чарам леди Винтер, свинтить в итоге, а пока
трещит на батарее «Прима», хрипит на записях Вудсток,
и счастье пролетает мимо, как рейс Москва-Владивосток.
Клёва нет
Ночь хватает за бока, начиняет страхами,
только счастье рыбака удочкой потряхивать,
будь спокоен, капитан, береги отечество,
пусть товарищ твой – метан, по корягам мечется,
на наживку поплюёт, переставит грузило,
у такого не клюёт – суетой контузило,
тяпнуть рюмку недосуг, закатил истерику:
правду наглую несут сволочи по телеку,
рвёт рубаху на груди, с вышивкой, что Штоколов –
стой нормально, не ходи всё вокруг да около,
сами знаем, что бардак, пироги с кониною,
кто над нами не за так, тычет вилкой в спину нам,
время пленных не берёт, всех, кого застали мы,
всяких запад-наперёд не было при Сталине,
береги свой поплавок, пироги капустные,
мучает людей не Бог, а его отсутствие.
Дым и рым
Зима, как штукатурка с потолка –
повсюду гипс рассыпан и размазан,
губой примёрзла к берегу река,
и полынья мерцает щучьим глазом,
позёмка брызжет кашей просяной,
рябины куст синицами изгвоздан,
сквозь острый воздух именно зимой
виднее обезжиренные звёзды,
а ты большой и больше не шалишь,
а там, в овраге, лежбище Прокруста,
сама с себя расщелинами лыж
скользит гора, опухшая от хруста,
валежника навяжешь второпях,
где, гнёздами вороньими патлаты,
осины держат стужу на ветвях,
облезлые, как старые домкраты,
пока луна не выгнулась дугой,
уснёшь в избе, вдали от глаз недобрых,
не разобрав, чей почерк над трубой –
шифровка или Пушкина автограф.
Привет Заболоцкому
Чтоб, по-мичурински разумно, рассветом опылять сады,
шмели и бабочки-глазуньи взлетают со сковороды,
пока текут они сквозь сосны и незнакомых насеком-
ых, выхожу в открытый космос, без зонтика и босиком,
я вижу землю, диск в полоску – пижама жабы на просвет,
края присыпаны извёсткой, как пионэрский туалет,
клубится пыль с изнанки сада, где душно и полынь горчит,
как веточка от винограда из тучи молния торчит,
скрипят уключины противно, заводят вёсла перестук,
сверкая, словно гильотина, выскальзывает лещ из рук,
где стрекоза, из Гулливера, случайных мошек расплескав,
трепещет риской глубомера и зыркает, как батискаф,
здесь есть всегда, чем поживиться, травинкой время засеки,
в порядке шахматном пшеница и кукурузы косяки,
с гербом советского союза позеленевший столбик врыт,
и крутит сальто кукуруза початками икры без рыб.
Весна студента
Визжат прибоя тормоза,
навстречу скалы зубы скалят,
не сомневаясь ни раза
жизнь продолжается, как Скарлетт,
что научила нас бегом,
занянченным в тисках системы,
не упираясь слишком лбом,
подныривать под эти стены,
яснее видеть может быть
на расстоянии парсека,
чтоб в экономике «рубить»,
и не попасть с вином в просекко,
пока деревню города
не разобрали на запчасти,
мы научились голодать
с испуга растолстеть от счастья,
теперь – халва со всех сторон
и ветерок не унывает,
держась за поручни ворон
в бездонном небе над трамваем,
в разливе солнечной слюды
на «Нокии» гоняем змейку,
где дождь смывает все следы,
а мы – с ногами на скамейку.
Опубликовано в Витражи 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!