ВОЛК В ДЕДОМОРОЗЬЕЙ ШКУРЕ
В этом году со мной случилось прям страшенное: я по-настоящему начал сомневался, что Дед Мороз существует. Наверное, это из-за того, что повзрослел, как говорит моя бабушка, пошёл в первый класс и всё такое. Дед Мороз, конечно, у меня не на самом главном месте в жизни, но всё равно, обидно, как будто обманули.
А началось всё с того, что Васька в садике ещё перед прошлым Новым Годом достал нас, что мы все дураки, верим в Деда Мороза. Уже тогда закралось сомнение, но я, несмотря на это, взял себя в руки и написал письмо, попросил у дедушки подарок, отдал письмо маме.
Ещё дело в том, что у меня есть младший брат Веня, на два года младше. Он-то до сих пор верит, и мама в этом году сказала нам опять писать письма, а я не знаю, что мне делать. Нет, письмо я напишу – Деду Морозу или родителям, подарок всё равно нужен, но в игры эти играть больше не намерен! Если его нет, так и скажите.
За день до празднования Нового Года мама с бабушкой и маминой младшей сестрой тётей Ирой готовили у нас дома еду всякую, салаты. У тёти Иры пока детей нет, и она нам поэтому помогала. И тут звонят в дверь, мама пошла открывать, а это Дед Мороз пришёл, в красной шубе, с белой бородой, и как заорёт на всю квартиру, что он пришёл. Веня сразу обрадовался. Его мама позвала, он же верит. Пошёл стишок рассказывать.
Папа табурет в прихожей поставил, брат на него забрался. Пришли поглядеть бабушка и тётя Ира, все улыбаются, радуются.
Веня поначалу немного испугался, но потом его мама подбодрила и он прочитал:
Ёлка вытянула ветки,
Пахнет лесом и зимой.
С ёлки свесились конфетки
И хлопушки с бахромой.
Остановился. Видимо, забыл. И мама ему помогла:
«Мы похлопали…»
Мы похлопали в ладоши, – вспомнил Веня
Встали дружно в хоровод…
Наступил такой хороший
И счастливый Новый год! – закончил гордо, прямо-таки прокричал Веня.
– Какой ты молодец, Веня! – страшно обрадовался Дед Мороз, а мне так противно стало, что он претворяется, ясно, это мужик чужой, я даже решил спрятаться в шкафу, но потом передумал. Выглядывал из-за двери. – Ты маму и папу весь год слушался? Самое главное – маму слушался?
– Слушался, – кивнул Веня. Мама ему до этого чёлку вбок зачесала, высоко подтянула шорты на рубашку, сразу видно, что да, он молодец.
– Тогда держи подарок! – Дед Мороз порылся в своём красном мешке и вытащил робота. (Веня его заказывал). Обрадовался Веня, схватил робота, а Дед Мороз его по голове погладил.
– А у нас ещё ребёнок есть, – сказала мама.
– А дедушка устал, а дедушка проголодался, – вдруг ответил Дедушка Мороз и захохотал. – А нет ли, добрая хозяюшка, у вас что-нибудь закусить?
– Конечно, есть! Пойдёмте на кухню.
Я очень удивился.
– Санька! – вдруг услышал голос бабушки. – Ты где? Пока Дед Мороз кушает, ты порепетируй свой стишок.
Я заметался по комнате в поисках убежища, полез в шкаф и тут она меня и сцопала.
– Санька, хватит дурить. Давай читай мне стих.
– Не хочу я читать, – горячо стал объяснять ей. – И не буду на табуретке как дурак стоять!
– Это что, все дураки, значит, а ты один умный? – удивилась бабушка. – И втельмяшь себе уже в голову: нет слова «хочу» – есть слово «надо».
– Но «хочу» тоже есть! Лучше посмотрю, что там за робот. – И я бросился бежать.
Она за мной всё равно не угонится. Я выскочил из детской комнаты, добежал до кухни и тихонечко заглянул. Не давал мне покоя этот наглый Дед Мороз. Как к себе домой пришёл.
