Стихи Алексея Миронова я впервые услышал на фестивале «Петербургские мосты» в 2021 году. Надеюсь, пытливый читатель «Эмигрантской Лиры» легко разглядит в этих текстах многочисленные аллюзии к известным произведениям, оценит лёгкую иронию и мастерскую словесную игру.
Д. Л.
ШАЛАНДЫ ПОЛНЫЕ НАДЕЖДЫ
* * *
Станции зимние, сёла окольные.
И огоньки, огоньки.
Где же вы, летние, где вы, привольные?
Где вы, печали мои?
Славен под месяцем снег детскосадичный –
Сеется гжелевый дым.
Девочки – в бантиках, мальчики – в зайчиках.
Всё, брат, шумим, брат, шумим…
Встали и вышли в пространство оконное
Бабушкин шкаф и комод.
Позатерялись цветочки преклонные –
Выросли наоборот.
Мчусь я, как вы, перьевые изгнанники,
Все с Машука на Машук.
Переменяя портки и подштанники.
Кто это выдумал, друг?
Кто подсказал нам, что лето потеряно,
Кто нам наплёл узелки?
Лодочки зимние, звёзды окольные.
И огоньки, огоньки.
* * *
Мир, летящий над головой,
убаюкан водой ли, травой.
В шевелящихся пчелах застыла сырая слюда
из разрозненных клеток, из солнца большого труда.
Мир в банальности врос, и давненько уже не сквозит
ни из космоса в щёлку, ни с близких и дальних ракит.
Хороша лишь заварка, да ватные поутру сны,
да скользящие капли по бедрам изящным жены.
Все песчинки, все сфинксы, все войны с опавшей листвой –
всё приходит в негодность…
…И ты, Брут и друг дорогой.
Словеса просвистели, распалась большая вода,
а деревья и люди рождались
туда и сюда.
* * *
Я боюсь появляться
в твоей отшумевшей траве,
где почти серой плёнкой воды
разлинована смерть насекомых,
где лежат муравьиные тропы
в своей небольшой мураве.
Я боюсь появляться в одежде
из снов никому не знакомых.
Только утром увидишь,
что в левой какой-то брови
занялась седина
(семена прилетели, наверно,
из правой) опрокинутой осени,
чьи обращенные в ноль журавли
развернулись вдоль клавиш зимы
проливной белоснежной октавой.
Из стены прорастают
календулы календаря,
расцветают, опять облетают,
опять снова-заснова вянут.
Так положено быть в этом возрасте –
с точностью до декабря
пролистать все улыбки детей,
из которых, наверное, встанут
перелётные листья, шмели,
и песочные гирьки часов,
и височные впадины рек
всеми перезабытого лета.
Посторонняя осень
закрыла карманы мои на засов,
опасаясь, что я не умру.
(Ну а это – плохая примета).
Значит, надо упасть где-то там
на колени в отживших травинок волну,
в посторонних и перезабытых давно муравах
надо перезабыться.
Так положено быть в этом возрасте –
просто скользить по нему.
Так положено быть в этом воздухе –
просто положено сбыться.
* * *
Я тебя теряю
В дымке голубой
С чёлкою над правой,
С бровкой на второй.
Тянется последствий
Сакуровый сад
Сквозь моих микардов
Сухостойный ряд.
Сомкнутые веки.
Лапки. Коготки.
Люди. Буки. Веди.
И ни зги, ни зги.
Динь-динь-динь
И – мимо.
С мышкою в руке
Вновь тебя умчали
Ночью налегке.
И уже не нужен
Звёздный алфавит
В низенькой светёлке
С жительством на вид.
Аленький цветочек –
Твéрдо и Еры.
Наши человеки
Все из детворы.
В них с ума посходишь,
В них и устоишь.
В присказку поверишь
С аффиксом на – биш.
Сны и листопады,
Учинив разбой,
Научились падать
Прямо надо мной.
Спит моя отрада
В голубом дыму.
Нет в тот дым высокий
Входу никому.
* * *
В кладовке голубеет соль.
Стоит на четырёх причинах
Вся мебель. Зреющая моль
Живёт в неумирающих мужчинах.
Чревато прерываться на чуть-чуть.
Да и вообще чревато прерываться.
На четырёх мужчинах как-нибудь
Пытается всё в мире удержаться.
Качается в кладовке голубой
Тень мальчика и девочки зловеще.
Здесь женщины испытывают боль
От каждой приближающейся вещи.
И тотчас прорастают из дверей,
Из тишины, из моли бесконечной
Прерывистые контуры детей
С неумирающей коробочкой сердечной.
* * *
Если хочешь, меня задуши.
Не за что-то, а так, для души.
Урони мне на голову стул,
чтоб он в мыслях моих утонул.
Я не буду тебя упрекать
и меж пальцев твоих протекать.
Пусть достанутся смерти стихи –
недоучены ученики.
Ничего, как-нибудь да помрём,
только вот бы дожить до неё.
Всё, что хочешь, со мной соверши.
Не нарочно, а так, для души.
* * *
Шаланды полные надежды
По луночи сюда возил
Снежок сквозь сомкнутые вежды
Не проходил
Зима аукает окрестность
Приветствует и помнит вас
Великорусская словесность
А я вот вижу в первый раз
И снежный стих вполоборота
Атака белых на е-2
Сочится медленное что-то
Из рукава
На е-4 ходят стороны
На пра на ле круго и всяк
Вот опочили чьи-то чёрные
В два хода им готовят мак
Умы горят лишь в полнакала
Встают над вымершей водой
А белых так осталось мало
И снега пат не за горой
Фонтан черёмухой накрылся
И медным тазом тишина
Пришел влюбился застрелился –
Ничья вина
Об этой новости неделю
Всю ночь шумел сухой кишмиш
И шли повесточки в постелю
И ехал месяц сквозь камыш
Вся Божья инопись – инакопись
Вне ударенья кружит вновь
Всё в ней без рифмы и без имени
И жизнь и слезы и любовь
* * *
Когда мы уйдём в чьи-то гости,
Пусть стены от нас отдохнут,
И пол свои выпрямит кости,
И стулья печально вздохнут.
Когда мы уйдём в чей-то праздник,
В наш вымысел, в наш переплёт,
Здесь из коридора карасик
По воздуху в кухню вплывёт.
У дверки открытой серванта
Игриво вильнёт плавником…
А мы – рыбаки-дилетанты –
Мы с удочкой под потолком.
Опубликовано в Эмигрантская лира №1, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!