На кухне были только он и мама. Папа, видимо, пошёл покурить, тётя Ира тоже куда-то ушла.
– Орлов, ты чего припёрся? – вдруг тихим голосом спросила мама у Деда Мороза, а он сидел, развалившись, за столом и улыбался своими хитренькими глазами. – Должны были Овечкины прийти. И где снегурочка твоя ненаглядная?
– Дома осталась, зачем она здесь? Я ж к тебе пришёл, – ответил Дед Мороз, поднял бороду и быстро влил себе в рот рюмку водки. Мне аж чуть плохо не стало.
– Ты на работе достал меня уже, проходу не даёшь, – перешла на шёпот мама. – Орлов, я же сказала тебе: нет. Не понятно, что ли? Сейчас муж придёт, я ему всё расскажу.
– Ну, если ты совсем того – говори, – усмехнулся хищно как волк из сказки про красную шапочку наглый и, оказывается, такой подлый Дед Мороз. Я вот только не понял, что он у мамы просил.
– Ах, вот ты где, Санька! – схватила меня бабушка. И тётя Ира набежала. Дед Мороз вскочил из-за стола:
– А это второй, как я понимаю, ребёнок! Где табурет?
– Не хочу я с табуретом! – крикнул я и чуть не заплакал от обиды.
– Нет слова «хочу», племянничек! – засмеялась тётя Ира. Ей в её детстве, чувствую, тоже приходилось непросто.
Пришёл папа, весь прокуренный.
– Быстро на табурет, – скомандовал он.
– Ладно, второй ребёнок, читай, как ты хочешь, – разрешил Дед Мороз, лицо у него стало красное, потное, в отличие от белой бороды, которая ему явно мешала.
– На самом деле я первый, а не Веня! – ответил я и быстро без выражения прочитал:
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла.
Зимой и летом стройная,
Зеленая была.
И остановился – хватит ему и этого.
– Ну, дальше читай, – сказал Дед Мороз, он всё ещё так противно улыбался и на маму поглядывал. – Тебя Пашей зовут?
– Пашей. Не буду дальше читать, – зло ответил я ему. – Потому что «хочу» – тоже слово. НЕ ХОЧУ.
И я демонстративно ушёл к себе в комнату.
– А подарок? – крикнул Дед Мороз.
– Не надо мне ваших подарков! – грубо ответил. И хлопнул дверью.
Я залез в шкаф. И там сидел долго и скучно. Потом стало жарко среди шуб.
«Нет, если Дед Мороз и существует, то он живёт в Лапландии, – убеждал я себя. – А этот дядька с маминой работы. Он подменил Овечкиных. Может, не надо так расстраиваться. Я хочу верить, что добрый Дед Мороз существует. И даже если он в новогоднюю ночь и не долетает до всех детей на своих санях с оленем, но я знаю, что он просто есть и всё. А Васька этот – на самом деле всех нас обидеть хотел. Он плохой.
Потом из таких Васек вот такие деды морозы с маминой работы вырастают!»
И дальше я вдруг услышал страшный шум, крики, что-то упало…
Быстро вылез из шкафа, выбежал из комнаты. Входная дверь была отворена настежь, испуганные бабушка и тётя Ира глядели в подъезд. А из подъезда доносились громкие голоса папы и мамы. Они ругались.
Но скоро они вернулись, и я заметил, папа держал в руках белую бороду Деда Мороза. Он был весь злой, красный, а мама гладила его по спине, успокаивала. Они пошли на кухню, он кинул в угол прихожей эту бороду. Я сразу её взял: она оказалась действительно ненастоящей…
– Пойдём, Иринка, пусть поговорят, – сказала бабушка. – И ты, Санька, иди, поиграй. Не мешай им. – Бабушка с тётей ушли, я остался.
Осторожно заглянул на кухню.
– Нет, а что он на тебя так смотрел? – негодующе говорил папа, теперь уже он сидел за столом. А мама стояла рядом.
– Он мне проходу на работе не даёт, вот сюда припёрся. Я его не вызывала, – объясняла мама. – Должны были Овечкины прийти. Но ты его, конечно… – затряслась она от смеха. – Сам меньше его, в очках, но, оказывается, какой сильный. Как он от тебя побежал!
– Нет, а что я должен стоять и смотреть, как он на тебя пялится? – все ещё не мог успокоиться папа.
– Ты у меня молодец! – с любовью сказала мама. – Показал характер. Покушай, покушай. Выпей рюмочку. – И поцеловала его в лысину.
КАК БЫ МАТЬ
Добрая женщина Галина Ивановна, пенсионерка со стажем, сначала подкармливала бездомных кошек во дворе своего дома, потом за домом и – дальше, куда ещё не ступала нога небезразличного человека.
И вот однажды она пришла и в наш детский сад «Соловушка», договорилась с такими же добрыми отзывчивыми женскими сердцами – нянечками и воспитательницами – и они стали почти каждый божий день отдавать ей отходы, которые остаются от детей. Надо сказать, что они не всё, конечно, отдавали, эти отзывчивые женщины. Большую часть они тащили себе домой, в семьи. Там их ждали собственные дети, полуголодные безработные мужья, а где-то и даже сытые и довольные любовники.
И Галина Ивановна, с хлопотливыми ежесекундными наклонами лица в простом деревенском платочке, с глубоким чувством верующего, рассказывала мне о том, что она, оказывается, в лесу нашла ещё бездомную собачью мать (рыжую, ободранную с боков)…
– А у ней живая кучка таких миленьких собачат! – улыбается Галина. – Они под неё прыгают-ныряют, цопают за длинные соски, а в них не так уж много и молока – и, не насосавшись, выскакивают наружу, бегают вокруг, визжат. Вот я и подкармливаю, как могу. – Ах, в глазах Галины Ивановны сразу зацветает нежная синь. Она там стоит, мокнет, и женщина в такой святой момент даже и не смигнёт.
– А вы не боитесь, что они вас как-нибудь возьмут и покусают? – спрашиваю я, выждав этот момент.
– Нет, нет, Татьянушка, милая, они ж, как меня видят, издалека уже бегут-встречают, и ластятся, визжат, а накормишь – как урчат! Поинтересней котов. Руки лижут.
– А собакам ничего, что руки кошками пахнут? Собаки – они-то ведь их чуют.
– Не знаю. Вот ты логически рассуждаешь, а я для них как бы мать.
И всё бы ладно в этой душещипательной истории, но появилосьтаки, одно «но». А именно: вчера после ужина, когда мы, няньки, фасовали домой еду (что-то получше – домой, похуже – в мусорку и Галине Ивановне), к нам заявилась сама шеф-повар, Альбина Витальевна, и обозвала нас такими словами! Ух.
– Признавайтесь, почему в мусорку кидать мало стали, паршивки вы этакие?! – орала она на весь сад. – Неужели сами столько жрёте? А мне чем свиней моих в деревне кормить? Дайте-то, дайте хоть хлеб сюда!.. – И она грубыми толстыми цепкими ручонками стала выхватывать из наших добрых щедрых рук пакеты с несъеденным детским хлебом…
ЗАВТРАК У ЛЕНИНА
Вороны качались на ветках, одну всё-таки смело отчаянным ветром, и она унеслась в поганую гадь, две другие (а это были отец и сын), сжимали лапками спасительное дерево. Отец хмурил шерстяные брови, каждая, которая была по сугробу, сын вздрагивал от страха – он ещё не готов был умирать. Декабрь просерался снежной бурей.
– Поживёшь с моё, сам здохнуть захочешь, – мудро изрёк ворон-старший.
– А чего такого ты видел, бать? – быстрее отца качающийся из-за того, что меньше весил, спросил его сын-ворон, чтобы отвлечься разговором от переполнявшего душу и кишечник страха. – Революцию видел?
– Ведь я, сынка, родился ещё до революции, в одна тысяча девятьсот надцатый год! – с гордостью шевельнул бровями-сугробами старик.
– В одна тысяча девятьсот надцатый год! – повторил с восхищением сынка и чуть разжал лапки, ветер его стразу тряханул. – Ой!
– Бухарина видел, – выдал отец-ворон и поглядел на реакцию сына. Тот не понимал. Тогда он взял с другого боку. – Как-то даже завтракал у Ленина! Ленина знаешь? Ну. Великий вождь. Жена его, тоже известная в прошлом женщина, Надежда Константиновна, в то утро яичницы с салом ему нажарила. А я залетел прямо в окно, услышав дико вкусный запах. Она попыталась меня выгнать, со словами «Птица – в окно: к покойнику», кричала «Кышь, кышь, глупая птица», на что Ленин изрёк: «Ничего ты не понимаешь, Надька. Ворон – самая мудрая птица, поумней тебя!». А после фразы «Поди прочь, достала уже!» – вообще дал ей увесистого леща, подставил мне руки, а я сел ему на них.
– Ничего себе! – каркнул ворон-сын. Он был потрясён.
– Ленин меня погладил, а я чуть даже не заснул – так хорошо стало, – продолжал старик. – Он, мне кажется, экстрасенс был. Смотрит на меня своими сумасшедшими глазами, а оттуда как бы синий электрический заряд идёт. «Ворон, – говорит, – птица одним крылом в нашем мире обитает, а другим в мире мёртвых».
– Так и сказал? – снова не выдержал сынка, ветер дал ему снежную оплеуху, он едва удержался на ветке.
– А Надька высунулась из-за двери и издевательски так ему: «Ты ж в религию не веришь, старый дурак!». А он схватил с ноги тапок и в неё: «Я сам – религия! Сам. Керенскому так и передай». Тапок, между прочим, Надежде Константиновне по лбу попал, я сам видел, я – свидетель.
– Жуть. Какой, оказывается ты древний, папк, – удивился сын. – А маме тогда сколько лет?
– Она молодая была, когда я её взял. Красивая. Лет на пятьдесят моложе. С Керенским Надька-то ещё с молодых лет спуталась, у них с Лениным был любовный треугольник. Вместе они одно время жили, а потом вместе делали революцию. И до конца своих дней Ленин что-то всё доказывал оппоненту, что он чем-то там лучше, писал письма, а тот не верил и ему отвечал: «Какие к херам собачим ваши материализмы с эмпириокритицизмами, если эсеров постреляли?». На самом деле старпёры всё делили Надьку. А Надька с молодости красивая больно уж была. И в глазах – чертяки скачут.
– И кого она выбрала в итоге? – наивно спросил сына. Отец даже рассердился:
– Вот весь ты в мать пошёл! – каркнул он. – Историю почитай.
Сбылась древняя примета: я залетел в окно «к покойнику». А Надька, хоть и больше не встречалась с Керенским, унесла в могилу секрет волшебной яичницы с салом…
– Ничего не понимаю, о чём ты, батя!
– Говорю же: весь в мать, – нахмурился отец-ворон и полузакрыл очи. – Та тоже всю жизнь ничего не понимала. И что теперь? Улетела.
– Как улетела? – завертел головой сын. Она только что сидела с ними третьей.
– Ты что, не заметил, как её ветром снесло? Минут десять назад.
– Мама, мама, ты где? Мама! – застенало дитя.
– Не суетись, сынок, – мягче ответил отец. – Лучше поспи. Она уже не вернётся. Стихия – она такая.
И две уцелевшие птицы, крепко цепляясь за ветку как за жизнь, засыпали, покачиваясь из стороны в сторону. А сын всё думал, оплакивая мысленно мать, что батя-то, хоть и молодец, но всё он, конечно, набрехал с Лениным – просто так от скуки. Ведь ничего не меняется для них, ворон, от века в век. Не то, что у людей.
Опубликовано в Графит №18
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!